Просто в ту ночь я дала себе обещание, что этого не будет. Вот и все. Увы, как часто я нарушаю обещания, данные себе самой.

Это случилось в мой последний вечер в Белграде. Мне устроили прелестные проводы в небольшом ресторанчике, где собралась вся наша компания.

Это был и в самом деле МОЙ вечер, и я выглядела как королева – в белом обтягивающем платье с серыми цветами. А как еще может выглядеть женщина, если рядом с ней десять мужчин, да еще каких?! Я кокетничала и, как наступающая армия, вела огонь направо и налево.

Все складывалось на редкость удачно. Журналист Саша Минаков умудрился достать цветы, которые просто выпросил у прохожей парочки. Он опаздывал на тусовку и нигде не мог купить букет, как вдруг увидел девушку с веткой сирени в руках.

Путаясь в словах, он объяснил ситуацию: "Мы провожаем сегодня русскую журналистку в Москву, и такая незадача – нигде нет цветов". Короче, сирень ему отдали.

Вечер был сногсшибательным. Я так люблю наши пьянки, приправленные тонким и злым остроумием. Мне легко дышится в атмосфере сухого и мужественного цинизма. В своих новых товарищах я нашла пикантное сочетание легкомыслия, ума и крепкого юмора. Повидали они всякое, но горьких слов не было, потому что их не победили.

К ним я испытывала прямодушную, бодрую привязанность, ту доверчивую привязанность ума и сердца, которую редко испытывает женщина к мужчинам.

Мишка сидел рядом со мной и блистал актерскими талантами. Из него сыпались истории одна за. Другой, замечательные выразительным грубоватым юмором. И – бог знает, смешно ли все это было? – но мы хохотали до колик. Каждая история казалась отдельным комическим номером.

Напротив меня сидели три фотографа – Ублюдки, как они сами себя называли. Олег, Витя и Юра. К Юре я испытывала самое низменное вожделение. Никого в жизни я так не хотела, как этого обжигающе холодного, совершенно чужого мужчину с жестким, как подошва, шершавым характером. Опасный, обольстительный противник. Я, не отрываясь, смотрела на его руки, которые будили во мне такую похоть, что в горле пересыхало. Я пила красное вино стакан за стаканом, но ни черта не помогало. Тогда я скинула туфли, вытянула под столом ноги (слава богу, что длинные) и положила их Юре на колени.

Если он удивился, то и виду не подал.

Это была чудесная игра. Я смеялась чужим шуткам, отпускала свои собственные, подавала уместные реплики, флиртовала со всеми и с каждым и при этом пальцами ног трогала под столом мужскую ширинку, и Юра гладил мои ступни, а с левой стороны Мишка тискал мое колено, а сосед справа целовал меня в плечо и клал руку на мою ногу. Ужас! Среди всего этого пьяного безобразия и гула мужских голосов я вдруг услышала язвительный вопрос Юры:

– Даша, ты уже решила, с кем спишь сегодня?

Клянусь, у меня загорелись мочки ушей! От смущения я убрала ноги с его колен.

Хвала Мадонне, в этом дыме и гаме никто не обратил внимания на этот вопрос. Я посмотрела на Юру и подумала, что схватила орешек не по зубам, – мне его не расколоть. Мы с ним воюющие стороны. И все же ужасно,.ужасно хочется…

Я вытянула ноги и снова положила ему на колени. Пальцами я искала то, до чего мне больше всего хотелось добраться. Внезапно он сжал колени. "Почему?" – спросила я его через стол беззвучно, одними губами. Он мотнул головой в сторону, указывая на своего соседа справа, фотографа Витю. Тот сидел с идиотски-блаженным выражением лица. И тут я с ужасом поняла, что спьяну промахнулась, – одну ногу я положила на колени Вите, а другую – Юре. Какой конфуз! Я немедленно исправилась и теперь, если так можно выразиться, ласкалась, ластилась, терлась об него ножками. "Ошибка!" – объяснила я Юре через стол губами, хотя теперь уже можно было орать во все горло, все равно никто не услышит. Веселье достигло апогея. Люди горланили, пели песни, объяснялись друг другу в дружбе и любви, читали стихи. Всех потряс Мишка, который вдруг стал читать "Черного человека" Есенина. В наступившей тишине все дышали одним дыханием, слушая мрачные, чеканные строки.

На улицу мы высыпали после полуночи. И сразу обнаружилось странное покачивание домов, пляска уличных фонарей и неровности на тротуаре, к которым надо было приноровить шаг. Одним словом, мы напились как подростки, и наши речи отдавали бутылкой. Зачем-то забрались в пустой троллейбус и повисли на поручнях, как обезьяны. Потом, хохоча, выбрались оттуда, и Мишка посадил меня к себе на плечи.

Я вцепилась в его загривок и орала как резаная. "Чего ты орешь?" – спокойно спрашивал он. "Страшно", – скулила я в ответ.

Он понес меня по улице, а я примерилась и вцепилась в первый же фонарный столб.

И еще заявила всем, что пусть делают все что угодно, но если меня не вернут на землю, я буду висеть на этом столбе до второго пришествия. "Отпусти фонарь!" – орал Мишка. "Сначала спусти меня на землю", – потребовала я. Мы пререкались еще минут пять, пока Мишка тщетно пытался оторвать меня от столба, а я Давила ему ногами на шею. Наконец он сжалился и спустил меня вниз. "Так-то лучше", – заметила я.

В гостиницу "Москва", где жили русские журналисты, мы ввалились всей толпой, возбужденные и шумные. План был такой – продолжить всеобщую пьянку в роскошном двухэтажном номере "люкс", где жил Фантомас. Пустили, разумеется, всю свору, кроме меня..

– Послушайте, вы меня отлично знаете, – сказала я портье. – Я жила у вас неделю и только вчера выехала из номера.

– Конечно, я вас знаю, – невозмутимо ответил он, – но пустить не могу.

– Но почему? Я готова оставить свой паспорт!

– Это не поможет. Время сейчас военное, и после двенадцати вы не можете подняться в номер к мужчине.

После этих слов я почувствовала себя проституткой, которая в доброе старое советское время пытается прорваться мимо швейцара в номер к клиенту. Что за унижение!

Громче всех возмущался Петя-Фантомас. "Да пошли они в задницу! – кричал он. – Плюнь ты на них. Пойдем ко мне в номер, я имею право приводить к себе кого угодно". Он потащил меня к лифту, и портье крикнул нам вдогонку:

– Я сейчас немедленно вызову полицию, и вас депортируют из страны!

– А-а, какая разница! – я махнула рукой. – Я все равно завтра уезжаю. Депортация – не худший способ отъезда.

Мы гурьбой поднялись в номер к Фантомасу, оставив Мишку внизу для дипломатических переговоров с портье. Фантомас разлил всем коньяк, и я выпила свою порцию, как лошадь, большими глотками. На душе сразу потеплело. Я посмотрела на Юру, который сидел на диване с рюмкой в руке, гибкий, настороженный, похожий на черную кошку. Господи, как же я его хочу! Ну, сделай же что-нибудь, господи! Не так уж много я прошу.

Тут в комнату ворвался Мишка с прямо-таки трагическим выражением лица. "Тебе надо немедленно уходить, – заявил он мне с порога. – Сейчас сюда приедет полиция, и у тебя будут большие неприятности. Ты и Фантомасу создашь проблемы, а ему еще тут работать целый месяц. Давай, собирайся. Я провожу тебя до дому". Он дал мне минуту, чтобы выпить еще одну рюмку коньяка, и буквально утащил из комнаты, ошеломленную, пьяную, не способную сопротивляться.

Мы вышли из отеля и направились к гостевому дому русского посольства, где я остановилась. Там всего несколько однокомнатных квартир со всеми удобствами, где могут бесплатно жить граждане России, приехавшие в Белград на короткий срок. Всю дорогу мы почти не разговаривали. О чем говорить? И так все ясно. Сколько раз я проходила через мужские руки, деля со случайными партнерами короткую любовь.

Одним меньше, одним больше. Какая разница?

В квартирке, где я жила, Мишка, сославшись на отсутствие воды в его гостинице, сразу же ушел в Душ. Я наблюдала за его движениями беспримерной простоты, такими обыденными и привычными, и. Думала: "Бред какой-то! Мне не высечь ни искры огня из моего сердца. Но это как раз тот случай, когда легче дать, чем объяснить, почему не даешь".

В ту ночь мы не поняли друг друга, совершенно не поняли. Он вышел из душа, завернутый в полотенце, и я смутилась перед его уверенностью в правоте своего желания. Позже, когда я лежала под ним, безучастная и холодная, как покойница, я вдруг увидела этот акт во всей его плотской конкретности и подумала, что все это как-то не по-людски. Мужчина горбится как верблюд в любовных объятиях, а женщина падает навзничь и лежит, как пластмассовая кукла с нелепо раздвинутыми ногами. Б-р-р! Мерзость!