С. 133. …закрывали печи, когда в них бегали еще такие огоньки, как в «Роберте-дьяволе». – Имеется в виду сцена на кладбище (д. 3, явл. 2) в романтической опере Джакомо Мейербера (1791-1864) «Роберт-дьявол» (1831; либретто Э. Скриба и К. Делавиня). Впервые прозвучавшая на петербургской сцене 2 декабря 1834 г. опера пользовалась исключительной популярностью и к началу 1840-х гг. выдержала более ста представлений (см.: Вольф. Ч. 1. С. 41, 48, 54 и др.). По настоянию митрополита Филарета и с одобрения Николая I опера шла в России под усеченным названием «Роберт» (см.: Гозенпуд А. Музыкальный театр в России. Л., 1959. С. 713-714). Оперой увлекались молодые В. Г. Белинский, В. П. Боткин, А. А. Григорьев; последний передал свое сильнейшее

529

впечатление в рецензии «Роберт-дьявол» (1846), где не обошел вниманием и сцену на кладбище: «Вот блудящие огни засверкали на гробах, вот под однообразные звуки начали лопаться крыши… ‹…› Вот льются какие-то прыгающие, беснующиеся, адские звуки ужасающей, могильной, богохульной радости…» (Григорьев. Воспоминания. С. 186). Гончаров упоминает «Роберта» в «Лихой болести», «Иване Савиче Поджабрине», во «Фрегате „Паллада”» (см.: наст. изд., т. 1, с. 48, 118; т. 2, с. 329). О Мейербере см. также ниже, с. 557, примеч. к с. 195.

С. 136. – С почтой надо ~ – А что туда сто́ит? Обломов достал старый календарь. – В старых календарях содержались сведения по астрономии, географии, истории, роспись церковных праздников, известия о прибытии и отбытии почты и т. п.

С. 136. Голиков ли попадется ему, новейший ли Сонник, Хераскова Россияда, или трагедии Сумарокова, или, наконец, третьегодичные ведомости… – Иван Иванович Голиков (1735-1801) – историк, автор обширного сочинения «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России» (СПб., 1788-1789), составляющего вместе с «Дополнениями к Деяниям Петра Великого» (СПб., 1790) 30 томов. «Россиада» (1779) – эпическая поэма писателя-классициста Михаила Матвеевича Хераскова (1733-1807). Александр Петрович Сумароков (1717-1777) – автор басен, лирических песен, комедий; его трагедии – «Хорев» (1747), «Гамлет» (1748), «Синав и Трувор» (1750), «Артистона» (1750), «Семира» (1751), «Вышеслав» (1768), «Мстислав» (1774), «Димитрий Самозванец» (1770). Сочинения Сумарокова (в 10-ти томах) были изданы в Петербурге в 1787 г. Обломов-старший, скорее всего, читал «Московские ведомости» (издавались с 1756 г.).

С. 136. Эти восклицания относились к авторам – звание, которое в глазах его не пользовалось никаким уважением; он даже усвоил себе и то полупрезрение к писателям, которое питали к ним люди старого времени. ~ почитал сочинителя не иначе как ~ пьяницей и потешником, вроде плясуна. – Гончаров писал С. А. Никитенко 8 (20) июня 1860 г.: «У нас литератор не был растением, рождающимся на общественной почве, из общественных потребностей; это было какое-то одинокое, отдельное, случайное растение, роскошь, а отнюдь не потребность, и притом роскошь,

530

признававшаяся долго вредной, как табак в старину. Его топтали, давили, истребляли – и он почти всегда был контрабандой. Только ведь со времени Гоголя начали видеть в писателе-художнике что-то серьезное, нужное и важное». Ср. также запись в «Дневнике» А. В. Никитенко от 8 августа 1840 г.: «Один мне знакомый действительный статский советник отзывает меня в сторону и говорит:

– Это Брюллов с вами? Рад, что вижу его, я еще никогда не видал его. Замечательный, замечательный человек! А скажите, пожалуйста, ведь он, верно, пьяница: они все таковы, эти артисты и художники!

Вот какое сложилось у нас мнение о „замечательных людях”» (Никитенко А. В. Дневник: В 3 т. [Л.], 1955. Т. 1. С. 224). В XVIII в., как пишет Ю. М. Лотман, «быть актером, живописцем ‹…› музыкантом, архитектором, с одной стороны, и профессором, академиком, врачом, переводчиком, с другой, представляется унизительным. ‹…› Драма Островского „Лес” демонстрирует, что подобное отношение к призванию актера сохранялось еще во второй половине XIX в.» (Лотман Ю. М. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). СПб., 1997. С. 118-119). См. также: Степанов В. П. К вопросу о репутации литературы в середине XVIII в. // Русская культура XVIII – начала XIX века в общественно-культурном контексте. Л., 1983. С. 105-120 (XVIII век; Сб. 14).

С. 137. …из Гаги пишут… – Т. е. из Гааги, столицы Нидерландов.

С. 137. …сочинения госпожи Жанлис перевели на российский язык. – См. ниже, с. 554-555, примеч. к с. 183.

С. 137. …морген фри – нос утри. – Вероятно, искаж. нем.: morgen fruh – завтра утром.

С. 137-138. «Сегодня родительская неделя ~ блины будем печь» . ~ что ученье и родительская суббота никак не должны совпадать вместе… – Поминание блинами совершается во все поминальные дни церковного годового круга. Родительская неделя (весенняя) – последняя (мясопустная) неделя перед масленицей, суббота этой недели – вселенская родительская суббота, день поминовения всех усопших христиан. Родительская неделя (осенняя) – неделя между празднованием Казанской иконы Божией Матери (22 октября) и днем Св. Димитрия Солунского (26 октября); Димитриевская суббота (накануне 26 октября) называется родительской, как и другие поминальные

531

субботы – Троицкая родительская (перед Троицей), суббота перед Петровым днем (29 июня), перед Успеньем (15 августа).

С. 138. …на Фоминой неделе не учатся… – Фомина неделя (апостола Фомы, или Антипасха) – первая неделя по пасхальной. Фомино воскресенье (первое после Пасхи), в народе называемое Красной горкой, – день хороводов, игр, гуляний, деревенских свадеб. Вторник Фоминой недели, Радоница (Радуница) – день поминовения усопших. «Еще загодя крестьянские женщины пекут пироги, блины пшеничные, оладьи, кокурки, приготовляют пшенники и лапшевики, варят мясо, студень и жарят яичницу. Со всеми этими яствами они отправляются на погост…» (Максимов. С. 352).

С. 139. …не щадил ~ доннерветтеров… – Доннерветтер – гром и молния! черт возьми! (нем. Donnerwetter!).

С. 139. Времена Простаковых и Скотининых миновались давно. – Намек на героев комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» (1782).

С. 139. …вместе с книгами, развозимыми букинистами. – Представление о букинистах того времени дает очерк П. Ефебовского «Петербургские разносчики». Мешки букиниста, по словам автора очерка, «набиты вздорными романами и дурными путешествиями ‹…›. Дельных книг он не носит с собой вовсе ‹…›. Что весьма важно также для небогатых любителей книг, имеющих дело с букинистом: этот промышленник берет за книги не только деньгами, но всем, чем угодно. У него все идет в счет: сапоги, халат, оборванные книги, изломанные стулья и столы, наконец, даже старые афишки, банки, бутылки, огарки, веревочки, тряпки. Он ничем не пренебрегает, потому что всему находит сбыт. Спрашивается, не удивительный ли, не преполезный ли человек букинист? Представляя вам ежемесячный рапорт о ходе книжного дела, он еще очищает дом ваш от всякого хлама и, взамен того, доставляет средства наполнять вашу голову – другим хламом…» (Вчера и сегодня: Литературный сборник, составленный гр. В. А. Соллогубом. СПб., 1846. Кн. 2. С. 107-114).

С. 139. …что старым подьячим ~ состаревшимся в давнишних привычках, кавычках и крючках… – О «подьячем старого времени» см. выше, с. 501, примеч. к с. 38. «Крючок» в деле – «придирка, кривое, проискливое направленье»; «ковыка», «кавычка» – помеха, заминка, препятствие

532

(Даль. Т. 2. С. 208, 71). Ср.: наст. изд., т. 1, с. 161, 672 («Иван Савич Поджабрин»).

С. 139. Между титулярным советником и коллежским асессором разверзалась бездна, мостом через которую служил какой-то диплом. – По указу Александра I от 6 августа 1809 г., инициатором которого был М. М. Сперанский, для производства чиновников, не имевших высшего образования, из IX класса (титулярный советник) в VIII (коллежский асессор) требовалось прохождение специального экзамена по установленной программе (см. подробнее: Шепелёв. С. 114-115, 167-171). И до указа 1809 г. для производства в VIII класс (чиновники VIII класса становились потомственными дворянами; так было до 1845 г., когда это право стали давать произведенным в V класс) требовалось не три года, как обычно, а 12 лет выслуги. Для подготовки к экзамену при университетах были созданы специальные вечерние курсы, а для его сдачи – особые комитеты. Этот указ вызвал неудовольствие не только чиновников, но и ряда видных деятелей. Так, Н. М. Карамзин в записке «О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» замечал, что «несчастный указ» об экзаменах «был осыпан везде язвительными насмешками». «Доселе, – писал он, – в самых просвещенных государствах требовалось от чиновников только необходимое для их звания: науки инженерной – от инженера, законоведения – от судьи и проч. У нас же председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский – свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор – пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших – римское право ‹…›. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные. Никогда любовь к наукам не производила действия, столь несогласного с их целью ‹…› вместо всеобщих знаний должно от каждого человека требовать единственно нужных для той службы, коей он желает посвятить себя ‹…›. Хотеть лишнего или не хотеть должного равно предосудительно» (Карамзин Н. М. О древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях // Рус. арх. 1870. Стб. 2297-2298; см. также: Евреинов В. А. Гражданское чинопроизводство в России: Исторический очерк. С. 44-45). Впечатление от указа передают и распространявшиеся в списках