– Вы можете мне такое предложить?

– Это не входит в мои обязанности.

– Я знаю. В мои тоже. Я не агент по недвижимости. Свое дело я делаю, а ваше дело – платить мне деньги. Именно поэтому я здесь.

– Сожалею…

– Я тоже.

– У меня много дел.

– У меня тоже. Ничего, я посижу здесь и подожду, пока вы освободитесь.

– Войдите в мое положение. Вас много, а я один. Я не могу работать с каждым индивидуально. Это не входит в мои обязанности.

– Это вас много, а я один. Я не обязан входить ни в чье положение, мне хватает своего.

В пустых препирательствах проходит немало времени. Наконец, я возвращаюсь к Шуберту.

– Ну как, получил?

– Получил.

– Хорошо, теперь я тебя снова уважаю. Как тебе наша бухгалтерия?

– Ничего нового, так я ее себе и представлял. Я читал Кафку.

– Кафка был не немец и писал не про Германию, – сухо замечает Шуберт.

– Про Австрию или про Германию – какая разница?

– Если ты сам не чувствуешь разницы, то ничем помочь не могу.

Главное – ты научился их не бояться. Вы в России их совсем распустили, потому так и живете. Они вам на шею сели. Они бы и нам на шею сели, если б мы не умели ставить их на место.

– В России бюрократы не такие, с ними проще. Они никогда не говорят, что от них ничего не зависит, наоборот каждый считает себя самым главным. Они сразу грубят, так что им и ответить не стыдно. А ваши все время вежливые, улыбаются, "спасибо-пожалуйста", "чем могу быть полезен?" С ними и разговаривать резко не удобно. Хотя, я понимаю, что по сути они ничем не отличаются.

– Это точно. Он никогда не пошлет тебя в задницу, он скажет очень вежливо: "Господин Свердлов, не будете ли вы столь любезны, проследовать в задний проход". Ты даже не поймешь, что тебя послали, и пойдешь туда строевым шагом, радостный, что с тобой так вежливо поговорили.

Он прав, конечно. Мне еще много чему надо учиться.

Вечером гуляю по Олимпийскому парку.

До войны эту территорию на севере баварской столицы занимал аэропорт. Естественно, он был полностью разрушен. Сюда сгребли все, что осталось от города, и получилась гора. Довольно высокая гора. С ее вершины открывается живописный вид на город, в хорошую погоду отсюда видны Альпы.

Олимпийские игры в Мюнхене проводились в 1972 году. Тогда эту местность основательно облагородили, разбили парк, построили очень красивые стадионы. Они выполнены в виде натянутых на высокие мачты поверхностей. Очень интересное архитектурное решение. Туда проложили и железную дорогу, правда, сейчас поезда в Олимпийский парк больше не ходят, там построена станция метро.

К сожалению, олимпиада 1972 года запомнилась не оригинальными стадионами и не спортивными достижениями. Праздник был омрачен захватом в заложники израильской сборной. В ходе перестрелки спортсмены погибли.

Рядом с Олимпийским парком расположилась Олимпийская деревня, где тогда жили спортсмены. Сейчас здесь живут студенты Мюнхенского университета.

Здесь же центральный офис БМВ. Красивый небоскреб, самое высокое здание города. Выше его только телебашня. Она тут же, в Олимпийском парке. Можно подняться наверх. Билеты для студентов дешевле.

Показываю в кассе свое аспирантское удостоверение.

– Что это? – спрашивают меня.

– Студенческий билет.

– Югославский?

– Российский.

Меня пропускают со скидкой.

С башни весь город как на ладони. Даже здание БМВ отсюда кажется не очень большим. Как обычно в телебашнях, здесь есть и вращающийся ресторан, но там для меня все слишком дорого.

Еще одна достопримечательность Олимпийского парка – маленькая православная часовня. Построил ее после войны один казак. Как он оказался в Мюнхене, никто не знает. Но сам он личность в городе известная. За бесценок он приобрел маленький участок земли на краю города, и один построил себе дом и часовню. Когда земля понадобилась для Олимпийского парка, согнать его оттуда не удалось. Так он там до сих пор и живет.

Конец лета выдался особенно жарким. Семь потов сойдет, пока доберешься до работы. Это еще хорошо, что в Фирме рядовым сотрудникам не положено ходить в костюмах, это исключительная привилегия руководства. Даже Шуберт еще недостаточно большой начальник для этого. А ведь есть такие фирмы, где все ходят в костюмах. Вот уж кому тяжело.

Да и просто в рубашке и в светлых штанах в здании находиться тяжело.

Открыты окна, вовсю работает кондиционер, но все равно очень жарко.

Пот так и лезет в глаза.

За окном замечательный вид. Здания Фирмы, пригороды, а где-то далеко, на горизонте, темнеет стена Альп.

"У нас тут самый удачный кабинет, – говорит Шуберт. – Окна сразу на две стороны, их можно открыть, да еще и кондиционер есть. В других зданиях не так. В домах постарше открываются окна, но нет кондиционеров, а в новом здании, – он кивает в сторону главного небоскреба, сверкающее и переливающееся на солнце, – там кондиционеры есть, но окна не открываются. Вот уж где действительно тяжело. Этот дом раскаляется на солнце как сковородка, а от кондиционеров толку почти нет".

Шуберт выглядывает во двор. Посреди двора стоит фургончик, украшенный логотипами Фирмы.

– О! Они и к нам заехали!

– Что это? – спрашиваю я.

– Рекламный фургон. Он ездит по всей Европе и показывает достижения

Фирмы. Сейчас проездом и у нас остановился.

– Что-то вроде бродячего цирка?

– Да, что-то вроде. Сходи, глянь. Его тут не часто увидишь. Кстати, можешь и в главное здание заскочить, оценить, насколько у нас тут лучше. К нам сейчас приехал представитель вашего института. Поговори с ним, ты хотел выяснить насчет помощи вашей лаборатории.

Спускаюсь вниз. По пути в главное здание заглядываю в фургон.

Новомодные плоские мониторы, плакаты, графики. Обычная показуха, хотя и довольно современная.

Представитель института мне не знаком. Впрочем, у нас большой институт, всех знать нельзя.

Выслушав меня, он с раздражением объясняет, что помощь распределяется согласно решениям администрации, и не мое дело лезть в дела руководства.

Возвращаюсь несколько обескураженный. Конечно, приятно узнать, что институт все-таки получает помощь, но обидно, что эта помощь не дойдет до нашей лаборатории.

– Ну как? – спрашивает Шуберт.

– Похоже, что там уже все схвачено, и нам ничего не светит.

– А это очень даже возможно, – отвечает Шуберт. – Институт большой, на всех не хватает. Кто ближе к кормушке, тому и достается. Да ты не переживай: зачем вам это старье? Сам же говорил, что современной техники не хватает. Подожди, все будет. Не все же вашему институту без денег сидеть. Купите еще себе хорошее новое оборудование. Да и вообще учиться на старом совсем не плохо: потом на новое будет перейти легко. А от нового что толку? Оно ведь все равно скоро устареет. Ты на него и здесь насмотришься.

– Так я же его не вижу совсем. Одни бумаги. Читать я и дома могу, а я же хотел на передний край науки и техники. Я вот все читаю тут про эту технику, но совсем же ее не вижу. А мне бы хоть одним глазком…

– Ты, наверное, хочешь на наш испытательный полигон. Понимаю. Я туда позвоню. Обеспечим тебе экскурсию. Посмотришь, как всю эту технику тестируют. Это тебе полезно будет. Позвоню сегодня туда, договорюсь.

Наконец-то сбудется моя мечта! До переднего края рукой подать.

Вечером за одним столиком со мной сидит седой, но крепкий мужчина.

Мы чокаемся с ним пивом.

– Я тебя часто здесь вижу, – говорит он. – Ты живешь здесь, в гостинице?

– Да, я на практику приехал из Петербурга.

– А где практика?

Говорю.

– Это тебе здорово повезло. В такую солидную фирму не всякого немца на практику возьмут. А потом еще перспективы.

– Обещают взять потом на работу в Петербурге.

– Это хорошо. А жить тут не тяжело?

– Я же не долго, чего страшного?

– Бавария все-таки. Тут баварцы кругом. Я бы тут долго не смог. Сам я не местный, тоже в гостинице живу. Я работаю тут на стройке. Но на выходные я еду домой. Жить в Мюнхене неотлучно тяжело.