Я посмотрел вперед, оглянулся — никто пока мной не интересовался. Из почтового ящика с незапертой дверцей торчала газета и несколько конвертов. Я взял их и толкнул калитку. И она была незаперта. Если бы я смог открыть дверь в дом… Я попробовал ее. Она открылась, и я шагнул внутрь. Больше делать было нечего. Когда у человека такое изобилие преступлений, как у меня, незаконное проникновение в чужой дом мало что меняет. Меня оправдывало лишь, что я еще не сломал ни одного замка: и ящик для газет, и калитка, и входная дверь — все были незаперты. Хороший знак: первый за долгое время.

Я осторожно закрыл за собой дверь. В полутьме я рассмотрел впереди открытую дверь. Комната. Осторожно, ступая мягко и медленно, я сделал несколько шагов и вошел в комнату.

— Выключатель справа, — раздался вдруг скрипучий старушечий голос.

Не понимая, что я делаю, я машинально протянул руку и щелкнул выключателем.

Из глубокого кресла на меня смотрела маленькая седенькая старушка. С маленьким пистолетом в руке, которая, увы, совсем не дрожала. Старушка не кричала, не билась в истерике, а смотрела на меня, как мне показалось, с любопытством, склонив голову набок.

— Добрый вечер, мадам, — сказал я. — Простите, что я вошел к вам без приглашения. — Важно было что-то говорить, подумал я, потому что пистолет был по-прежнему направлен на меня, а в говорящих людей стреляют реже, чем в молчащих. Такая есть психологическая тонкость. Впрочем, эту тонкость знал я. Старушка могла ее и не знать. — Вот ваша газета и письма. — Я протянул то, что достал из ящика, и сам подивился мрачному юмору ситуации.

Старушка вдруг рассмеялась. Если бы она закукарекала, я бы удивился меньше. Но она смеялась мелким старушечьим смешком, не сводя с меня ни взгляда, ни пистолета.

— Вы скажете, что зашли специально для того, чтобы при нести мне газету?

— Не совсем, — ответил я. У меня в голове мелькнула мысль, что не все еще потеряно. В таких ситуациях или стреляют сразу, или не стреляют вообще. Но это было общее правило, из которого бывают и исключения. Исключение может стоить мне дырки в груди. Или животе.

— Не лгите только, молодой человек. Больше всего на свете не люблю ложь. Не тот ли вы человек, которого ищет полиция? Лицо, правда, не похоже на то, что показывали по телевизору, но рост такой же. Да и некому больше быть….. У меня ноги не ходят… да, молодой человек, не ходят. А глаза — ноль восемь левый и ноль девять правый. — Я почувствовал острое желание, рассмеяться: ноль восемь и ноль девять… — И это в моем-то возрасте! Каково, а? — Старушка была хвастлива, но мне она пока что нравилась. Даже с пистолетом.

— Изумительное зрение!

— То-то же, молодой человек. И как вы думаете, что я ими вижу, своими глазами?

— Не знаю, мадам…

— Мадам, мадам! Меня зовут миссис Нильсен.

— Очень приятно, миссис Нильсен, позвольте и мне…

— Одну секундочку, молодой человек, я вам так и не сказала, что я вижу. Я вижу, что это не ваше лицо. Около глаз. Гм, не очень хорошая работа… Впрочем, в очках, может быть, и сойдет. А теперь представьтесь мне.

Старушка улыбнулась. Лукаво, как мне показалось. И вдруг как будто я услышал чей-то голос: «Рискни». Рисковать было нетрудно, потому что миссис Нильсен по-прежнему держала свою «беретту двадцать пять» в руке и рядом с ней на столике был телефон. Номер можно набирать одной рукой, а пистолет держать другой. Это нетрудно. Кроме того, мне некуда было идти.

— Миссис Нильсен, — сказал я, — мне следовало бы сейчас чувствовать страх, но у меня его нет. И поэтому с удовольствием представлюсь вам. Вы правы, я тот человек, которого ищет полиция, — Язон Рондол, адвокат из Шервуда.

Мои слова произвели на миссис Нильсен самое странное воздействие. Она преспокойно сунула пистолет куда-то под полосатый плед, который прикрывал ее колени, и взяла со столика длинную, тонкую сигару с мундштуком.

— Хотите? — она протянула мне коробку. — Знаете, от сигарет я кашляю, а эти сигарилло прекрасно на меня действуют.

Боже правый, мне хотелось протереть глаза, ущипнуть себя за нос — старушка бомбардировала меня самыми невероятными сюрпризами, как опытный иллюзионист. Если бы сейчас на плечо ей вспрыгнул черный кот и сказал бы мне «сеньор», я бы уже не удивился. Узнать, что перед ней стоит преступник, разыскиваемый полицией, и спрятать после этого пистолет — это было похлестче черного кота с человеческим голосом.

— Может быть, вы все-таки снимете свою маску? Не люблю мужчин с бородами. Может быть, потому, что мой покойный супруг носил бороду. Обожал ее. Вы не представляете, сколько времени можно тратить на бороду, ежели относиться к ней серьезно! Во всяком случае, мистер Рондол, он относился к своей бороде лучше, чем ко мне, да будет земля ему пухом.

Я снял маску. Мне еще никогда не приходилось снимать маску перед людьми. В прямом, разумеется, смысле. Я чувствовал себя немножко глупо. Наверное, именно поэтому я поклонился.

Старушка внимательно посмотрела на меня, выпустила облако дыма.

— Так вам лучше, — твердо сказала она, словно я спрашивал совета, в каком виде пойти на свидание, в маске или без. — У вас лицо, внушающее доверие. Я заметила, что у большинства преступников открытые, честные лица.

— Это прекрасное наблюдение, миссис Нильсен. К сожалению, я не преступник. Уверяю вас, что, если я доберусь благополучно до Шервуда, я сумею это доказать.

— Гм… Вы меня разочаровываете, молодой человек. Впрочем, это ваше личное дело, убили вы там кого-то или нет. Единственное, о чем я часто жалею, когда вспоминаю свою жизнь, — это что я не ухлопала двух — трех мерзавцев, которые вполне этого заслуживали. — Она посмотрела на меня и вдруг всплеснула руками. — Господи боже мой, я совсем выжила из ума, до сих пор не пригласила вас сесть. Садитесь, мистер Рондол. К сожалению, я не могу угостить вас, но скоро должна прийти моя сестра Кэролин, и тогда уж вы надолго запомните день, когда попали к нам! — В голосе миссис Нильсен было столько предвкушения, что я внутренне содрогнулся. Старуха посмотрела на меня. — Вы, надеюсь, не торопитесь?

— О нет, миссис Нильсен, совсем наоборот. У меня уйма свободного времени.

Старушка рассмеялась.

— Когда разговариваешь с человеком, который прячется от полиции, надо все время следить за собой, а то, что ни скажешь, — во всем какой-то намек получается.

— Миссис Нильсен, — сказал я, — можете вы мне сказать, почему вы совсем не боитесь меня?

— Молодой человек, во-первых, в восемьдесят один год можно позволить себе роскошь быть смелым. Во-вторых, когда целыми днями сидишь одна в этом проклятом кресле — сестра часто уходит к своей дочке, — приятно поболтать даже с преступником. И, в-третьих, большинство преступников, с которыми мне приходилось иметь дело, были вполне порядочные люди. И наоборот.

Миссис Нильсен засмеялась, закашлялась.

— А ваша сестра? Она разделяет ваши в высшей степени либеральные взгляды?

— Кэролин? — Старушка пожала узенькими, худыми плечами. — У Кэролин нет взглядов. Взгляды есть у меня, и этого нам вполне достаточно. Тем более что у меня их хоть пруд пруди.

Сестра миссис Нильсен пришла через полчаса. Она была действительно моложе. Миссис Нильсен шел восемьдесят первый годок, а Кэролин всего семьдесят восьмой.

— Познакомься, Кэролин, это мистер Рондол, он скрывается от полиции.

— Очень приятно, мистер Рондол.

Я не знал, что ей было приятно. То, что я Рондол, или то, что я скрываюсь от полиции, но она обрадовалась мне, как блудному сыну.

— Надеюсь, вы поужинаете с нами? — спросила Кэролин. В ее выцветших, светлых глазах был не столько вопрос, сколько просьба.

— Да, конечно, миссис…

— Миссис Калифано.

— Конечно, миссис Калифано. Я голоден, как тигр.

Когда ее сестра ушла на кухню, миссис Нильсен объяснила мне:

— Понимаете, я практически ничего не ем. У ее дочери гастрит. У мужа дочери диабет. Обе внучки следят за фигурами и живут в основном на твороге. У вас здоровый желудок, мистер Рондол?