— Да, но…

— Кэролин, — строго сказала миссис Нильсен, — ты сегодня очень много говоришь.

— Миссис Нильсен… — пробормотал Рондол, — я не…

— Не надо, — мягко прервала его старушка и улыбнулась. — Не надо. Если они захотят судить восьмидесятилетнюю парализованную старуху, выстрелившую в человека, который ворвался в ее дом, я им только скажу спасибо. Это будет прекрасное развлечение. Не каждому в мои годы удается попасть на скамью подсудимых. — Она достала свою тонкую, длинную сигарку и совсем молодым, лихим жестом щелкнула зажигалкой. — И не смотрите на меня с такой жалостью, молодой человек. Уверяю вас, я ни о чем не жалею.

— Спасибо… — пробормотал Рондол. Он моргнул несколько раз, но слезы на глазах никак не хотели исчезать.

— Не за что, молодой человек. Это был лучший мой день за долгие годы. Благодарю вас, и дай вам бог удачи… Кэролин, вам пора. Через пятнадцать минут я позвоню по телефону. Боже, представить только, что тут начнется… — Она озорно улыбнулась и выпустила дым тонкой длинной струйкой…

Глава 5

Было уже совсем поздно, когда Кэролин высадила меня в трех или четырех милях от Шервуда. Я решил, что безопаснее будет сделать несколько телефонных звонков отсюда, потом взять такси и добраться до города.

Я шел по пустынным улицам в поисках какого-нибудь еще открытого кафе. Мокрые снежинки таяли в воздухе, не успев долететь до земли. Я не боялся, я почему-то был уверен, что не встречу полиции. После миссис Нильсен я уже ничего не боялся. Все приобрело призрачный, нереальный характер. Одри, Ламонт, синтезатор, Гереро, капитан Мэннинг, ночной мокрый лес — все эти картины проносились в моем мозгу как главы какой-то книги, сцены какого-то фильма. Я тут ни при чем. Со мной этого случиться не могло. С кем-нибудь еще — пожалуйста. Но со мной, с адвокатом Язоном Рондолом? Невозможно.

Мимо меня нетвердой походкой прошел человек с поднятым воротником. Его глаза невидяще скользнули по мне, не задев. Нарк, отправившийся в странствие по своему фантастическому миру.

И мой мир был фантастичен, как порождение мозга, отравленного наркотиками. Я почувствовал странное отрешение от себя, отъединение от своего бренного тела, Я увидел высокого человека средних лет, который брел по пустой и мокрой ночной улице в поисках кафе. Это я. Все-таки это я.

Нужно было решить, где устроиться на ночлег. Моя квартира наверняка под наблюдением. Отели отпадают. Шервуд — это не Драйвелл. Здесь из окна не вылезешь. Друзья? Я знал только одного человека, который пустил бы меня, не задавая никаких вопросов.

Наконец-то открытый бар. Я вошел в небольшой зал. Печально пахнуло кислым пивом и табачным дымом. Запах одиночества и отчаяния. Последний запах, который, наверное, уносят с собой самоубийцы.

Я сел спиной к входной двери и подождал, пока ко мне не подошел человек. У него не было ни сил, ни желания спросить, что мне нужно. Он молча стоял около меня. У него были грязные ногти и татуировка на тыльной стороне руки. Бабочка. Сквозь синие крылья проросли короткие черные волосы.

— Двойное виски, — сказал я.

Бабочка дернулась и исчезла.

Я подошел к телефону-автомату и набрал номер Айвэна Бермана. Я долго держал трубку у уха и сдался только после десятого, наверное, гудка. Конечно, было бы слишком хорошо, чтобы он оказался дома. Дежурит, очевидно. Я вдруг подумал, что могу позвонить Хербу Розену. С ним, по крайней мере, можно быть честным. Работник полицейского управления — он-то уж знает, что к чему. Я нашел его телефон в своей записной книжке Херб оказался дома и даже не спал.

— Херб, — сказал я, прикрывая трубку рукой, — это Язон Рондол.

Наступила пауза. Слишком длинная пауза. Обычно Херб Розен не делает пауз. Он очень импульсивный человек. Настолько импульсивный, насколько может быть полицейский.

— Привет, Рондол, — наконец ответил он мне. Голос у него почему-то звучал сдавленно. Возможно, он хотел повеситься, и я ему помешал. Я уже знал, что незачем спрашивать о ночлеге. Люди, которые долго думают, прежде чем сказать «привет», вряд ли будут рады позднему гостю.

— Херб, возможно, ты слышал…

— Я слышал…

— Мне не хотелось бы идти к себе.

— Я понимаю.

— И я подумал, может быть…

— Что может быть, Язон? — мягко спросил меня Херб.

— Может быть, я смог бы переночевать у тебя…

— Нет, Язон. Боюсь, что нет…

Он молчал, ожидая моей реакции, но и я молчал. Пусть он продолжает. Или кладет трубку.

— Понимаешь… — Херб вздохнул, — это тонкая штука… Если узнают… Нет, Язон, я не могу позволить себе…

— Хорошо, Херб, сделай мне тогда другое одолжение. Арестуй меня. Ты получишь повышение по службе, и совесть твоя будет чиста — ты выполнил просьбу друга.

— Не вижу ничего смешного, — сказал Розен.

— А я и не смеюсь. Я говорю совершенно честно. Все равно я собираюсь отдаться в руки правосудия, так почему при этом не оказать услугу старому другу?

Розен вздохнул. Я представил себе, как он мучительно думает, издеваюсь я над ним или говорю правду.

— Язон, — сказал он, — ты знаешь, какие у тебя хвосты?

— Приблизительно.

— И ты хочешь явиться с повинной?

— А что мне еще делать? Не могу я бегать все время, как заяц.

— Я ничем не смогу тебе помочь, Язон. Это слишком серьезно. Начальство рвет и мечет. Похоже, что ты прошел по мозолям целого батальона.

— Так как?

— А как ты это себе представляешь?

— Завтра, ну, скажем, в десять утра, ты случайно оказываешься… допустим, у входа в отель «Мажестик». Хорошо?

— Ну, допустим. А ты?

— Я подойду к тебе, а ты арестуешь меня.

— А ты меня не разыгрываешь?

— Господь с тобой, Херб.

— Ну спасибо.

Старый, добрый Херб. Большой, толстый Херб. Прокрутится, бедняга, наверное, минут десять на кровати, пока уснет. Муки совести. Десятиминутные муки. А может быть, и не муки. Может быть, и он думает, что я обязательно, во что бы то ни стало попытаюсь бежать. Может быть, и он знает, что я их больше устраиваю в виде трупа, чем живой, и все полицейское управление Шервуда знает. В таком случае он проявил редкое благородство — отказался от соблазна пристрелить приятеля при попытке к бегству. Зря я иронизирую. В некоторых кругах это огромная жертва. Редкое благородство. Большое сердце. Только бы он не передумал до утра. Но другого выхода у меня не было.

Я выпил свое виски. Оно скользнуло теплой волной по пищеводу, И я вдруг подумал, что выпил, может быть, последний раз в жизни.

Я снова позвонил. На этот раз знакомому из «Шервуд икзэминер». Год тому назад он был репортером. С тех пор я его не видел.

— Тим, — спросил я, — это ты? Я тебя не разбудил?

— Нет, не разбудил, — сказал он. — Но хотелось бы знать, кто меня не разбудил?

— Это Язон Рондол.

Тим молчал. Так же, как только что Херб Розен. Я, кажется, начинаю действовать на людей как гремучая змея. Они цепенеют.

— Здравствуй, Язон. Где ты?

— Еще на свободе. Но завтра я собираюсь отдаться в руки полиции. Ты, надеюсь, слышал, что за мной идет настоящая охота.

— Слышал.

— Тим, я обещаю тебе, ты завтра будешь первым, кто сообщит о том, что опасный преступник адвокат Язон Рондол сам сдался полиции. И смею тебя заверить, Тим, если я доживу до суда — а мне этого очень хочется, — это будет самый интересный процесс за долгие годы.

— Язон, для чего ты звонишь мне? Не только ведь для того, чтобы сделать мне одолжение?

— Совершенно верно. Я хочу дожить до суда.

— А я…

— Газета должна подчеркнуть, что я добровольно сдался полиции. И фото. Если вы это сделаете, они могут побояться прихлопнуть меня. Слишком велик скандал. И обязательно возьми с собой фотографа. Очень трудно стрелять в человека, когда на тебя смотрит объектив. Ты меня понимаешь?

— Да.

— Ты обещаешь?

— Хорошо, Язон. Теперь я верю тебе. Знаешь, когда речь идет об эмоциях, я каждый раз теряюсь, словно и густом лесу. А когда понимаешь, где у кого какая выгода, тогда другое дело. Где и когда быть?