Скорую Помощь. Бутылку с остатками водки она захватила с собой, требуя немедленной экспертизы отравленного напитка. В госпитале

Андрюшу увезли в реанимационное отделение, а водку забрали в лабораторию.

Фрау Мельников плакала и молилась Богу, хотя, воспитанная в партийной семье атеистов, в Бога не верила. Когда к ней вышел доктор, она с надеждой простерла к нему руки.

– Он будет жить? – вопрошала она, обливаясь слезами.

– Жить? Будет, будет! – уверенно сказал доктор.

– А ему очень плохо?

– Это вам плохо, а ему – хорошо!

– Я вас не понимаю! – восклицала несчастная. – А водка? Вы обнаружили в ней яд? Каковы результаты анализа?

– Водка нормальная. Зато анализ крови вашего мужа кое о чем говорит…

Она ничего не поняла. Мельникова оставили на ночь в больнице, отпустив домой только на следующее утро. Мы пошли с ним за покупками, но не смогли отоварить всю сумму за один раз, поскольку его сильно мутило.

Придя домой, он застал сына Гошу и жену на рогах – они, ничего не подозревая, сожрали остатки печенья с чаем. Но Скорую Помощь он вызывать не стал, объяснив Ирочке что к чему. Через несколько дней им прислали счет за больницу, поскольку медицинская страховка не брала на себя расходы, связанные с последствиями употребления наркотиков.

Во всем они обвинили меня. Остаток суммы мне так и не отоварили, под предлогом того, что я будто бы причинил им материальный и моральный ущерб.

Вот как все было на самом деле. И если и винить кого-либо в этой ситуации, то тогда уж Гайку, хотя ее вины там тоже не было, поскольку она предупреждала.

В рассказах же Андрюши и Ирочки, которые они усердно распространяли по Вене, все выглядело абсолютно по-другому, да и хуй с ними и с их шопингами, родственниками, бабками, кредитными картами, галереями и т.д. Среди новых русских я почти не встречал приличных людей. Как правило, это были люди-уроды…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Рожденные голыми. Новый конфликт. Предложение Гейгера.

Будилову повезло, он уезжал, так и не встретив Карин, что было чудо, словно бы в монастыре, когда он бросил пить и исповедался

Преподобному, а затем причастился, его взял под свое крыло ангел-хранитель, уберегший его от прыщавой австрийской фурии и наградивший доброй, пиздатой датчанкой Элизабет.

Он выглядел помолодевшим, отъевшимся и наебаным впрок, хотя, конечно, впрок не наебешься. Я обнял старого друга и пожелал ему счастливой дороги. Было немного грустно. Следующий перформанс был запланирован на полночь. Надо было идти за кулисы. В гримерке уже сидели голые девки, подкрашивая себе морды лица. Я снял штаны и похлопал головкой члена по хорошенькой головке маленькой Софи Поляк, подводившей помадой пухлые губки, сидя на пуфике.

– Владимир, – услышал я у себя за спиной голос Клавдии. – Вашего выхода не будет!

– Как это понимать? – остолбенел я.

– Публика уже танцует, не стоит их прерывать.

– Как это не стоит? Еще как стоит!

– Я думаю, было достаточно эпатажа. Хватит!

– Ничего не хватит! Мы будем делать то, что запланировали и за что уже получили деньги!

– Я скажу, чтобы вас не пускали!

– Пусть только попробуют! Нас могут не выпустить на сцену, но нас не смогут одеть, мы выскочим голыми на улицу, и будем там бегать! По морозу! По снегу! И будем читать стихи! Человек рождается голым, и этого тебе не изменить!

– Я вам запрещаю, – сказала Клавдия.

– А мы тебя не послушаемся.

– Ладно, увидим.

– Кстати, как нам сделать так, чтобы ди-джеи на время нашего перформанса остановили музыку?

– Музыку они останавливать не будут.

– Клавдия, мы выйдем на сцену через десять минут в любом случае, даже если ты станешь собственноручно удерживать меня за хуй! Скажи ди-джеям, чтобы они сделали паузу.

– Я ничего не буду им говорить. Я запрещаю вам куда бы то ни было выходить и что-либо делать.

– Разговор закончен, – сказал я.

Клавдия вышла. Меня трясло. Нужно было найти Гадаски и Ива и предупредить их о случившемся. Это было неслыханно, нам ничего не давали сделать. Клавдия трусила, причем как-то странно, абсурдно, неумно.

– Надо выходить в любом случае, – заявили Гадаски и Ив в один голос, выслушав мой рассказ.

– А если нам не дадут микрофоны? Если не остановят музыку?

– Все равно! Мы будем делать вид, что читаем стихи! Вернее, даже будем читать, но их никто не услышит. Зато увидят наши шевелящиеся губы и поймут, что мы их читаем. Мы не должны сдаваться и вообще идти на уступки.

– А на экран пустим слайды голых поэтов из Лондона и их тексты.

– Точно. Насрать на ди-джеев. Идем.

На подиуме для перформанса были заранее поставлены три римских дивана с золоченой резьбой из театрального реквизита. Их не убрали.

Мы вышли тремя парами и возлегли на эти античные ложа. Внизу бесновалась, колбасилась молодежь. На экран стали хуяриться слайды.

А мы зажимали наших девок и читали им стихи, созерцая все сверху, как сторонние наблюдатели.

Мы возвысились над ситуацией и над Клавкой. Мы забили на всех и просто валялись голыми. Человек рождается голым. Мы были рождены голыми и отстаивали свое право голыми быть.

Нас никто не согнал с диванов. Мы ушли сами, когда нам надоело, показав залу жопы. Уже за кулисами стали допивать купленную Гадаски в дьюти-фри водку. Программа первой ночи была выполнена. Завтра надо будет повторять все снова. Что будет завтра? Завтра будет, что будет. К нам заглянул Юра.

– А почему вы не читали?

– Нам не дали.

– Не дали?

– Нет.

– Нам даже запретили выходить.

– Но вы вышли.

– Да, и теперь празднуем победу. Ты хочешь выпить?

– Хочу…

На следующий день Мне позвонил Гейгер.

– Я видел тебя по телевизору в расширенном вечернем блоке новостей "ZiB 2". Твое интервью о Голой Поэзии прошло как раз перед репортажем о приезде в Вену Мохаммеда Али и вручении "Sport World

Award"!

– Я был перед Мохаммедом Али? Не может быть!

– Да, культура всегда идет перед спортом.

– Охуеть! Просто охуеть!

– Я даже не знал, что ты будешь в ящике, включил посмотреть на

"Sport World Award", а там Голые Поэты. Просто полный вперед!

Поздравляю!

– Спасибо, Гюнтер!

– Надо сделать литературные чтения специально для Голых Поэтов в рамках мероприятий "Винцайле". Доктор Унхер был в восторге от твоего перформанса в "Литературхаусе" и пообещал нам денег на подобное мероприятие.

– А разве он не ушел на пенсию?

– Уходит, поэтому надо спешить. Срочно придумай концепцию и программу. Надо найти место. Может опять в Анатомическом зале в

Академии Художеств?

– Боюсь, что там больше ничего не получится. Меня оттуда окончательно выгнали. Надо забрать работы, а то обещают выбросить на помойку. Ищу себе ателье.

– А я слышал, что ты уже что-то нашел!

– Да, нашел, но только на пару недель, чтобы поснимать девушек.

Это не выход, ты сам понимаешь.

– В новый номер "Винцайле" мы ставим фотографию, где ты читаешь стихи на столе голым, а сзади как раз логотип "Литературхауса".

– Прекрасно.

"Почему Гейгер так подобрел?" – задумался я. – "Неужели простил?

Забыл? Перестал ревновать? Нет, скорее всего, просто почувствовал конъюнктуру и решил не сохранять отношения пока это выгодно. Потом он нападет, обязательно нападет, если дождется удобного момента для нападения. Ударит в спину. Отомстит. Маргинал, подонок, опасный урод".

Так говорила мне моя интуиция. И я был уверен, что она меня не обманывает. По опыту я знал, что если что-нибудь кажется, то так оно на самом деле и есть. Или будет. Ничего и никому не кажется просто так.

В этом я был абсолютно уверен.