— Нет, ты у нас с завихрением! Ничего, придет отец — он с тобой разберется!

Еще одно отступление о дружной семье

Мама всегда говорила так в минуту нерешительности, но очень редко случалось, чтобы папа разбирался. Когда он приходил, о Васе как-то забывали, потому что тут же начиналось что-то похожее на извержение вулкана. Это из мамы выходила отрицательная энергия.

— Где ты шлялся? — был первый вопрос, как только папа появлялся на пороге. Мама уже бурлила, но еще сдерживала себя.

— Ты что, сердишься? — задавал папа наивный вопрос.

И тут начиналось извержение! Мама кричала, что папа опять надрался со своими дружками, которых она больше в дом не пустит, что у него нет совести, она с утра до вечера стрижет и завивает, у нее уже ноги от усталости подкашиваются, а ему (Васиному отцу) ни до чего нет дела, только бы порассуждать о мировых проблемах. Философ!

Папу пронять было очень трудно. На все бурные мамины заявления он отвечал фразой поэта Есенина:

— Только больно видеть жизни край!

Отчего мама заводилась еще больше.

Вася к этим бурным сценам относился почти равнодушно. Ему только не нравилось, когда мама призывала его на помощь и кричала:

— Вася, Вася, посмотри на своего папу!

— Не видывал, что ли, — ворчал Вася.

Он терпеливо ждал, когда закончится весь этот шум-гам. Но если он не заканчивался слишком долго, сын вставал между родителями и строго говорил:

— Ну хватит, устал я от вас. Разговоры ваши бессмысленны.

Мама с папой смущенно замолкали.

Но обычно все прекращалось без Васиного вмешательства. Когда мама выплескивала из себя все до донышка — она сразу успокаивалась. И они с папой мирно пили чай, разговаривая как ни в чем не бывало. И уже слышался мамин смех.

У папы и мамы было много друзей. Вечно к ним кто-то приходил, ночевал, занимал деньги, хотя у самих Кочкиных денег вечно не хватало. Но они отдавали последний рубль.

— Безалаберная семья. Два сапога пара, — говорила бабушка, когда еще была жива.

Вася совершенно не походил на своих родителей. Даже внешне. Ни в папиной, ни в маминой ближней родне белобрысых не было.

В тот самый субботний день, когда семью Кочкиных посетила старшая вожатая и когда мама предупредила, что с Васей разберется папа, все произошло как обычно.

Пришел папа, начался шум-гам. Но, поуспокоившись, мама не забыла сообщить о визите вожатой и о странном поступке сына.

Папа призадумался.

— Васька растет, — сказал он наконец. — Мыслит!..

— Мы тоже росли, но таких фортелей не выкидывали, — возразила мама. — Мыслитель нашелся! Сократ!

— И в кого он у нас такой въедливый? — задумчиво спросил папа то ли маму, то ли себя. — И откуда в нем столько ехидства? Мы-то с тобой простодушные. А? Простодушные ведь мы с тобой?

Мама кивнула головой:

— И живем попросту.

Вася в это время уже спал. А может быть, делал вид, что спит.

Папа подошел, погладил его по голове, а потом сел на стул и стал смотреть на своего загадочного сына. Вася причмокивал, присвистывал (все-таки спал!) и время от времени вздрагивал. «Во сне летает», — подумал папа. Других объяснений не было. «Ведь не ушибленный, чтоб дергаться. Летает…»

Сам папа жил не очень правильно, но хотел, чтоб сын был человеком духовно и физически здоровым, идейно закаленным и передовым.

С Кочкиным надо решать!

Жизнь в 5 «Б» кипела. Трудно было представить, что когда-то Вася Кочкин не учился в этой школе, в этом классе. Что бы без него делали пионеры? Кого воспитывали?

А сейчас Васю воспитывал весь отряд. Но Вася воспитываться не хотел.

— Скажи, какие у тебя наклонности? — спрашивала Аля Соломина. — Мы тебе дадим дело по душе.

Вася молчал.

— У тебя что, нет наклонностей?

— Не… Я без наклонностей…

Аля не знала, что делать с Васей. Неужели они не могут воспитать все — одного?

— А зачем его воспитывать? — спросила Татка. — Давайте примем на следующем сборе в пионеры и всё!

Татку неожиданно поддержал Дима Беляков:

— Правильно! А чего с ним возиться?

— Какой-то он… непонятный, — с сомнением сказала Аля.

— Он просто умный! — твердо заявила Татка.

Дима обиделся: умный в классе только он, Беляков, это всем ясно. А уж Кочкин… Нашла умника! Дима даже рассмеялся.

Але тоже не понравилось Таткино высказывание. Умные давным-давно пионеры и на руководящих постах, как она, Аля. К тому же Кочкин вместе с Гвоздиковым в потолок глядит на уроках. Какой умный будет глядеть в потолок?

— Ты, видать, Малахова, спишь и видишь во сне Кочкина, — съязвил Дима. — У тебя даже нос от волнения покраснел.

Татка испуганно потерла нос.

— Скажи, что влюбилась! — хихикнула Аля, но тут же сделала суровый вид. Командиру отряда хихикать не к лицу.

— А ну вас! — у Татки покраснел не только нос, но и уши зарделись, как два фонарика. — А ну вас! — и она выбежала из класса.

— Кочкин — это фрукт! — задумчиво произнес Беляков и неожиданно для себя стал смотреть в потолок.

Вопрос был архисложным, без советов старшей вожатой никак не обойтись. И Аля Соломина в большую перемену побежала в пионерскую комнату.

В пионерской комнате гремела музыка, но дверь была закрыта. Аля стала стучать:

— Тамара Васильевна, Тамара Васильевна!

Тамара открыла дверь.

— Ну, что тебе? — недовольно спросила она. — Мы танец репетируем, сегодня выступаем перед шефами. Ладно, посиди минутку, сейчас закончим.

Две девочки из 7 «А», не обращая на Алю внимания, продолжали танцевать.

— Прыгаем вправо, прыгаем влево! — прихлопнула в ладоши Тамара.

И сама тоже стала прыгать то вправо, то влево. По всему было видно, что прыгать ей нравилось. Она раскраснелась, волосы упали на лоб. И тут ее ноги в узеньких сапожках начали выделывать что-то немыслимое, такого Аля даже по телевидению не видела. Девочки из 7 «А» смотрели, открыв рот.

А Тамара, казалось, никого не замечала. Она то простирала руки вверх, готовая взлететь, то кружилась, как в водовороте, то на мгновение затихала, чтоб снова с головой ринуться в оглушающий ритм.

— Талант! — прошептала Аля.

Кассета в магнитофоне кончилась, и музыка оборвалась. Стало тихо-тихо.

— Ух! — встряхнула головой Тамара, приходя в себя. Она бухнулась на стул все еще лохматая и раскрасневшаяся. Восхищенные девочки не сводили с Тамары глаз.

— А что Соломина такая озабоченная? — спросила вожатая, причесывая волосы.

— С Кочкиным надо решать.

— А, с Кочкиным…

Тамара сразу как-то скисла. Вот если б в жизни только петь и танцевать! А тут Кочкин. До чего надоела ей эта пионерская работа! Хорошо, что есть надежда впереди: обещали взять в ансамбль песни и пляски, все туры прошла. Вот-вот ее судьба решится.

— Докладывай, Соломина!

Соломина доложила. Старшая вожатая вздохнула. Действительно, вопрос архисложный, думать надо. Но думать не хотелось. Может, не сегодня завтра она артисткой станет.

— Нечего нам мудрить, — сказала вожатая. — Действительно, надо принять Кочкина в пионеры. К чему нам «белая ворона»? Нам вправе каждый задать вопрос: «Как получилось, что нормальный ребенок у вас не пионер?» Кочкин ведь нормальный?

— Нормальный… — неуверенно сказала Аля.

— Тогда какие еще вопросы? У Али вопросов не было.