Горе Екатерины было велико. «При этом известии она лишилась чувств, кровь бросилась ей в голову, и ей принуждены были открыть жилу», повествует уполномоченный в делах Франции, Женэ. – «Кем заменить такого человека?» повторяла она своему секретарю Храповицкому. «Я и все мы теперь как улитки, которые боятся высунуть голову из своей скорлупы». Она писала Гримму: «Вчера меня ударило, как обухом по голове... Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин Таврический скончался... О, Боже мой! Вот теперь я истинно madame la Ressource.[45] Снова мне надо дрессировать себе людей!..»

В следующем году, 30 сентября, в день рождения идола, Храповицкий отмечает в своем дневнике припадок слез, а 5-го октября, в годовой день смерти князя, Екатерина прекращает свою утреннюю аудиенцию и остается в своей комнате в полном одиночестве. Однако об этой смерти, столь сильно и долго оплакиваемой, не появилось даже заметки в официальной газете Империи. Так захотел Зубов, и Екатерина не препятствовала своему новому любимцу. Никакого памятника не воздвигли великому человеку, как охотно называла Потемкина Екатерина. По очень распространенному рассказу, его тело, похороненное в церкви св. Екатерины в Херсоне, было извлечено из могилы и брошено в общую яму. Этот рассказ неправда: мавзолей, воздвигнутый в Херсонской церкви заботами графини Браницкой, действительно был разрушен, и останки Потемкина исчезли, но это было делом императора Павла, приказавшего указом, чтобы не осталось следа этой могилы, оскорбившей в нем неизвестно какое чувство: запоздалой сыновней любви или запоздалой ненависти.

Еще при жизни Екатерины, после смерти фаворита, стало заметно равнодушие к нему большинства тех, кто прежде жадно следил за каждым его шагом; и память его быстро забылась. В письме графа Ростопчина от 26 декабря 1791 г. мы находим следующие строки:

«Раздел имущества князя еще не воспоследовал: князь оставил долги, семьдесят тысяч душ крестьян в Польше, шесть тысяч в России и на полтора миллиона рублей бриллиантов. Удивительно, что его совершенно уже забыли. Будущие поколения не будут благословлять его память».

Он имел в высшей степени дар делать зло из добра и возбуждать ненависть в то время, когда небрежной рукой рассыпал благодеяния... Можно было подумать, что он желал унизить всякого человека, чтобы стать выше его... Влюбчивость и желание прослыть повесой были еще малейшими из его слабостей. Это желание, как оно ни было дико, имело полный успех. Женщины добивались благоволения князя, как мужчины должностей... Он оставил Петербург, истратив там восемьсот пятьдесят тысяч рублей, заплаченных императрицей. Это кроме прочих долгов».

Еще скорее было ликвидировано и разделено политическое наследство князя. Коллегию иностранных дел принял Безбородко, военную – Салтыков с Валерианом Зубовым, братом фаворита, в виде товарища и будущего заместителя. Коллегия внутренних дел, то есть заведование всеми делами правления, абсолютная власть над всеми департаментами и гражданскими, и военными, была предоставлена самому фавориту. Вскоре был устранен и Безбородко со всею плеядой государственных людей и воинов, которыми Екатерина была окружена до сих пор. Наступило царство Платона Зубова.

I. Возвращение весны. – Возобновление сентиментальной комедии. – Маленький, черненький. — Балованный ребенок. – Честолюбие, жадность и непотизм. – Борьба с Потемкиным. – II. Платон Зубов. – Политика. – Администратор. – Воин. – Валериан Зубов. – Герой. – Возвращение из Польши. – III. Суд современников. – Возвышение фаворита. – Обезьяна, завтракающая париком царедворца. – Фаворит в Смольном монастыре. – Смерть Екатерины. – Странности Павла. – Императрица разливает чай. – Милость и немилость. – Зубов в Германии. – Теплицкая дуэль. – Конец.

9-го годя 1789 г., разбирая недавнюю отставку Мамонова, одного из представленных императрице Потемкиным фаворитов, и, говоря о водворении его преемника, Безбородко писал Воронцову: «Этот ребенок с хорошими манерами, но не дальнего ума; не думаю, чтоб он долго продержался на своем месте. Впрочем, это меня не занимает».

А между тем это должно было его занять. Через три года по возвращении из Ясс, куда после смерти Таврического Безбородко был отправлен для заключения мира, он должен был убедиться, что «ребенок» сохранил не только свое место, но похитил и его положение.

Зубовых было четыре брата. Принадлежали они к семье мелкопоместных дворян, отличавшейся большими претензиями. Фельдмаршал Салтыков, якобы содействовавший возвышению молодого человека, только после события стал признавать свое родство с ним. Отец, Александр Зубов, управлял где-то губернией, и на этом разбогател. Старший брат, Николай, был генерал-майором и женился на единственной дочери Рымникского героя, на «Суворочке». Второму, Платону, было двадцать два года, он служил поручиком в одном из гвардейских полков, когда попался на глаза императрице. Он стал разыгрывать уже известную нам сентиментальную роль и нашел полезных помощников среди окружающих императрицу; всегдашние ее наперсницы, Анна Нарышкина, Протасова и Перекусихина, которых Зубов сумел обойти, служили для него посредниками; и Екатерина не прочь была внять их голосам, твердившим ей о возврате – в шестьдесят лет – вечной весны. Весело пошла она по пути к роще, где снова лавры расцветали для нее, и скоро Потемкин, находившийся в отсутствии, в письмах своего царственного друга мог различить эхо этой новой радости. «Я возвратилась к жизни, как муха после зимней спячки... Я снова весела и здорова», писала она ему в августе 1789 г. Далее следуют в корреспонденции с другом учащающиеся намеки на миловидность, обаятельность, чудесные качества «ребенка», «маленького, черненького». «В нем есть желание всем нравиться: когда он находит случай писать вам, он поспешно пользуется им, и его любезный характер делает и меня любезною». В нем вся требовательность и вся прелесть его лет: он плачет, когда ему не позволяют войти в комнату государыни. Друг не мог не полюбить также этого ребенка – «нашего ребенка», пишет она иногда.

«Молодой человек очаровательной наружности», замечает довольно равнодушный свидетель, швед Штединг, товарищ по оружию Лафайета и автор известных мемуаров, «брюнет, стройный, небольшого роста, похожий на красивого француза, вроде шевалье де Пюисегюра»... Однако милое дитя или стройный молодой человек очень скоро проявил всепожирающее честолюбие: он захватил все дела, всякое влияние, все источники царской милости. Никому ничего не доставалось, кроме него и его родных, так как он был добрым родственником и практиковал непотизм по убеждению. Он был проситель решительный, но иногда неловкий; в день, когда праздновали в Петербурге взятие австрийцами Белграда, он сказал при всем дворе:

– Весь мир празднует сегодня одно счастливое событие, а я два.

– Какое же второе? – спросила императрица.

– Моя сестра родила.

Все улыбнулись, а Екатерина немного смутилась; но у нее был большой запас снисходительности по отношении «мальчика». Она относилась к нему и как к ребенку, и как к любовнице, для которой нет отказа. Она наградила пажа, которому посчастливилось ловко поднять уроненный фаворитом носовой платок.

Фаворит все смелее и смелее старался подорвать кредит всех, кто мог бы помешать ему, и прежде всего самого Потемкина. Посланный им на войну брат его помогал ему, присылая рапорты, в которых ярко выставлялись ошибки, небрежность и излишества главнокомандующего. В то же время «мальчик» быстро собирал громадные богатства. Его система, противоположная употребленной его предшественниками, состояла в том, чтобы не просить денег у царской милости, но получать их, пользуясь своим положением, обирая тех богатых людей, которые имели несчастье обращаться к нему по поводу дел, бывших в его руках; а это были все дела. Однако он умел так устроиться, что Екатерина навязывала ему свои щедроты, разраставшиеся все более и более. В 1791 г. она собралась купить у Потемкина продаваемое им громадное именье, чтоб подарить Зубову. Но этот последний пронюхал дело и за парадным обедом произошел следующий разговор.