С его ланит сбежали краски:

Он бледен, страшен он лицом.

И сердце царственной блудницы

Внезапной болью стеснено,

И чувства, спавшие давно,

Оживлены в душе царицы,

И двое на лучи денницы,

Равно дрожа, глядят в окно.

И, голос понижая, словно

Кого-то разбудить страшась,

Лепечет быстро и любовно

Царица, к юноше склонясь:

«Мой мальчик! встань, иди за мною!

Я тайный путь тебе открою!

Хочу спасти тебя! Беги!

Есть дверь за северной колонной.

Проход выводит потаенный

У Нила, в поле… Чу! шаги!

Нельзя нам медлить. Я не властна

Нарушить грозный свой обет.

Час минет, — и спасенья нет.

Беги!»

Он смотрит. Та — прекрасна;

Божественны ее черты.

И он с волненьем ей: «А ты?»

«Что я? Беги, пока есть время!»

«Жить без тебя? Какое бремя!

И дни и годы пустоты!

Беги со мной!» — «Но ты безумен!

Твой зов нелеп и неразумен.

Послушай: дорог каждый миг!

Я всем скажу, что задремала,

Не догадалась, не слыхала,

Что ты в подземный ход проник…»

Она зовет, почти что молит,

Она его войти неволит

В дверь отворенную. Но он,

И слепо счастлив и смущен,

Противится, твердя упорно:

«Беги со мной!» Пред ними ход,

Ведущий вглубь, угрюмый, черный;

Она туда его влечет:

«Спеши! Иль ты себя погубишь!»

А он: «Нет, ты меня не любишь!»

«Ты позабыл, кто ты, кто я!

Есть у тебя отец, родные.

Живи для них! Сии края

Покинув, удались в чужие…»

И, новой грусти не тая,

Он возражает ей упрямо:

«Не любишь ты! Скажи мне прямо!

И я умру рабом твоим.

Но если… если я любим!

Какое дивное блаженство!

Любовь нам возвратит равенство;

Как боги счастливы, вдвоем

В другие страны мы уйдем!

Иль дорожишь ты багряницей?

Тебя пленяет пышный прах?

Ты будешь для меня царицей

В моей душе, не на словах!

Что знаешь ты? Притворство лести,

Обманы! Я, и день и ночь,

С тобой единой буду вместе,

Не отходя ни шагу прочь!

Подумай: видеть, просыпаясь,

Черты любимого лица

И жить вдвоем, не расставаясь,

До вожделенного конца!»

Что может отвечать царица

На детский, на бессвязный бред?

А за стеной шумит столица…

Он — обречен; спасенья нет.

Но юноша, не понимая,

Что значит складка роковая

На лбу царицы, шепчет вновь:

«Бежим! Нас позвала любовь!

Я понял: это — воля Рока!

Меня привел он издалека,

Чтоб вывести тебя!» И вот

Мечтатель, взорами сверкая,

Спешит, царицу побуждая

Сойти за ним в подземный ход.

Но та безумца отстранила.

Ее чело пробороздило

Раздумье тайное. Потом,

Скользнув к своей постели гибко,

Она, с обманчивой улыбкой,

Наполнила бокал вином.

«Ты — прав! Мне вдруг понятно стало,

Что я тебя лишь ожидала!

Так! Мы бежим из этих зал!

Прочь, злато, ткани и каменья!

Но, уходя, в знак единенья,

Прощальный выпьем мы фиал!»

Он кубок пьет. Она руками

Его любовно обвила

И снова нежными устами

Коснулась детского чела.

Улыбкой неземного счастья

Он отвечает, будто вновь

Дрожит на ложе сладострастья…

Но с алых губ сбегает кровь,

Взор потухает отененный,

И все лицо покрыто тьмой…

Короткий вздох, — и труп немой

Лежит пред северной колонной.

Закрыв ненужную теперь

Над лестницей подземной дверь,

Царица долго любовалась,

Склонясь к недвижному лицу,

И долго странно улыбалась…

И вдруг далеко по дворцу

Пронесся медный звон кимвала.

Заслыша им знакомый звон,

Бегут рабы со всех сторон

И раскрывают опахала;

Рабыни выбрали давно

Наряд для утреннего часа;

Уже разубрана терраса,

Над ней алеет полотно…

Все приготовлено для пира:

Сегодня во дворце своем,

За пышно убранным столом,

Царица встретит триумвира.

И вот идет толпа гостей;

Сверкают шлемы, блещут брони;

И, посреди своих друзей,

Привыкший удивлять царей,

К царице близится Антоний.

1914–1916