Когда он кончил, я вздохнула с облегчением. Теперь можно забыться сном, но перед этим надо выставить Мишку. Он немножко поупирался для вида, но потом оделся и пошел. Мне пришлось спуститься с ним до первого этажа и открыть дверь подъезда, которая на ночь запирается на ключ. Он чмокнул меня на прощание, я помахала ему рукой и заперла дверь. Ночью сильно похолодало, а на мне был только короткий свитер прямо на голое тело. Я стала быстро подниматься по лестнице, как вдруг заметила, что из меня прямо на каменные ступени капает сперма. Я схватилась за перила и принялась хохотать. Боже!

Сколько же в нем было спермы! Я сейчас залью ею всю лестницу. Он, наверное, копил ее недели три. Ну и ночка! Видали вы когда-нибудь такое? До судорог хотеть одного мужчину, а лечь в постель по ошибке, по недоразумению с другим. Боги смеются. Нет, они не просто смеются, они заливаются хохотом, держась за животики.

Отсмеявшись, я поднялась в свою квартиру, налила водки и выпила одним махом. Ну и черт с ним, с Мишкой! Хоть кто-то нынче ночью получил то, что хотел. Ему не откажешь в напористости, а мне в, наивности и неумении отказывать.

Наутро мои коллеги, сукины дети, прислали Мишке букет цветов с поздравлениями.

А следующей ночью я поехала автобусом до Будапешта. В два часа ночи на границе между Сербией и Венгрией меня задержали на контрольном посту. В течение полутора часов пограничники рылись в моих вещах, слушали мои кассеты, не понимая ни слова, вскрывали письма, которые меня просили передать. Наконец, вспотев от законоблюстительского рвения, они нашли кусок тщательно склеенной изоленты. Его бросили мне в сумку пьяные фотографы-Ублюдки во время проводов в Белграде. Двадцать минут толстый усатый офицер расклеивал ленту. Наконец все смогли прочитать написанные на ней слова:

"Дорогая Даша! Мы тебя любим!" – Что это значит? – подозрительно осведомился офицер.

– Что они меня любят, – ответила я, расплываясь в блаженной улыбке.

– Почему вы улыбаетесь?

– Вам не понять! Просто так. От счастья.

В аэропорт Будапешта я приехала в пять часов утра. В этом своего рода перевалочном пункте для сербских беженцев яблоку негде было упасть, – люди спали вповалку прямо на полу на мешках и сумках. От нечего делать я познакомилась с хорошенькой (редкость!), белокурой (еще большая редкость!) сербкой из Новисада.

Мы сидели с ней на полу, курили и пили коньяк из моей фляжки. Девушку звали Весна. Она оказалась крайне начитанной, филологом по образованию и знатоком трех языков.

– Пусть будут прокляты наши мужчины, которые только и мечтают о поводе для ссоры, – сердито говорила Весна. – Они никогда не умели и не хотели находить компромисс. Я уезжаю из страны. Что мне там делать? Я устала не спать ночами из-за бомбежек. Мой университет закрыли. Мой бой-Френд бегает с горящими глазами и учится стрелять. Ну и черт с ним! Я уезжаю на Кипр и со своим университетским образованием буду работать официанткой. Это лучше, чем геройски погибать. Если мужчины хотят войны, пусть живут без женщин. Им вполне хватит адреналина в крови во время перестрелок и бомбежек.

Женщины покидают своих мужчин.

Так решительно и горько говорила Весна. На грязном полу будапештского аэропорта сидела сама разгневанная Любовь, покинутая Женщина, чьи мужчины предпочли иную любовницу – войну.

Весна улетела, а я села в кафе за столик с чашкой дьявольски крепкого кофе, чтобы прочистить мозги, и порционной бутылочкой отличного местного вина. Я умирала от усталости после бессонной ночи и боялась, что усну прямо в кафе. До самолета на Москву оставалось еще два часа. И тут я увидела трех Ублюдков фотографов и остолбенела от удивления. Они уехали на день раньше меня и уже должны были быть в Москве. Но, судя по их помятому виду, они неплохо провели время в Будапеште. Эти еще не просохшие после вчерашнего гуляки наскоро поздоровались со мной, сели за мой столик и тут же заказали пива. Их мучила великая и неутолимая жажда.

Я не сводила с Юры глаз. Он был хмур, как осеннее утро, и зол, как сто чертей.

Улучив момент, когда нас никто не мог слышать, я что-то залепетала про то, как дурацки все получилось в тот вечер, какую ошибку я сделала, про то, как…

– Неужели ты полагаешь, что у меня может быть плохое настроение из-за ТЕБЯ? Что ты о себе думаешь? – резко спросил он, и лицо его выразило пренебрежение.

Ну и гордец! Его гордость висела в воздухе как облако, и от нее было больно как от пощечины. И кто я такая, в самом деле? Я заказала еще одну чашку черного кофе, такого же черного, как это утро.

В самолете мы почти не разговаривали. Так, обрывки фраз, междометия, не более…

Все кончилось, не успев начаться.

В Москве югославская история быстро забылась. Та дурацкая ночь, когда я по ошибке переспала не с тем мужчиной, казалась теперь лишь комическим эпизодом. О Юре я думала с досадой, о Мишке и вовсе не вспоминала.

Но тут из Белграда вернулся бодрый Фантомас и предложил устроить встречу всех военных корреспондентов, работавших в Югославии. Народ с неожиданным энтузиазмом поддержал эту идею. В назначенный вечер я подъехала к Дому журналистов и сразу увидала всю тусовку в маленьком дворике. Юры, разумеется, не было, зато Мишка был тут как тут, и я почему-то развеселилась.

Увидев меня, все ребята выстроились в ряд, словно солдаты на параде перед генералом. Я расцеловала всех по очереди и скажу честно, это был один из самых приятных и трогательных моментов в моей жизни. Единственная женщина среди десятка мужчин, которые все как на подбор. В ресторане Дома журналистов нашу странную компанию рассматривали с большим удивлением. Мужчины пили водку, закусывали грибами и огурчиками, говорили тосты, хлопали друг друга по плечу, отпускали типичные журналистские шуточки. Мне с ними было просто и легко.

После закрытия ресторана мы вышли на улицу. Какая ночь встретила нас там!

Серебристая, темная, молодая. Из большой компании нас осталось только трое – Фантомас, Мишка и я. Мы долго шатались по майской Москве, а потом зашли в прелестный бар на Маяковке, который работает ночи напролет. Мы опьянели от водки, сладкого, почти летнего воздуха и разговоров. Мишка держал меня за руку, и этот первый жест доверия, простое переплетение пальцев было острым сексуальным ощущением, близким к оргазму. Как будто не было того случайного, грубого соития на холодной постели. Я сидела с совершенно растрепанной душой и, как школьница, наслаждалась тем, что мою руку сжимает теплая мужская рука.

Фантомас вскоре ушел, и мы остались вдвоем и говорили, говорили, говорили, обмениваясь каждый своим одиночеством. Это была хорошая ночь, почти без вранья, и я ему верила. Мы вышли из бара глубоко за полночь, взяли такси и там, в темноте, на заднем сиденье, жарко целовались, и я его хотела. "Поехали ко мне домой", – шептал он мне на ухо. Но тут на меня нашел нелепый страх, что кошмар той первой ночи снова повторится, и я наотрез отказалась, о чем жалею до сих пор.

Мы расстались и не звонили друг другу больше месяца, как вдруг узнаю, что Мишка попал в тяжелейшую аварию и теперь лежит в больнице с переломом позвоночника.

Это никак не укладывалось в голове. Мишка, с его страстью к жизни, – и вдруг верный кандидат в покойники или, что еще хуже, в инвалиды?! Только не это! Меня всегда привлекала полнокровность всего его существа, он давал мне радость общения с сильной личностью. Он просто не может вот так умереть или стать калекой. Это несправедливо.

Я приехала к Мишке в больницу и не упустила случая влюбиться в него. У сердца есть загадки, не доступные разуму. Я из тех людей, что способны расчувствоваться до вздора. И потом эта вечная женская страсть к раненому, любовь, примешивающаяся к жалости, любовь к гипсовым повязкам и бинтам.

Наконец-то я встретила мужчину, за которым признала право на превосходство. Он только что отказался от наркотиков и теперь столкнулся с болью один на один. Как он боролся, не позволяя боли унизить себя! Как смеялся! Как он зло говорил: "Ну, нет, со мной это не случится. Я буду таким, как раньше. Врачи говорят: "Полгода на реабилитацию". Ерунда! Через полтора-два месяца я буду на ногах".