Эймос посмотрел на эту троицу – мужчину, который считался грозой долины, обнимающего одновременно дочь и мать. На лице доктора отразилось смущение.

– Несколько часов вместе – это так немного, – он погладил Лу по плечу. – Наверное, нам пора оставить их одних, дорогая.

– Ты прав, дорогой.

Лу грациозно поднялась и взяла Эймоса за руку. У дверей доктор обернулся.

– Кэл, мы сделаем все возможное, чтобы помочь тебе.

Кэл благодарно кивнул.

– Маккензи, мы с твоей мачехой отложили бракосочетание до декабря. Может быть, к тому времени все образуется, и у нас все-таки будет двойная свадьба.

Маккензи попыталась улыбнуться. Всем хотелось верить в несбыточное, но завтра Кэл уедет, и всем фантазиям придет конец.

– Калифорния! Ты опять уезжаешь? – возмущенно спросила Фрэнки.

– Прости, малышка, я вынужден ехать.

– Куда ты поедешь?

– В Мексику.

– А когда вернешься?

– Не знаю…

Фрэнки осуждающе посмотрела на отца.

– Ты же не собираешься вернуться к индейцам? Папа Исси и бабушка говорили, что ты ушел к апачам навсегда. В этой Мексике живут индейцы, да?

– Фрэнки, в Мексике действительно есть индейцы, но я не хочу возвращаться к ним.

– Но ты похож на индейца, – настаивала девочка, как будто внешний вид Кэла говорил о том, что ее обманывают.

Кэл улыбнулся.

– Возможно, для меня пришло время стать более похожим на белого человека. Как ты считаешь, Фрэнки?

Он снял с головы широкую индейскую повязку.

– Все равно ты выглядишь, как индеец, – заявила девочка.

– Ты знаешь, где мама хранит ножницы?

– Да.

– Ты можешь принести их?

Фрэнки неуверенно посмотрела на мать, изумленно следившую за Кэлом.

– Мама, можно мне взять ножницы?

– Неси их концами от себя, – велела Маккензи. Когда Фрэнки сползла с ее колен, Маккензи слегка улыбнулась.

– Я не уверена, что узнаю тебя в обличье белого человека.

– Боюсь, я сам себя не узнаю, – заметил он полушутя, полусерьезно.

Малышка гордо вошла, крепко держа в руке ножницы концами к полу. Чувствуя себя так, будто собиралась срезать волосы библейского Самсона, а не Кэла, Маккензи взяла полотенце и расческу и принялась за дело.

У Кэла были густые вьющиеся волосы. Освобожденные от тяжести собственной длины, короткие пряди обвивались вокруг ее пальцев, как живые. Когда со стрижкой было покончено, Кэл выглядел замечательно. Он стал казаться моложе, даже глаза стали более голубыми, а лицо менее суровым.

Маккензи отложила ножницы.

– Готово! – объявила она. – Ну, как ты себя чувствуешь?

– Ты кажешься совсем другим, – оценила Фрэнки, изучая отца серьезными зелеными глазами. – Может быть, теперь, когда ты больше не похож на индейца, тебе не придется ехать в Мексику? – она забралась на диван и села возле него.

– К сожалению, детка, мне все равно придется ехать.

Она выпятила нижнюю губу.

– Мы поедем с тобой?

– Только не сейчас.

Фрэнки почувствовала себя покинутой и одинокой.

– А я считала тебя своим папой. Я думала, что вы с мамой поженитесь.

– Я всегда буду твоим папой, Фрэнки. Это никогда не может измениться.

– А ты не собираешься жениться на моей маме?

Маккензи хотела сделать выговор дочери, но Кэл взглядом остановил ее.

– Если я сейчас женюсь на твоей маме, это будет нечестно, – попробовал объяснить он девочке.

– Почему?

– Потому что…

– Да, – вмешалась Маккензи, брови ее сошлись в одну линию; она испытующе посмотрела Кэлу в глаза. – А почему бы и нет?

– Ты знаешь, почему, – тихо ответил Кэл.

– Потому что ты уезжаешь? Мне все равно, сколько ты будешь отсутствовать, Калифорния Смит. Тебя не было шесть долгих лет, но я никогда не искала другого мужчины. Думаю, мне суждено любить только одного. Я всегда буду верна тебе.

– Но мы даже не знаем, когда сможем увидеться вновь, – возразил Кэл.

«Или будем ли мы вместе когда-нибудь», – с болью подумала Маккензи.

– Мы будем вместе, – твердо заявила она, не отрываясь от его глаз. – В душе я была твоей женой с той первой ночи, которую мы провели вместе. Даже когда я ненавидела тебя, я все равно знала, что мы принадлежим друг другу. Если это не означает быть женатыми, то что это?

Глаза Фрэнки расширились от возбуждения.

– Вы собираетесь пожениться сейчас?! Кэл долго смотрел на Маккензи.

– Ты понимаешь, что хочешь сделать, Мак? Она улыбнулась.

– Да.

– Тогда иди сюда.

Кэл взял ее за руку и усадил на диван рядом с собой.

– Фрэнки, возьми меня за руку. Ты тоже участвуешь в этом.

Девочка довольно захихикала и протиснулась между родителями. Она взяла отца и мать за руки, и все втроем сцепили пальцы в крепкий замок.

– Это навсегда, – спокойно сказала Маккензи.

– Да, навсегда, – согласился Кэл.

– Я беру тебя в мужья, – начала клятву Маккензи, – что бы ни случилось завтра или в далеком будущем, с тобой всегда будут моя любовь и доверие. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе. Мое имущество, мое тело, моя душа. Я – это часть тебя.

Кэл опять долго смотрел на Маккензи. Лицо его озарилось светом любви и нежности.

– Ты безраздельно завладела моим сердцем с первого дня, когда я увидел тебя, – сказал он. – И это всегда будет так. Моя жизнь и душа принадлежат тебе. Без тебя мне нечего делать в этом мире.

– Мы – одна семья, – объявила Маккензи, – и мы всегда будем одной семьей, как бы далеко мы не были друг от друга.

Они еще долго сидели, взявшись за руки, пока Фрэнки не начала зевать.

– Кажется, кому-то пора в постель, – сказал Кэл с улыбкой.

– Я не устала, – возразила Фрэнки, – правда, нисколечко!

Кэл отнес дочь в ее комнату. Девочка уснула еще до того, как он укрыл ее одеялом.

– Ты тоже устала, – сказал Кэл Маккензи, вернувшись в гостиную. – Не знаю, как ты еще держишься на ногах.

– Я не устала, нисколечко, – как эхо повторила Маккензи слова Фрэнки, но, договорив, зевнула.

– Я могу отнести в кровать и тебя. Существует ли такая традиция в ночь свадьбы?

Маккензи улыбнулась.

– Что-то в этом роде.

Кэл легко подхватил ее на руки и понес к дверям, но вдруг остановился.

– Тебе придется сказать мне, где твоя постель. Я еще не имел удовольствия видеть ее.

– Странно, что ты не помнишь, – начала поддразнивать Маккензи, – ты был там со мной в моих мыслях почти каждую ночь!

В спальне Маккензи было темно и стало еще темнее, когда Кэл закрыл дверь.

– Не знаю, помню ли я, как занимаются любовью в кровати, – пошутил Кэл. – Мы никогда не были в таких цивилизованных условиях.

Он бережно положил ее в постель и лег рядом.

– Думаю, мы справимся, – улыбнулась Маккензи и помолилась богу, чтобы эта ночь никогда не кончалась.

За несколько часов им предстояло прожить целую жизнь, полную любви.

До рассвета оставалось немного времени, хотя было еще совсем темно. Маккензи не спала. Всю ночь они оба боролись со сном: разговаривали, занимались любовью, снова разговаривали и снова занимались любовью, по молчаливому согласию ни разу не упомянув о том, что им предстоит днем. У них не было времени строить предположения, все проблемы были отложены до завтра.

Но завтра настало очень рано. Проснувшись, Маккензи почувствовала, что что-то изменилось. Крепкое мужское тело, которое она обнимала, было таким же теплым и родным; сентябрьский ветерок, проникавший сквозь ставни, таким же приятным, но в комнате гулял какой-то холодок, не имевший отношения к температуре. Еще до того, как она услышала зловещий топот копыт, Маккензи поняла, что случилось.

– О, Кэл!

Он тихонечко сжал ее руку, но ничего не сказал.

– Мне следовало знать, что это произойдет! Я никогда бы не позволила тебе остаться…

– Вряд ли ты смогла бы выгнать меня этой ночью. У Маккензи не было сомнений, кто посетил их в этот предрассветный час. Кэл натянул брюки и взял ружье, стоявшее в углу.