Изменить стиль страницы

– Как вы относитесь к этому? – спросил он.

Колчак уклончиво ответил, что этот вопрос надо решить, исходя из общего соотношения русских и чехословацких сил.

Заговорили о Директории. Гайда решительно сказал, что она нежизненна. Колчак спросил, какая власть в таких условиях могла бы быть наиболее эффективна. Гайда уверенно ответил, что только военная диктатура.

Колчак возразил:

– Военная диктатура прежде всего предполагает армию, на которую опирается диктатор, и, следовательно, это может быть власть только того лица, в распоряжении которого на ходится армия, но такого лица не существует, потому что нет общего командования. Для диктатуры нужно прежде всего крупное военное имя, которому бы армия верила, ко торая бы знала это лицо… Диктатура есть военное управле ние, и она базируется в конце концов всецело на вооружён ной силе, а раз этой вооружённой силы нет пока, то как вы эту диктатуру создадите?

Гайда отвечал, что это вопрос будущего, но без диктатуры не обойтись.[928]

В воспоминаниях Гайды нет упоминания о том, что он уже в то время выдвигал свою кандидатуру на пост командующего Сибирской армией. Вместо этого утверждается, будто Колчак заявил, что Гайда должен взять власть в свои руки, и попросил у него «какое-нибудь место, лучше административное». Всё это, конечно, крайне сомнительно. Во-первых, Колчак в то время никого, кроме Алексеева, на посту Верховного главнокомандующего и диктатора представить себе не мог. Во-вторых, Колчак никогда не рвался к военно-административной работе в тылу, вдали от сражений.

На следующий день после второй встречи Гайда со своим штабом уехал из Владивостока, не взяв с собой Колчака, который, по его словам, не успел собраться.[929]

По пути, 28 сентября, на станции Маньчжурия Гайда повстречал Пепеляева, ехавшего во Владивосток. Разговор зашёл о том же – о диктатуре. Стали перебирать возможных кандидатов. Гайда отверг Алексеева: «Очень ценен, как специалист, но он стар для диктатора». Деникин подошёл бы, но он далеко. И Гайда назвал Колчака.

– Его возможно поддержать, – сказал Пепеляев. – Но когда это может быть?

– Дней через двадцать. Чехов мне удастся убедить, – пообещал Гайда.[930]

Дневник Пепеляева, где воспроизведён этот диалог, – очень надёжный источник, ибо последующие события не наложили на него отпечатка (в отличие, скажем, от воспоминаний Гайды и допроса Колчака). Так что можно считать, что в результате двух бесед Гайда, человек в общем-то трудноуправляемый, попал под влияние Колчака.

Несмотря на то что правильное движение по Транссибирской железной дороге ещё не было налажено, Колчаку вскоре после отъезда Гайды как-то удалось выехать из Владивостока. Поезд был в пути 17 дней. 13 октября Колчак приехал в Омск, рассчитывая задержаться здесь на несколько дней, чтобы выяснить, каким образом можно пробраться на Юг. Однако уже на следующий день к нему явился адъютант Болдырева и сообщил, что главнокомандующий просит его посетить.

В беседе с Болдыревым Колчак рассказывал о своих дальневосточных впечатлениях. Экономическое завоевание Дальнего Востока иностранными державами, сказал он, «идёт полным темпом». Болдырев попросил адмирала задержаться в Омске. Колчак, в свою очередь, попросил разрешения поставить свой вагон на Ветке.[931]

Знаменитая омская Ветка, ряд запасных путей и тупичков напротив внушительного здания Управления Омской железной дороги, за это время повидала многих известных людей. Здесь располагалась Директория, пока Сибирское правительство нарочито долго подыскивало для неё квартиры и помещения. Болдырев, кажется, так и остался жить на Ветке, потому что приглянувшийся ему особняк на берегу Иртыша оказался во владении одного из министерств, которое выставило там вооружённую охрану. Здесь же, на Ветке, проживали иностранные дипломаты, которым в маленьком и уже перенаселённом Омске не смогли найти соответствующих их рангу апартаментов.[932] Теперь здесь на несколько дней расположился Колчак.

В тот же день, 14 октября, видимо, после визита к Болдыреву, Колчак написал письмо генералу Алексееву, заявляя о своём желании поступить в его распоряжение в качестве подчинённого. «Вы, Ваше высокопревосходительство, – писал Колчак, – являлись всё это время для меня единственным носителем Верховной власти, власти Высшего военного командования, для меня бесспорной и авторитетной». В этом же письме содержится и первое высказывание Колчака о Директории: «Я не имею пока собственного суждения об этой власти, но, насколько могу судить, эта власть является первой, имеющей все основания для утверждения и развития».[933] (Колчак, надо думать, имел всё же в виду омскую власть в целом, а не пятичленную Директорию.)

После встречи с Болдыревым Колчак нанёс визиты другим членам Директории. В эти же дни он познакомился с представителем Добровольческой армии в Омске полковником Д. А. Лебедевым, с несколькими казачьими офицерами, в том числе с полковником В. И. Волковым. (У последнего, в собственном доме, он вскоре снял квартиру.) Колчак обратил внимание на то, что офицеры, армейские и казачьи, в один голос ругали Директорию, утверждая, что это та же самая «керенщина», которая приведёт к новой катастрофе.[934]

16 октября Болдырев вновь вызвал Колчака и предложил ему пост военного и морского министра. Колчак сначала ответил отказом, не желая, видимо, связывать с Директорией своё имя и судьбу. Болдырев настаивал. Тогда Колчак сказал: «Хорошо, я войду, но повторяю, Ваше превосходительство, что если я увижу, что обстановка и условия будут неподходящи для моей работы и расходятся с моими взглядами, я попрошу освободить меня от должности. Я ставлю ещё одно условие:…считаю необходимым в ближайшее время уехать на фронт для того, чтобы лично объехать все наши части и убедиться в том, что для них требуется».[935]

Направляясь в Омск, Авксентьев намеревался распустить Сибирское правительство, как и все местные правительства. Однако оно вскоре дало понять, кто на самом деле в Омске хозяин. Директории пришлось вступить с ним в длительные и напряжённые переговоры о составе Всероссийского правительства.

Директория предлагала следующие кандидатуры: Колчак (военный и морской министр), Ю. В. Ключников (иностранных дел), В. В. Сапожников (просвещения), С. С. Старынкевич (юстиции), Л. А. Устругов (путей сообщения), Е. Ф. Роговский (внутренних дел) и И. М. Майский (ведомство труда). Сапожников и Устругов уже упоминались в настоящей книге. Ключников был профессором международного права Московского университета и активным участником Ярославского восстания в 1918 году. Старынкевич одно время состоял в партии эсеров и входил в боевую группу. Роговский был членом Учредительного собрания от партии эсеров и членом Комуча, возглавлял там ведомство государственной охраны. Меньшевик Майский в правительстве Комуча руководил ведомством труда.

Против Колчака Сибирское правительство не возражало. Активно возражал только Иванов-Ринов, находившийся в то время на Дальнем Востоке. Он соединял в своих руках три должности (военного министра, главнокомандующего Сибирской армией и атамана Сибирского казачьего войска) и ни с одной из них не желал расстаться. Его поддерживал начальник Штаба Сибирской армии генерал П. А. Белов (до Первой мировой войны – Г. А. Виттекопф). С другой стороны, против Колчака высказывался лидер эсеров В. М. Чернов, считавший, что включение его в состав правительства – это «начало конца». Колчак в это время ещё ничем эсерам не насолил, а в Севастополе активно с ними сотрудничал. Но для Чернова всякий старорежимный генерал или адмирал, видимо, был символом реакции.

вернуться

928

АРР. Т. X. С. 277–278.

вернуться

929

РГВА. Ф. 40169. Оп. 1. Д. 1. Л. 169.

вернуться

930

Дневник Пепеляева // Красные зори. Иркутск, 1923. № 4. С. 78.

вернуться

931

АРР. Т. X. С. 280–283; Болдырев В. Г. Указ. соч. С. 72.

вернуться

932

Cм.: Арнольдов Л. В. Указ. соч. С. 141; Гоппер К. И. Четыре катастрофы. Воспоминания. Рига, 1920. С. 96.

вернуться

933

Деникин А. И. Очерки русской смуты. Кн. 2. М., 2003. С. 465, 496.

вернуться

934

АРР. Т. X. С. 282–283.

вернуться

935

Там же. С. 283–284; Болдырев В. Г. Указ. соч. С. 73.