Изменить стиль страницы

В самом начала своей карьеры герой изображался бесчувственным зверем; теперь же он превратился в совсем иное лицо — в человека, способного быть глубоко тронутым женским самопожертвованием. «Он всегда оплакивал смерть принцессы Ототатибана. Однажды, взобравшись на вершину горы Усухи и глядя на юго-восток, он трижды вздохнул и сказал: „Увы, жена моя!“ [А цума]. Поэтому провинции к востоку от гор были наименованы Землями Адзума.»[20]

Последние столкновения героя произошли не с «волосатыми Эмиси», но с рядом зловещих местных божеств. Похоже, что в то время он достиг уровня, когда враги просто в человеческом обличье уже не были достойны приложения его сил. Прибыв в дикую провинцию Синано, он взошел на большую гору, «храбро прокладывая себе путь в клубах тумана.»[21] Достигнув вершины, он почувствовал голод и сел передохнуть в одиночестве. Божество горы воспользовалось случаем досадить принцу; обратившись в белого оленя, оно подошло и стало перед ним. Ямато Такэру, хотя и был приведен в замешательство этим внезапным проявлением, все же нашелся: он схватил головку чеснока от своего обеда, швырнул ею в оленя и убил его, попав прямо в глаз.[22] Это было деяние, достойное «культурного героя»: убив зверя, Ямато Такэру спас этим всех будущих путников от губительного воздействия ядовитого дыхания божества, которое в прошлом делало опасной любую попытку перейти гору. Поединок с оленем не оставил его невредимым; в сумеречном состоянии он потерял дорогу и, беспомощный, бродил по лесу, покуда не явилась добрая белая собака, переведшая его на другую сторону горы.

Ямато Такэру решил, что пришло время вернуться в столицу и дать императору отчет о своей восточной экспедиции. По пути он остановился в Овари и женился на принцессе, однако супруги не располагали временем для праздных развлечений, так как его уведомили о жестоком божестве, засевшем на горе Ибуки, рядом с озером Бива. В припадке гордости он объявил, что справится с этим божеством голыми руками и отправился к нему один, оставив непобедимый меч Кусанаги у жены. Когда Ямато Такэру достиг горы Ибуки, божество приняло вид огромной белой змеи (либо, по другой версии, — белого вепря, «большого как корова») и легло поперек дороги, по которой он шел. И вновь герой стал жертвой обмана, поскольку его лживо убедили, что монстр, лежавший перед ним, был лишь посланником божества. Простой слуга, объяснил он животному, мало волновал человека, истребившего столько настоящих божеств. И Ямато Такэру продолжил свой подъем на гору. Это была роковая ошибка. Как специально, с тевтонской точностью определено в «Записках о делах древности,» «это не был посланник божества, это было само божество.»[23] Обратившись непосредственно к сверхъестественному существу, Ямато Такэру нарушил табу.

«Тогда божество горы нагнало на небо облака и подняло сильную бурю. Вершина горы покрылась густым туманом, а нижняя часть окуталась мраком. Потеряв способность видеть путь, Ямато Такэру бродил в замешательстве, однако продолжал с силой пробиваться сквозь туман, и наконец ему удалось спастись.»[24]

И все же сверхъестественные осадки смертельно поразили героя. Когда он достиг подножия горы, его состояние было все еще полубессознательным, «как если бы это был пьяный человек.»[25] В этом месте повествования Ямато Такэру делает самое удивительное из своих заявлений: «Я всегда чувствовал в сердце, что однажды воспарю высоко в небо. Однако сейчас мои ноги движется неверно, они подкашиваются.»[26] Понимая, что все его планы расстроены, и что теперь он безнадежно привязан к земле, измученный герой заковылял вперед, опираясь на палку.[27] На некоторое время он очнулся, благодаря силе волшебных вод родника у подножия горы.[28] Однако благоприятствовавшая сила, охранявшая героя на его сверхчеловеческом пути, оставила его теперь совершенно. Болезнь (которую современный врач весьма прозаично определил, как «бери-бери») вскоре вернулась к нему, и, понимая неизбежность смерти, молодой человек даже не сделал остановки на пути через Овари, чтобы повидаться с супругой, но поспешил в столицу, полный решимости лично отчитаться перед императором. Это ему не удалось. Достигнув равнины Нобо в северной провинции Исэ, Ямато Такэру не мог больше двигаться и, продекламировав последние строчки своих ностальгических стихов,[29] послал прощальное сообщение, которое заканчивалось следующими словами:

«Я надеялся — придет день и час, когда я смогу дать Вашему Величеству отчет о своей миссии, однако срок моей жизни внезапно истек. Время пролетает так же быстро, как четырехконная повозка, которую ничто не остановит, — мимо трещины в стене. И теперь я вынужден лежать в одиночестве на этой дикой равнине, и никто не выслушает моих слов. Хотя, почему я должен роптать о смерти этого тела? Единственное, о чем я сожалею — что никогда более не смогу узреть Вашего Величества.»[30]

Это был конец. Он умер в возрасте тридцати лет.[31] Услыхав об этом, император был потрясен. Он не мог ни есть, ни спать и проводил дни, источая слезы и бия себя в грудь. Все его прошлые сомнения относительно «грубого, бесстрашного характера» принца были совершенно позабыты; вот как он вспоминал о героизме молодого человека:

Когда на Востоке восстали Эмиси, не было никого другого, кого бы я мог послать рассеять их, и, несмотря на мою глубокую любовь [к сыну], мне пришлось послать его в землю восставших. С тех пор ни дня не проходило, чтобы я не думал о нем; утром и вечером я бродил по этим комнатам, ожидая дня его возвращения. Какое проклятье на мне, какое зло я совершил, за которое его так неожиданно оторвали от меня? Кто теперь сможет в стране достичь столь великих свершений?

Император приказал насыпать на равнине Нобо курган, подобный создаваемым для правителей, и, таким образом (в соответствии с общемировым правилом), герой был похоронен на месте своей смерти.[32] Заключительная часть легенды, возможно, наиболее замечательна:

Затем Ямато Такэру обернулся белой птицей,[33] вылетел из гробницы и полетел к земле Ямато. Служители открыли захоронение и, заглянув внутрь, увидели, что саван пуст, а тело исчезло.[34] Вдогонку за белой птицей были посланы гонцы. Сперва она остановилась на равнине Котохики в Ямато, и тогда там был насыпан курган. Затем птица перелетела в Коти, сев в деревне Фуруити, где был насыпан другой курган… Наконец она взвилась высоко в небо. От принца ничего не осталось для погребения, кроме одежд и придворной шапки.[35]

Миф о белой птице, вероятно, отражает даосские представления о бессмертных духах.[36] Без сомнения, он также созвучен верованиям о магической силе белых животных.[37] Главное его значение в истории о Ямато Такэру, однако, заключено в образе полета и бегства: герой, в мечтах «взмывающий высоко в небо», то есть превосходящий земные ограничения, ведущие к поражению и неуспеху, в конце концов находит освобождение в смерти. Это полностью отвечает романтическому характеру Ямато Такэру во второй половине его жизни: меланхолический юный герой, прокладывающий путь через дикие восточные провинции, бесстрашно атакующий враждебные божества и племена и, в конце, побеждаемый кознями божества горы и погибающий на пустой равнине, — жертва типично романтической конфронтации между судьбой и собственной гордостью.

вернуться

20

Нихон сёки, II:170. Слово адзума до сих пор используется в качестве поэтического обозначения восточной части главного японского острова, однако его этимология без сомнений надуманна.

вернуться

21

Нихон сёки, II: 170.

вернуться

22

В Китае и Японии (и даже в Шотландии) чеснок использовали, чтобы отгонять злых духов, ведьм и другие неприятные создания; разумеется, до сих пор во многих странах его едят просто для того, чтобы уберечься от простуды и всякого рода инфекций. После случая с Ямато Такэру люди, проходящие перевал Синано, жуют чеснок и натирают им себя и животных, «чтобы им не повредило дыхание божества». (Нихон сёки, II:171). Эта легенда характерно алогична, поскольку нам уже сказано, что герой убил божество.

вернуться

23

Кодзики, с. 142.

вернуться

24

Нихон сёки, II: 174.

вернуться

25

Нихон сёки, II: 174.

вернуться

26

Кодзики, с. 142.

вернуться

27

Текст Кодзики полон причудливых этимологии. Равнина Таги, например, соотносима с тагитагисику («шатающийся»), а склон Цуэцуки — с ми-цуэ о цуки («втыкать палку»).

вернуться

28

Более буквально «он протрезвел» (самэтаисики). Эти детали типичны для «магического полета» в приключениях универсального героя. Campbell, Hero…, р. 200.

вернуться

29

Четыре стихотворения приводятся в Кодзики; Нихон сёки дает три стихотворения и приписывает их императору Кэйко, который, как полагают, написал их во время пребывания на Кюсю многими годами ранее. Прощальное послание по стилю весьма китаизировано; мы находим его лишь в Нихон сёки (II: 174-75).

вернуться

30

«Последний акт в биографии героя — его смерть, или отправление в дальний путь. В нем резюмируется смысл всей его жизни. Само собой разумеется, герой не был бы героем, если бы его ужасала смерть; первым необходимым условием является спокойное предвидение своей гробовой доски.» Campbell, Hero…, с. 356.

вернуться

31

Двадцать девять по западному счислению. Профессор Такэда считает, однако, что в действительности ему было 32 года (31 по западным меркам). Нихон сёки, II:173.

вернуться

32

Нихон сёки, II:175.

вернуться

33

По Кодзики — «белая птица в восемь размахов» (т. е. гигантская белая птица) (с. 143).

вернуться

34

«И, наклонившись, увидел лежащие пелены; но не вошел во гроб. Вслед за ним приходит Симон Петр, и входит во гроб, и видит одни пелены лежащие, и плат, который был на главе Его, не с пеленами лежащий, но особо свитый на другом месте» (Ин. 20:57). Ранние японские религии придавали мало значения тому, что происходило с душами великих людей (императоров, воинов и др.) после их смерти. Однако, Ямато Такэру, архетипический японский герой, описан восставшим из смерти, подобно Иисусу из Назарета, оставив после себя в гробу лишь одежды и головной убор. И это не единственное вероятное влияние христианских преданий, которые мы находим в Нихон сёки. История Сётоку Тайси (конец VI века) включает благовещение, рождение в (или рядом со) стойле и пустую гробницу, хозяин которой, подобно Лазарю, воскрес из мертвых. Несторианская церковь появляется в Китае приблизительно с VII века; не исключено, что к 720 году, когда была закончена хроника Нихон сёки, рассказы о Христе каким-то образом достигли Японии и были инкорпорированы в легенды о местных героях. В этом случае белая птица может быть соотнесена с голубем, традиционным символом Святого Духа.

вернуться

35

Типичный анахронизм: придворные шапки, определявшие официальный ранг, не вводились приблизительно до 600 года.

вернуться

36

Курота Кацуми, Кокуси-но кэнкю [«Исследование истории родной страны»] (Токио, 1936), I:47.

вернуться

37

В японских мифах и легендах белых животных часто наделяют магическими свойствами.