От неожиданности Сашка опешил, он не рассчитывал получить ответ. И потому на грубость вовсе не обиделся. Даже обрадовался чуть-чуть — возможность обоюдного контакта сама по себе воодушевила его.
Темнота не давала разглядеть, чем же занимаются незнакомцы. Но Сашка каким-то неведомым чутьем чуял, что они не просто копошатся и переругиваются, а делают некое вполне осмысленное дело. Вот только какое?
— Как же не моего?! Ведь вы-то здесь, во мне! Что же, и спросить нельзя?! — взмолился Сашка.
— А чего тебе знать, балбес? Все едино память отшибет, чего ты любопытный такой, мать твою! — скороговоркой прохрипело совсем близко.
— Да ладно тебе, — оборвал скороговорку первый, занудный, — чего набросился?
Он помолчал немного, потом, обращаясь уже к Сашке, добавил:
— Из ремонтной службы мы, стало быть, слыхал? То-то, не слыхал. Параллельный мир, стало быть. У кого если мозги набекрень, так вправляем. Навроде вашей "Скорой помощи", со спецуклоном.
— Ой-ой, разговорился перед… — хрипатый выругался матерно. — Давай-ка пробу лучше. Позиция один — ноль! Пошел!
На этот раз Сашку кольнуло чувствительно, аж передернуло.
— Э-эй! — прокричал он. — Да вы что?! У вас же цивилизация! У вас общество гуманным быть должно, вы что делаете!
— Ученый больно! — хрипатый ехидно рассмеялся. — А работать трудовому человеку мешаешь. Думаешь, твои-то мозги так легко промывать, балбес? Да я б тебя…
— Проба — норма, — перебил его первый. И с некоторой обидой сказал: — У вас тоже не везде полное обезболивание, терпи, стало быть. Потом спасибо скажешь.
— Скажут они, дождешься, — проворчал хрипатый. И вдруг, будто взвалив на себя нечто тяжелое, резко выдохнул: И-е-ех!!!
Сашку ослепило — словно где-то совсем рядом полыхнула молния. Он снова ощутил себя. Каждой клеткой ощутил, каждым нервом. Уши сдавило, в груди что-то хрустнуло и растеклось горячим. Но он был счастлив, как никогда. Даже боль была живой, настоящей, не потусторонней. А стало быть, как приговаривал зануда, все в полном порядке, жить можно!
Он еще помнил все. Бред! Кошмарное, обморочное сновидение! И привидится же такое! Но постепенно воспоминание ускользало, терялось. Сашка пытался удержать в памяти хоть что-то, хоть самую тоненькую ниточку сохранить, зацепиться за нее. Но нет, тут он был не властен. Как иной пугающий до холодного пота сон, помнящийся с утра, но полностью выбрасываемый из памяти к полудню, так и его кошмар, бред, дикое видение, ушло. С той лишь разницей, что для ухода этого потребовались секунды, а не часы, почти мгновения.
Он стоял на коленях, на том же самом месте и с тем же топором в руках. Долго не мог понять — зачем ему топор. Усталости не было, лишь легкая дрожь пробегала по телу да стыли колени.
Рядом стоял давешний Петька-партизан, качал головой и в такт ей помахивал своей лопаточкой. Глаза у него были совсем круглые, удивленные.
Сашка встал. Отряхнул брючины.
— Что ж ты, Петр, — сказал он вдруг неожиданно бодро и уверенно, — такой крепкий, здоровый парень, наверное, октябренок будущий, а вот старших не уважаешь, как это?! Бери-ка свою лопатку да разгреби льдышки! Вот тебе первое поручение, боевая, так сказать, задача. Ну, что же стоишь, вперед, за дело!
Петька словно зачарованный бросился разгребать своей маленькой пластиковой лопаткой осколки льда.
— Утром проверю, — официальным тоном, но с долей некоего отеческого тепла и веселости проговорил Сашка и, не оборачиваясь, не глядя на застывшую Петькину маму, пошел к своему подъезду.
Домой возвращался как ратник, уложивший тьму врагов на поле боя, — выложившийся в работе на совесть, довольный собою и умиротворенный.
В лифте сосед, живущий этажом выше, боязливо косился на топор, но помалкивал, даже на приветствие отвел глаза, кивнул в сторону. Только Сашке это было безразлично. Дышал он свободно и легко, сам чувствовал, как от тела пышет жаром, тут сказывались и морозец уличный, и нелегкая работа. Правда, еще больше она отразилась на зазубрившемся лезвии топора.
Голова была холодной, просветлевшей. Казалось, вылетело из нее все давившее, гнетущее, и стала она чем-то наподобие воздушного шарика — пустой и легкой, легче окружающей среды.
Топор полетел под ванну, зафырчали краны под напором белесой тугой струи. Из зеркала на него смотрел на этот раз несколько изможденный, но уж вовсе не безумный тип. До совершенства еще было далековато, но все-таки лицо не было столь набрякшим, да и выражение его было вполне уместное для здорового, но вымотанного делами человека. Вот только глаза, с ними было что-то не так. Сашка не помнил у себя подобного взгляда. Но заниматься ненужными исследованиями он не стал ванна была уже полна.
Но только Сашка погрузился в невесомость, как затрещал телефон. Вылезать не хотелось. "Развели трезвон! Ничего, подождут, назвонятся вдоволь — самим надоест", — лениво шевельнулось в голове. Он опять попытался представить заимку, печку, верного пса в ногах… Пес почему-то смотрел Светкиными глазами, даже нос морщил так же. Но дальше не представлялось, фантазии не хватало, не вырисовывалась вся картина. Ну никак! Расплывались заимка и печка, и только глаза… Телефон снова задребезжал — кому-то не надоедало. Сашка нехотя вылез из ванной.
— Ты? — удивленно спросили в трубке.
Поначалу Сашка решил вообще не отвечать. Сам звонок даже ему показался странным, после всего сегодняшнего… Но вопрос повторился, и он не выдержал.
— Ну а кто же еще! — проговорил с ехидцей, но как-то вяло.
Светка на том конце провода обрадовалась, залепетала что-то чувствительное, но малоразборчивое, что именно, Сашка не понял. Прервал на полуслове:
— Что у тебя?!
Светка и не подумала обижаться.
— Я к тебе собиралась, да вот все звоню, звоню. — Она говорила очень быстро, накручивая множество ненужных, лишних слов, но словно не замечая этого. — Хотя нет, давай не так, лучше ты ко мне, хорошо?!
"Ну, подруженька милая, ну пригрел на груди! — думал про себя Сашка, но прежнего раздражения почти не было. — И как ни в чем не бывало, главное! Святая простота!" Концом полотенца он машинально тер мокрую голову. С него текла вода. На полу у ног образовалась уже целая лужица.