И начальство это считало успехом. И под Москвой такая тактика была.

Эх, ма!

Примин замолкает, достаёт платок откашливается, вытирает пот с лица. Видно, что трудно ему говорить. Кто-то спрашивает:

– И как вы без эскадрона?

– Это интересный вопрос. Вызвали меня в штаб армии. Там принял меня комкор, (звание такое генеральское было). Встретил меня со словами:

– А ты герой, Примин.

– Какой там герой, эскадрон положил.

– Ну, эскадрон не ты положил, а немец. И эскадрон ещё будет. А сейчас получи приказ, о назначении тебя командиром полка. Правда ни людей, ни лощадей у тебя нет. За пополнением поедешь на Кубань. Мы хоть и покончили с казачеством как классом, но они живучи. А потом есть ещё не старые казачки, что в гражданскую воевали. Короче.

Возьми с собой младших командиров и вперёд. На месте свяжешься с военкоматом, они тебе помогут. Их уже из Москвы предупредили.

– Приехал я на Кубань В военкомате говорят, что дать им мне некого. Единственный резерв старички и комиссованные. Тут вчера один приходил беспалый, так он ему велел погодить. Одна надежда на добровольцев. Поехали мы по станицам. Выбрал я большую. Собрали сход. Народу пришло – вся станица. Старики, бабы, дети. Попросили меня рассказать что гам на войне. Я рассказывал, то что есть и призвал записываться добровольцев. Стране сегодня нужны кавалеристы.

Надо подсобить Красной Армии. Но предупреждаю, что сегодня война не та. Танки, самолёты, машины, и не всякий устоит против такой силищи.

Вышел из толпы казак с Георгием и орденом Красного Знамени на груди, и молвил.

– Та що вы цього трэпла, хлопци, слухаетэ. Танкы, литакы. Налякав нас дуже. И кажысь я всрався, – и пощупал себя за штаны. Станица захохотала.

– А Вы и на наший мови можэтэ, товарышу полковнык? -спросил кто-то.

– Я у кубанских казачков научился. И призвал тот орденоносец записываться в добровольцы. Фамилия у него смешная была – Дышло.

Воевал он лихо. Два года со мной воевал. В сорок третьем, под Ростовом его пулемётом скосило.

Опять замолчал Примин, молчали и мы.

– Расскажите дальше, товарищ полковник, интересно.

– Ну, если интересно, слушайте. Записалось в той станице человек двести пятьдесят. Я рад такому успеху. Мои командиры тоже набрали много народу. Большинство со своими лошадьми и даже саблями. Человек двадцать с двустволками. Казачью форму одели, газыри, кубанки, бурки. Почти все умеют фехтовать. Но что-то мне было неспокойно.

Видел я их беспокойную, и какую-то нервную, показную весёлость.

Первую ночь заночевали в степи. Казакам не в первой..

Розенбаум – "Казачья песня")

– Утром подъём, и нет моих казачков, усрались. (Я вспомнил, как я сбежал с операции.)

Осталось только несколько человек, учитель школьный в очках, Сатаневич Яков Соломонович, я его писарем взял, хотя он и в строй просился. На днях письмо от него получил из той же станицы. На лето к себе приглашает. В той станице ещё несколько моих казаков живут, на недельку съезжу повидаюсь. А то нас всё меньше. Ну ладно, курсанты, вам спать пора.. В следующий раз дорасскажу.

Това-а-рищ полковник-, канючим мы,- у нас ещё пятнадцать минут есть, расскажите. Чё, так и не вернулись?

Примин встал. Встали и мы. Он, уже одеваясь:

– Вернулись. Куда им деться. Вернулись и мы. Пошли по домам с милиционером. Объяснили, что они зачислены, по их же желанию в Красную армию, и теперь их ждёт суд трибунала, как дезертиров и трусов. А главное позор.. Казаку позор и обвинение в трусости хуже смерти. И воевали добрэ. Если бы не это ранение, – показал на глаз, я с ними до Берлина бы дошёл. А так пришлось после ранения воевать уже с другими. До свидания.

– До свидания, товарищ полковник.

В другой раз он начал свой рассказ со слов:

– Эх ребята, если бы не водка и не бабы, мы бы были в Берлине ещё в сорок третьем..

– А причём водка, товарищ полковник?

– При том, что и немцы знали пристрастие нашего брата к выпивке.

Оставляли на станции, вроде нечаянно, цистерну со спиртом. Наши войска возьмут стацию или целый город, перепьются и спят, как сурки.

Ещё хуже, когда оставляли древесный спирт. От него просто умирали или слепли. Немец их голыми руками брал.

Ведь советским войскам приходилось оставить станцию.

Я у себя в полку и потом в дивизии завёл такой порядок, что первым делом на станции и в городе проверяли цистерны и все другие ёмкости, нет ли в них спирта и, если находили, выставляли часовых или выливали спирт. Да, не выпивали, а выливали. Вот тебе хи-хи.

Благодаря этому многие живы остались.

Но, к сожалению, пили не только солдаты. Осенью сорок третьего получил я приказ высоту взять. А на ней мощное укрепление было. Мне в штабе сказали, что разведали хорошо и на высоте только винтовочки.

Для нас позиция была не очень удобная, и я после артподготовки послал в бой два эскадрона. Немцы их подпустили довольно близко, а потом открыли шквальный огонь. Много полегло тогда ребят. Я на коня и в штаб дивизии. А там два генерала пьяных в стельку сидят в обнимку и песни поют. Я доложил, что немец косит нас, эскадрон целый уложил. А командир дивизии, сволочь, достал пистолет и кричит, что меня сейчас пристрелит или позже, если я приказ не выполню. Трусом обозвал. Я в полк. В запале: "По коням, за мной". Конь у меня был лихой, орловец, Артур имя его было, вынес меня на высоту, а под ним мина взорвалась. Коня наповал, а мне ногу осколком в мякоть, правда, ранило и в голову осколок попал. Я сознание потерял, и спасибо моим ребятам, быстро меня в медсанбат. Врачи еле спасли. Высоту мы ту взяли, но дорогой ценой. Орден "Отечественной войны" и за ранение и за ту высоту получил А высота, я в прошлом году на ней был, так, бугорок. А ты говоришь, причем водка.

Рассказал нам полковник и ещё одну историю, до глубины потрясшую меня. Наверное, где-то в военных архивах она лежит за семью печатями, но вряд ли когда будет опубликована.

– Я после госпиталя вернулся в строй. Мы уже во всю гнали немцев.

Мой полк вырвался вперёд и занял город (Примин назвал город, но я не помню какой)

Наш рейд был настолько стремительным, что немцы не успели оказать сопротивления. А гарнизон там был большой. Больше чем две тысячи человек у нас в плену оказалось. Город имел важное значение и немцы очухавшись, решили нас окружить. Мы далеко оторвались от своих и подкрепления не ждали. Пришлось нам отступить. Вооружение их крупное пушки, машины, танкетки, мы взорвали, а стрелковое оружие, сколько могли, столько взяли с собой. Ну а куда пленных девать? Отпустить?

Завтра они против нас опять воевать будут, а меня самого за это расстреляют. Взять их с собой мы не могли. Не ушли бы от преследования. Я принял решение уничтожить их. Загнали их в балку, установили с четырёх сторон их же пулемёты и строчили их до последнего шевелящегося. Вот тогда я впервые увидел, что такое "кровь рекой" Она действительно текла рекой. За ту операцию меня наградили боевиком вот этим, – и показал на орден "Красного Знамени".

– Наградили не за пленных, а за взятие города.

Он замолчал, а я представил ту страшную картину расправы над пленными и спросил по глупости своей:

– Так Вы военный преступник? – и сам испугался своего вопроса.

К моему удивлению, полковник внимательно посмотрел на меня и, покачав головой, задумчиво ответил:

– Эх, Отя-а-н. Победителей не судят. А та река мне и сейчас, иногда снится.

Он резко встал, оделся и не прощаясь, вышел.

К нам в часть довольно часто приезжали всевозможные лекторы с докладами то о семилетке (Хрущёв решил за семь лет догнать Америку), то о международном положении (В Берлине был "поджигатель войны" Вили Брандт, а в Боне и в Вашингтоне такие же плохие Аденауэр и Эйзенхауэр и т. д.). Лекции были скучными, длились не меньше часа, и пока лектор читал, уставившись носом в бумаги, солдаты, сидя в тёплом зале, засыпали.