– Ну а все-таки. Из того, что видел.

Я задумался. И правда, какое кино мне интересно?

– Мне нравятся польские фильмы.

– Беата Тышкевич тебе нравится?

– Конечно.

– Цыбульский?

– Не знаю…- Нравится ли мне Цыбульский? Он кумир Польши. Ну и что?

– А Мэрилин Монро тебе как?

– Вообще никак.

– Ага…

Студентка заскучала. Кого-то она ждала. Жаль. А то бы еще поговорили. Я поднялся и пошел играть в настольный теннис.

Несколько раз говорил с домом. Шеф и Джон вернулись из экспедиции, из больницы выписался Ситка. Они с папой ждут вовзвращения матушки.

В обществе "Знание", где папа тогда работал, ему предложили съездить в Англию. Со словами "у меня там родственников нет" отец отказался от бесплатной поездки в капстрану.

Позднее я спросил его:

– Папа, как вы могли из-за каких-то родственников не поехать в

Англию?

Отец ответил, что про родственников председателю правления общества "Знание" он сказал сгоряча.

– Сам посуди, твоя мать легла на операцию, а я еду в какую-то

Англию.

…Дядя Боря каждую неделю привозит на дачу кремлевский паек.

Икра в пятидесятиграммовых баночках, сыры, круг любительской колбасы, печень трески, балыки, горбуша консервированная, мясо говяжье, печенья разные, конфеты в коробках фабрики имени Бабаева.

Сигареты американские к пайку не прилагались. В пансионатовском буфете продавали "Астор", раз в десять дней выбрасывали "Мальборо" за 35 копеек пачка.

Прилетел в Москву Ермечила, пацан с нашего района. Ермечила поступает в МГУ на искусствоведческий. Встретились с ним в коридоре постпредства.

– Несколько раз на Броду видел Нуртасея.

– И…?

– По черному киряет.

До встречи с Ермечилой я не задумывался – много ли пьет Шеф.

Сейчас задумался. Если посторонние обратили внимание, значит, пьет много.

Почему брат пьет?

– Как в Москве?

– Ништяк.

Я разговаривал с Джоном. Голос у него унылый, приглушенный.

– С иностранцами торчишь?

– Торчу.

– Приедешь, расскажешь.

С иностранцами я не торчал. Джону это я так сказал. Иностранцы меня уже мало интересовали и ни с кем я не торчал.

"Маша и медведь" – сказка о неразделенной любви. Иного содержания и смысла история внучки и Топтыгина не имеет. Медведя обмануть легко. Косолапый Мишка, что ребенок малый. От того чаще всего и сосет лапу.

По мне Маше Селивановой, что живет на первом этаже окраинного корпуса, больше подходит имя Марина. Длинноногая, большеглазая девчушка не подозревала, какую великую радость она бы доставила косолапому, повстречайся она ему на лесной дорожке. Маше десять лет и дружит она с нашей Семкой. Машеньке не полагается догадываться, с чего это вдруг угловатый подросток, подавив неловкость, часами выкладывает вместе с ней из кубиков домики на асфальте у входа в корпус.

Маша из "Лесных далей" девочка не из сказки и еще не умела обманывать, предавать. Насупленный дедушка Селиванов звал внучку пить чай, но Маша не торопилась. Она шлепала на себе комаров и, запрокинув голову к небу, захлебывалась от смеха и протягивала кубики: "Возьми…". Я краем глаза любовался ею,

Маша щебетала, и я молча строил для нее город на семи ветрах.

Мама ее танцевала в театре Станиславского и Немировича-Данченко.

Черноволосая балерина приезжала на воскресенье к отцу и детям. На людях она не показывалась, а если и выходила на воздух, то только на балкон покурить. Дедушка Маши – заместитель Председателя Моссовета приятельствовал с футболистами московского "Спартака". Коле и мне захотелось погонять в футбол и Маша принесла мяч "Артек" с автографами Нетто, Севидова, Крутикова, Логофета и остальных спартаковцев.

– От дедушки не влетит? – спросил я.

– Не-е…- Маша тряхнула стриженной головкой, улыбнулась. – Он ничего не скажет.

– Смотри… А то ведь мы его в два дня распинаем.

– Пинайте…

Я пнул. Мячишко чиркнул по асфальту и враз остался без автографов.

Осенью Маша пойдет в четвертый класс. Пройдет семь-восемь лет и будет она осмысленно дурить головы Топтыгинам. Пока же она еще не умеет картинно закатывать глаза.

…В холле третьего этажа народу – не протолкнуться. Постояльцы собрались у телевизора заранее, словно наперед зная: сегодня предстояло увидеть самый, что ни на есть интересный матч в жизни.

Бразилия – Венгрия. Где это было? В Манчестере или в Ливерпуле?

На "Олд Траффорд" или… Забыл название второго стадиона. Ливерпуль звучней Манчестера. Пусть будет Ливерпуль.

После обмена выпадами венгры одеревенели. Забоялись? Народ в холле затих, я напрягся.

Мне хотелось, чтобы и в "Лесных далях", и в Ливерпуле, на всей планете желали, жаждали того же, чего желал и жаждал я. Помню, было еще предчувствие, что ждет всех нас не решающая игра в группе, а грандиозная заруба. Понятие заруба означало только одно, – сегодня восторжествует справедливость, – сегодня венгры на голову победят бразильцев.

По холлу прокатилась волна сожалеющих вздохов. Замена Сентмихаи на Геллеи ничего хорошего не принесла. У нового вратаря сборной

Венгрии тоже тряслись поджилки – в простейших, безобидных ситуациях

Геллеи давал одну за одной пенки. Настроение вратаря передалось защитникам. Посыпались грубейшие промахи, минут пять венгры не могли вывести мяч со своей половины поля.

Не сплоховал только Мэсей. Капитан команды взял себя в руки и под его водительством венгры первые десять минут с горем пополам выстояли. Все бы хорошо, но Геллеи продолжал нервничать.

Бразильцы не спеша раскатывали мяч в ожидании момента, когда противник, измученный страхом ожидания, взмолится о пощаде и добровольно уступит игру.

Неужели венгры, пускай они и проиграют, не покажут на что способно вдохновение?

Знак подал Бене. С него все и началось. У правого крайнего получился один проход по флангу, второй… Без ужимок и уверток, свободно, играючи, он, словно в матче дворовых команд, уходил от защитников.

В те годы в еженедельнике "Футбол" шла дискуссия на тему о том, как правильно строить защиту. По зонному или персональному принципу.

Виктор Маслов писал, что персоналка унизительна для футбола. Оно может в принципе и так. Но великих надо держать персонально. За руку, за ногу, за что угодно, вдвоем, втроем – не важно. Но держать.

Бене в тот вечер был неизмеримо велик. Как только получал мяч на ход или прямо в ноги Бене, отлаженная годами бразильская зона то и дело трещала по швам.

Хорошо, предусмотрительно хорошо поступил Феола, не поставив на игру Пеле. Король счастливо избежал публичного посрамления.

Впереди у меня было еще много лет и я не мог знать, что ничего сравнимого по накалу никогда больше не увижу. Все мы, собравшиеся в холле третьего этажа подмосковного пансионата ровным счетом ничего не соображали. Нам казалось, что мы наблюдаем игру. Но это была не игра и даже не величайшее сражение ХХ века. Это было то, чему мы, даже если бы сильно захотели, не смогли бы дать достойного поименования.

А пока разверзлись седые небеса Ливерпуля и разразился гром.

Бразильцы проглядели момент, когда мандраж венгров сам по себе куда-то запропал и продолжали с благодушной монотонностью перекидывать друг другу мяч, приберегая силы для более важного случая.

…Бене разоблаченным до пят пехотинцем промчался мимо передовых дозоров бразильцев и, срезав с правого края угол на входе в штрафную площадку, обошел Джалму Сантоса, и очутился один на один с Мангой.

"Ну! Бей! Сейчас же бей!".

Пансионат задрожал, пол третьего этажа под постояльцами заходил ходуном. "Что он делает?! – стонал истерзанный народ. – Бей! Скорее бей!".

Лайош Бене решил намотать всему миру кишки на барабан. Он ложным замахом уложил на траву Мангу, и спокойно, как на тренировке, завел мяч в ворота.

О-о-о!

Холл третьего этажа, как и трибуны стадиона в Ливерпуле, сомкнулся в выдохе остервенелого упоения. Ну, Бене! Тебе оказывается мало забить гол, мало поразить. Для полноты счастья тебе надо еще и покуражиться над Голиафом.