«Ночное небо даль ревниво сжало…»

Ночное небо даль ревниво сжало,

Но разубрался в звездах небосклон.

Что днем влекло, томило, угрожало,

Слилось меж теней в монотонный сон.

Иные ночи помню. Страсти жало

Вздох исторгало трепетный, как стон;

Восторг любви язвил, как сталь кинжала,

И был, как ночь, глубок и светел он!

О почему бесцветно-тусклы ночи?

Мир постарел, мои ль устали очи?

Я онемел, иль мир, все спевший, нем?

Для каждого свои есть в жизни луны,

Мы, в свой черед, все обрываем струны

На наших лирах и молчим затем.

1918

СОНЕТ

Отточенный булат — луч рдяного заката!

Твоя игрушка, Рок, — прозрачный серп луны!

Но иногда в клинок — из серебра и злата

Судьба вливает яд: пленительные сны!

Чудесен женский взгляд — в час грез и аромата,

Когда покой глубок. Чудесен сон весны!

Но он порой жесток — и мы им пленены:

За ним таится ад — навеки, без возврата.

Прекрасен нежный зов — под ропот нежный струй,

Есть в сочетаньи слов — как будто поцелуй,

Залог предвечных числ — влечет творить поэта!

Но и певучий стих — твой раб всегдашний, Страсть,

Порой в словах своих — певец находит власть:

Скрывает тайный смысл — в полустихах сонета.

1918

ОКТАВЫ

Вот я опять поставлен на эстраде

Как аппарат для выделки стихов.

Как тяжкий груз, влачится в прошлом сзади

Бессчетный ряд мной сочиненных строф.

Что ж, как звено к звену, я в длинном ряде

Прибавить строфы новые готов.

А речь моя привычная лукаво

Сама собой слагается октавой.

Но чуть стихи раздались в тишине,

Я чувствую, в душе растет отвага.

Ведь рифмы и слова подвластны мне,

Как духи элементов — зову мага.

В земле, в воде, в эфире и в огне

Он заклинает их волшебной шпагой.

Так, круг магический замкнув, и я

Зову слова из бездн небытия.

Сюда, слова! Слетайтесь к кругу темы.

Она, быть может, не совсем нова.

Любовь не раз изображали все мы,

Исчерпав все возможные слова.

Но я люблю не — новые проблемы!

Узор тем ярче, чем бледней канва.

Благодарю тот парадокс, который

Мне подсказал затейные узоры.

И вот во мгле, лучом озарена,

Встает картина: девушка поникла

Над милым маленьким письмом; она

В него вникать за эти дни привыкла.

Сидит задумчива, бледна, грустна,

Пред ней проходят все виденья цикла

Ее скорбей — и первый поцелуй,

Во тьме ветвей, как говор близких струй.

И первый вечер жгучей страстной встречи,

Тот страшный час, где двое лишь одно,

Когда бессвязны и безумны речи

И души словно падают на дно.

Упали вольно волоса на плечи,

И хочется, чтоб стало вдруг темно,

И нет стыда, а только трепет счастья

Впервые познанного сладострастья.

Потом — письмо, и этот поздний час,

Когда она сидит одна в томленьи,

Давно известен и не нов рассказ!

Но вдумайтесь в жестокое значенье

Привычных образов, знакомых фраз!

Жизнь каждого — одни и те же звенья.

Но то, что просто в ряде слов звучит,

В действительности жизнь, как яд, мертвит.

Что просто — странно! — этого завета

Не забывайте! он — жестоко прав!

Мне ж пусть концом послужит правда эта!

Составил я покорно шесть октав,

Теперь седьмая — мной почти допета,

Я, эту форму старую избрав,

Сказал, что по канве узоры вышью,

И нитку рву на узелок двустишью!

<1918>

«В тихом блеске дремлет леска…»

В тихом блеске дремлет леска;

Всплеск воды — как милый смех;

Где-то рядом, где-то близко

Свищет дрозд про нас самих.

Вечер свеж — живая ласка!

Ветра — сладостен размах!

Сколько света! сколько лоска!

Нежны травы, мягок мох…

Над рекой — девичья блузка,

Взлет стрекоз и ярких мух…

Волшебство — весь мир окрестный;

Шелест речки, солнца свет…

Запах, сладко-барбарисный,

Веет, нежит и язвит.

Шепчет запад, ярко-красный,

Речи ласки, старый сват,

Кроя пруд зелено-росный,

Словно храм лазури свод,

И лишь ветер нежно-грустный

Знает: тени нас зовут.

1918

ПОСЛЕ СЕНОКОСА

Цветы подкошенные,

Рядами брошенные,

Свой аромат,

Изнемогающие,

В лучах сгорающие,

Дыша, струят.

С зенита падающий,

Паля, не радующий,

Нисходит зной,

Рожден бездонностями

Над утомленностями

Тоски земной.

Вздох ветра веющего,

Вдали немеющего,

Порой скользит,

И роща липовая,

Печально всхлипывая,

Листвой шумит.

Да птицы взвизгивающие,

Сноп искр разбрызгивающие,

Взрезают гладь…

Цветы отпраздновали!

Не сна бессвязного ли

Теперь им ждать?

Зима придвинулася…

Уже раскинулася

Тоска вокруг…

И ночь застенчивая,

Борьбу увенчивая,

Покроет луг.

1918

СВЕТОЧ МЫСЛИ

Венок Сонетов

I. АТЛАНТИДА

Над буйным хаосом стихийных сил

Зажглось издревле Слово в человеке:

Твердь оживили имена светил,

Злак разошелся с тварью, с сушей — реки.

Врубаясь в мир, ведя везде просеки,

Под свист пращи, под визги первых пил,

Охотник, пастырь, плужник, кто чем был,—

Вскрывали части тайны в каждом веке.

Впервые, светоч из священных слов

Зажгли Лемуры, хмурые гиганты;

Его до неба вознесли Атланты.

Он заблистал для будущих веков,

И с той поры все пламенней, все шире

Сияла людям Мысль, как свет в эфире.

II. ХАЛДЕЯ

Сияла людям Мысль, как свет в эфире;

Ее лучи лились чрез океан —

Из Атлантиды в души разных стран;

Так луч зенита отражен в надире!

Свет приняли Китай и Индостан,

Края эгейцев и страна Наири,

Он просверкал у Аймара и в Тире,

Где чтим был Ягве, Зевс и Кукулкан.

И ярко факел вспыхнул в Вавилоне;

Вещанья звезд прочтя на небосклоне,

Их в символы Семит пытливый влил.

Седмица дней и Зодиак, — идеи,

Пребудут знаком, что уже в Халдее

Исканьем тайн дух человека жил.