– О чем говорить? – Кэт остановилась.

Для того чтобы проучить, или просто поводить меня за нос, она слишком проста. И это невыносимей всего.

Остается одно средство.

– Хочешь, я на тебе женюсь?

– Не хочу.

"А если что – ответный термоядерный удар". Каррамба! Кэт уделала меня.

"…Указанное так или иначе работало на национальное самосознание казахов, сообщало им небывалую, прежде, уверенность в себе.

Для аналитиков и консультантов из ЦК КПСС также не проходили незамеченными количественные и качкственные перемены, происходившие с казахами. Их больше тревожили цифры. Мол, при попустительстве

Кунаева происходит вытеснение славян из руководящих звеньев республики. Вся лживая и правдивая информация на Кунаева откладывалась до лучших времен в "золотом фонде" ЦК КПСС.

Смерть Андропова и водворение на освободившееся место генсека

Чернеко повергла в уныние… Но объективно, год правления Черненко сыграл свою положительную роль, психологически подготовил партию и народ к выдвижению на первые позиции молодых.

При Черненко в Алма-Ате отпраздновали ХХХ-летие целины.

Праздновали по старинке. Доклад, выступления, банкет, раздали участникам заседания по две коробки с апельсинами, индийским чаем и по тому избранных статей и речей Константина Устиновича.

Ранней весной скончался Председатель Президиума Верховного

Совета республики Имашев. Предстояла новая рокировка в руководстве.

Пердседательствовать над Президиумом отправили Ашимова, а руководство Советом министров возложили на Назарбаева. Настроение у

Кунаева было приподнятым. В тот же год, что было добрым знаком,

Димаш Ахмедович во главе парламентской делегации посетил Японию…

Последние в истории похороны на Красной площади выдались сугубо серьезными. Новый руководитель партии в папахе пирожком с трибуны

Мавзолея сказал знаменательные слова о том, что теперь-то уж расхождений между словом и делом не будет. Это было что-то новое.

Похоже, надвигалась перемена в укладе жизни народа, страны.

В Казахстане воцарилось ожидание намеков, сигналов Кремля на судьбу Кунаева. Намеки не заставили себя ждать. По традиции новый правитель начинает с объезда владений. Горбачев посетил Ленинград,

Киев, побывал в Тюмени, а в Казахстан ни в какую не ехал. Не едет и все тут.

Первый гром, организованный персонально для Кунаева, грянул в июле 1985-го на Пленуме Чимкентского Обкома партии. Ставленника

Димаша Ахмедовича – Аскарова сняли с треском. Отчет в "Правде" о Пленуме вышел под недвусмысленным названием "Цена попустительства". Чьего попустительства? Конечно же, Кунаева.

Разговоры о скором смещении Кунаева в столице не прекращались.

В открытую говорили и о его возможном преемнике. Называлась одна фамилия. Ауельбеков. Про секретаря Кзыл-Ординского Обкома ходили слухи, что Еркин Нуржанович суть ли не Рахметов из известного романа

Чернышевского – в комнате из мебели только платяной шкаф, да панцирная кровать. Вдобавок на работу ходит пешком. Были наслышаны обыватели и о его властном, решительном нраве. Вспомнили, как в бытность секретарем Тургайского Обкома изгнал из Аркалыка всех торговцев кавказского происхождения.

Горбачев все-таки приехал в Казахстан: минуя Алма-Ату, прямиком залетел в Целиноград. На публике с Кунаевым обращался нехотя и небрежно, беседовал с народом через голову руководителя республики.

Димаш Ахмедович вида не подавал, как его задевает манкирование генсека и пытался время от времени встрясть в разговор. Горбачев

Кунаева насквозь не замечал.

…В конце 85-го выпала мне командировка в Швейцарию. Туда ехал я за опытом строительства селезащитных сооружений. Еще в Алма-Ате меня предупредили, чтобы в Москве я обязательно зашел в отдел строительства ЦК КПСС. Заведовал отделом и одновременно секретарствовал тогда Ельцин.

Принял меня первый заместитель по отделу и сказал, что секретарь ЦК хотел бы лично со мной поговорить. Но сейчас его нет в

Москве. Вот на обратном пути из Швейцарии зайдете вновь, тогда он обязательно вас примет.

Вновь прилетев в Москву, теперь уже с другой стороны света, я так и не повстречался с Ельциным. Первый замзав только тогда раскрыл мне содержание несостоявшейся беседы с секретарем ЦК. Вас хотят пригласить инструктором в отдел ЦК КПСС. Как на это смотрите? Как смотрю? С семьей надо посоветоваться.

"Имейте в виду, – сказал на прощание замзав, – мы рассчитываем на вас.В Алма-Ате мы вас сами найдем".

На следующий после приезда в Алма-Ату день, позвонил мне секретарь ЦК Башмаков: "Приезжайте в ЦК". "Срочно?". "Да, срочно".

Через десять минут я в кабинете Башмакова. "Пошли. – сказал подымаясь секретарь ЦК.- Нас ждет Димаш Ахмедович".

Кунаев приподнялся из-за стола, поздоровался и предложил сесть.

Продолжение романа

____________________

По оранжевым бульварам… Это было точно в сказке… Ветер вдруг листву уносит… Хоп! Нужна завязка, а потом поедем и махнем рукой… Ползи Еремеев, это твое последнее испытание…Итак, начали!

Глаза блестели как агаты,

И на щеках играла кровь…

Как модно,

Как модно,

Танцуют пары под аккорды

И можно, и можно

Говорить свободно

Про жизнь и про любовь…

"Старик ласково взглянул на него.

– Наверно, это и есть твой путь, Иозеф. Ты знаешь, что не все согласны с Игрой. Говорят, что она просто заменитель искусств, а игроки просто беллетристы, что их нельзя считать людьми по-настоящему духовными, что они всего-навсего свободно фантазирующие художники-дилетанты. Ты увидишь, что тут соответствует истине. Может быть, по своим представлениям об Игре ты ждешь от нее большего, чем она даст тебе, а может быть, и наоборот. То, что игра сопряжена с опасностями, несомненно. Потому-то мы и любим ее, в безопасный путь посылают только слабых. Но никогда не забывай того, что я столько раз говорил тебе: наше назначение – правильно понять противоположности, то есть сперва как противоположности, а потом как полюсы некоего единства. Так же обстоит дело и с игрой в бисер. Художнические натуры влюблены в эту игру, потому что в ней можно фантазировать; строгие специалисты презирают ее – да и многие музыканты тоже, – потому что у нее нет той степени строгости в самом предмете, какой могут достигнуть отдельные науки.

Что ж, ты узнаешь эти противоположности и со временем обнаружишь, что это противоположности субъектов, а не объектов, что, например, фантазирующий художник избегает чистой математики или логики не потому, что что-то знает о ней и мог бы сказать, а потому, что инстинктивно склоняется в какую-то другую сторону. По таким инстинктивным и сильным склонностям и антипатиям ты можешь безошибочно распознать душу мелкую. На самом деле, то есть в большой душе и высоком уме, этих страстей нет. Каждый из нас лишь человек, лишь попытка, лишь нечто куда-то движущееся. Но двигаться он должен туда, где находится совершенство, он должен стремиться к центру, а не к периферии. Запомни: можно быть строгим логиком или грамматиком и при этом быть полным фантазии и музыки. Можно быть музыкантом или заниматься игрой в бисер и при этом проявлять величайшую преданность закону и порядку. Человек, которого мы имеем в виду и который нам нужен, стать которым – наша цель, мог бы в любой день сменить свою науку или свое искусство на любые другие, у него в игре в бисер засверкала бы самая кристальная логика, а в грамматике – самая творческая фантазия. Такими и надо нам быть, надо, чтобы нас можно было в любой час поставить на другой пост и это не вызвало бы у нас ни сопротивления, ни смущения.

– Пожалуй, я понял, – сказал Кнехт. – Но разве те, кому свойственны такие сильные пристрастия и антипатии, не обладают просто более страстной натурой, а другие просто более спокойной и мягкой?

– Кажется, что это так, но это не так, – засмеялся мастер. -

Чтобы все уметь и всему отдать должное, нужен, конечно, не недостаток душевной силы, увлеченности и тепла, а избыток. То, что ты называешь страстью, – это не сила души, а трение между душой и внешним миром. Там, где царит страстность, нет избыточной силы желания и стремления, просто сила эта направлена на какую-то обособленную и неверную цель, отсюда напряженность и духота в атмосфере. Кто направляет высшую силу желания в центр, к истинному бытию, к совершенству, тот кажется более спокойным, чем человек страстный, потому что пламя его горения не всегда видно, потому что он, например, не кричит и не размахивает руками при диспуте. Но я говорю тебе: он должен пылать и гореть!