Сегодня праздновали отъезд на Родину в компании двух русских – Дениса и Игоря, мужчин, наделенных наиприятнейшим нравом. Когда фиолетовый вечер сгустился, мы начали попойку в маленьком кипрском баре, откуда, как ни странно, доносилась лихая русская песня "Картинка-Зинка нравится солдатам". Первым делом мы осушили по стаканчику текилы, соблюдая все правила, – потереть руку лимоном, посыпать солью, лизнуть эту смесь и запить огнедышащей жидкостью.

После трех порций текилы во мне ярко вспыхнула жизнь. Бармен поднес нам за счет заведения еще по стаканчику водки. Мы откланялись и перешли в следующий бар, где были бильярдные столы. Я в жизни не держала в руках кий, но сразу оценила преимущества этой игры. На мне было предельно короткое, облегающее, как вторая кожа, черное платье – бильярд позволял мне принимать суперэффектные позы и демонстрировать свои длинные ноги.

Если шар откатывался чересчур далеко, можно было лечь грудью на зеленое сукно и закинуть ножку на стол. Безумно сексуальная игра. Мы выпили много пива и вина, и все это, смешанное с выпитой водкой, дало сногсшибательный эффект. Деньги у нас заканчивались, но в этом баре тоже действовала добрая традиция – регулярно подносить на посошок.

Мы уже не вязали лыка, когда вернулись в бар с русской музыкой. Каждый говорил о чем-то своем и не слушал соседа. Я внезапно почувствовала необыкновенную ясность мыслей и поняла, что именно сейчас должна нарисовать картину своего будущего – такое ощущение иногда приходит после пяти рюмок водки. Я возмечтала построить настоящее гнездо, натаскать для него перышек и родить ребенка. Я так избалована судьбой и заласкана мужем, что дитя – этот баснословный подарок, благодеяние и чудо, которое я хочу попросить у неба. Мы вступили в полосу довольства и можем позволить себе эту роскошь. Я имею все необходимое для равномерной температуры счастья – любовь, семейное счастье, уютный дом, путешествия, удачную карьеру. Но ребенок – это единственная возможная форма бессмертия. Человечество изобрело столько способов убивать и всего лишь один, чтобы дать жизнь. Время уходит.

Красота моя так непрочна, надо поторопиться передать ее будущему. Я представила себе, как будет выглядеть это дитя, зачатое в любви. Если это девочка, то я бы подарила ей свои карие выразительные глаза, длинные ноги, тонкую талию, изящные кисти рук, длинные ресницы, густые волосы, обаятельную улыбку, прямой носик.

Если будет мальчик, то я хотела бы, чтобы он пошел внешностью и характером в отца. Ребенок станет самым важным звеном в той цепи, что сковывает меня с Андреем.

Я целиком погрузилась в мечты. Я представила себе ту новую красоту, которую сформирует во мне материнство, – как нальются молоком груди и округлятся бедра, отягченные приплодом, и подивилась тому, как сильна во мне женщина. Сколько лет я играла с жизнью, не желая принимать ее всерьез и страшась любой ответственности! Ребенок казался мне несносной обузой. Но пора юношеских причуд прошла, настало время осуществить свое женское призвание.

. Почему человечество до сих не выучилось управлять таинственными случайностями зачатия? Андрей говорит, что я слишком нетерпелива, но мне хочется сделать ребенка как можно быстрее, именно в этом месяце. Я пытаюсь вычислить точное время для самого важного творческого акта на свете – читаю массу книг и рисую температурные графики, советуюсь с подругами, кормлю мужа грецкими орехами с медом, чтобы он с честью выполнил свой супружеский долг. Нежнейшую возможность земного наслаждения я превращаю в деловое предприятие.

Андрей страшно злится. Сначала я его десять дней держала на "голодном пайке" (не подпускала к себе, чтобы он накопил побольше спермы), зато теперь ему приходится каждый день в определенное время убегать с работы, чтобы заняться со мной любовью. Вернее, не любовью, а серьезным делом – производством ребенка. "У меня не получается по расписанию!" – кричит разъяренный муж. "Ах не получается! – ору я в ответ. – Смотрите, какая цаца! Нечего распускать нюни! Сосредоточься". Вчера после выполнения ответственного любовного задания я отдыхала в постели в немыслимой позе, боясь расплескать драгоценную семенную жидкость. Андрей встал с мрачным видом и сказал: "Я пойду на балкон покурю, а ты лежи беременей".

Каждое утро я ощупываю свое тело, пытаясь определить, пробудилась во мне плодоносящая сила или нет. Мне кажется, что я уже ношу в себе замечательную тайну. Ах, почему нельзя вмешаться в темное, неразгаданное таинство и установить в нем свои законы!

. Мой ребенок не родится. Кусочек живой, трепетной плоти внутри меня должен быть уничтожен. Искорка жизни в моем чреве скоро погаснет, так и не разгоревшись в маленькое пламя. Этот бессознательный росток, который сейчас вслепую, с неслыханным упорством пробивается к свету, не ведает того, что обречен, что еще несколько дней, и он превратится в кусочек окровавленного мяса.

Каждое утро он напоминает о себе легкой тошнотой, и я сначала испытываю острую радость от сознания, что чудо свершилось, и сразу же жгучую боль при мысли о его неизбежной гибели.

Радостную новость о том, что я беременна, и трагическую весть о своей болезни я услышала в один и тот же день. Почти две недели я мучилась от сильнейшего цистита и пила безобидные травяные таблетки, оттягивая визит к врачу. Я предчувствовала и свою беременность, и серьезность заболевания. Я уже не могла вставать с постели, и вчера меня отвезли к урологу. "Болезнь требует срочного вмешательства, – заявил мне врач, получив результаты анализов. – Две недели попьете хороших антибиотиков, и все как рукой снимет". "Но я не могу принимать лекарства, – дрожащим голосом ответила я, чувствуя, как подступают к горлу слезы. – Я на первом месяце беременности". "Вот как! – воскликнул он, хмуря брови. – Это осложняет дело". "Доктор, мне нужны сильные антибиотики?" – спросила я, уже зная ответ. "В том-то и дело, милочка, – сказал он мрачно. – Будь у вас срок три месяца, все было бы проще. Но на первом месяце любые антибиотики могут дать необратимые последствия. Вот что, возьмите мой платок и утрите слезы. Посидите пока в коридоре, а я посоветуюсь со своей коллегой".

Я сидела в официальном кожаном кресле, ожидая своей участи. Уролог ушел и вскоре вернулся с женщиной средних лет в белом халате. Они заперлись в кабинете минут на десять, а потом позвали меня. Женщина посмотрела на меня с грустью и сочувствием и сказала: "Боюсь, Дарья, мне нечем вас обрадовать. Я видела ваши анализы и могу сказать только одно – если через день-два вы не начнете пить антибиотики, инфекция поднимется выше, перекинется на почки и вы вообще не сможете рожать детей". "Но как же мне быть?! – выкрикнула я, захлебываясь слезами. – Что мне делать с ребенком?!" "Это решать только вам", – уклончиво сказала врач. То же самое я услышала в ответ от гинеколога, к которой пришла на прием в тот же день.

Вечером Андрей мягким голосом сказал: "Не стоит так отчаиваться. У нас еще будут дети. Ты ведь не хочешь, чтобы наш ребенок родился уродом или с какими-нибудь отклонениями". Я изнемогала под тяжестью этой задачи, зная,, что решать ее предстоит мне одной. Только мать может вынести приговор. Все во мне кричало:

"Нет! Жизнь не может нанести такой удар той, которая так ее любит!" Но я уже услышала злой смех, который раздался сверху. И я приняла решение – предать смерти то крохотное существо, за которое я несу ответственность, которое находится под моей защитой.

Мое тело, которое напоминает бутон, не распустится за девять месяцев в цветок.

Мне не суждено пережить изумительный период созревания плода, почувствовать неизреченную прелесть этого состояния. Андрей твердит, что все будет хорошо, что у нас еще будут дети, но мне трудно поверить этим необходимым словам. Пищей в эти дни крушения моих надежд мне служит отчаяние. Кто ты, малыш, слепо дове-. ряющий мне и рассчитывающий на мое покровительство, – кто ты, мальчик или девочка? Этот вопрос еще сочится теплой кровью, а я уже знаю, что его надо раздавить. Думать сейчас – это слишком больно.