Иными словами, суть героизма Митидзанэ и реальная основа для его столь выдающейся репутации заключены в природе его полного поражения. Из-за благородного характера своей тяжкой ссылки и грустной кончины в диких краях Кюсю его определили в национальный пантеон.

Хотя при жизни Митидзанэ и потерпел поражение, он насладился посмертным триумфом, вернувшись к власти в более высоком ранге и даже став богом. Реабилитация Митидзанэ (неважно — ждал ли он ее вообще, или нет) была весьма впечатляюща: несправедливо пострадав во время своей земной жизни, он отстоял себя после смерти, отомстив своим врагам сверхъестественным способом и заслужив почтение потомков более чем на тысячу лет.

Миф о герое, потерпевшем поражение, примером которого являлся в своей жизни Митидзанэ, и особенно — после смерти, представляет собой универсальную концепцию падшего божества, которое возносится, дабы выжить в запредельном мире — мире, представляющем совершенство тех идеалов, за которые он боролся на земле. В то время, как японскому герою не обещают рая, или элизиума, в котором он получит компенсацию за свои земные труды, он по-настоящему продолжает жить в национальной памяти. Те специфические цели, за которые он страдал, возможно и не будут цениться людьми в историческом плане; но именно по этой же причине он может персонифицировать собой идею не-мирской, непрактичной самоотверженности. Японские герои, потерпевшие поражение, могут, таким образом, рассматриваться как полубоги. В отсутствии любой «официальной», центральной фигуры, подобной Христу, которая умирает в этом мире, дабы все постигли его преходящесть в сравнении с миром иным, они выражают человеческий идеал не-мирского совершенства, который, в своей бескомпромиссной чистоте, ни при каких обстоятельствах не может выстоять перед требованиями этого коррумпированного мира.[156]

Японское поклонение герою как полубогу, терпящему поражение из-за мирской нечистоты, усиливает эмоциональную и эстетическую привлекательность моно-но аварэ («очарования вещей») и предполагает, что, если бы Митидзанэ достиг успеха в своих практических делах, успешно заменив Фудзивара в центре политической власти, он бы, вполне вероятно, не обрел своего божественного, героического статуса.

Прибегнув к грубым, эмпирическим терминам, становится совершенно очевидно, что реабилитация Митидзанэ была скорее показная, нежели реальная, поскольку проводимая Фудзивара политика умиротворения его духа подействовала. Швырнув памяти старого министра этот кусок, воздавая ему почести, которые им ничего не стоили, члены этого семейства стали процветать более, чем когда-либо прежде, а политики из Фудзивара продолжали доминировать при дворе еще более двух столетий, достигнув высшего положения приблизительно через сто лет после смерти Митидзанэ.[157] Когда, наконец, их власти пришел конец, произошло это не по причине какого-нибудь движения роялистов, возбужденного людьми типа Митидзанэ, но из-за того, что вся система центрального правления (частью которой являлись и Митидзанэ, и император Уда) окончательно развалилась. На этой стадии было уже не так важно — контролируется ли центральное правительство семейством Фудзивара, или другим семейством или индивидом, или даже самим императором; реальная власть находилась в других руках.

Хотя стиль жизни Митидзанэ полностью отличался от принятого у японских героев, примечательно, что схема его поражения, была совершенно та же. Упорно поддерживая проигранное дело, он доказал свою моральную искренность. Более того, дело, за которое он стоял, не представляло собой никакой политической инновации, или новой волны; оно заключалось в том, чтобы вернуть все к тому времени, когда Фудзивара еще не появились на сцене — к тем древним порядкам, когда (по крайней мере, так считалось) императоры и царствовали, и правили — и именно ради этого император Уда попробовал воспользоваться талантами Митидзанэ как государственного деятеля48. Важно также и то, что самыми известными сочинениями Митидзанэ стали не впечатляющие тома, написанные на вершине карьеры, но горькие, простые стихи — такие, как его прощальная поэма о сливовом дереве, которые он сочинил в последние годы на Кюсю, когда новый император его обесславил, а старый друг Уда — покинул; эти стихи почти безусловно подтверждают искренность и эмоциональную притягательность побежденного героя49. Наконец, злодейство Фудзивара-но Токихира, представленное в легендах в полном несоответствии с фактами, относится к основным характеристикам удачливых победителей, которые «имеют свою награду» в сфере мирского успеха, но традиционно являются контрастирующими фигурами в японской героической схеме.

Глава 5

«Победа через поражение»

Минамото-но Ёсицунэ, который, после ряда блестящих военных побед, провел свои последние годы в качестве беглеца, безжалостно преследуемого старшим братом до тех пор, пока в возрасте тридцати лет его не принудили сделать себе харакири, являет собой совершенный пример героя-неудачника. Если бы он в действительности не существовал, японцам стоило бы его выдумать. Хотя, разумеется, многое из того, что мы знаем об этом импозантном молодом человеке, — выдумка, богатое собрание сказаний и легенд, сложенных в течение веков, дабы приукрасить скудные исторические факты его карьеры и представить квинтэссенцию японского героя.

Хотя Ёсицунэ не сделал ли малейшего вклада в развитие общества или культуры, он является одним из самых ярких и любимых персонажей японской истории. Даже в 70-е годы нашего столетия, когда самурайские идеалы пришли в упадок, школьники с удовольствием читают истории о нем, а та особая горечь, что сопровождала его падение, вызывает немедленный отклик в сердцах людей любого возраста.[158]

Славу в истории Ёсицунэ завоевал прежде всего своими военными достижениями, но действительная причина его столь продолжительной популярности в качестве героя заключается в том, что его короткая жизнь сложилась в форме той драматической параболы, что сильнее всего апеллирует к японскому воображению: после внезапного взлета на гребень успеха, в период самого расцвета своей славы, преданный теми, которым верил, он был разбит и ввержен в самую пучину несчастья, пав жертвой своей собственной искренности, перехитренный людьми более от мира сего, более смышлеными в политике. Образ Ёсицунэ настолько полно совпадает с идеалом поверженного героя, что в языке был закреплен термин хоганбиики (буквально означающий «симпатизирование лейтенанту»; происходит из наименований чинов в имперской полиции) для определения традиционного сочувствия проигрывающей стороне.[159] В противоположность этому, его старший брат Минамото-но Ёритомо, кстати — одна из крупнейших фигур в истории Японии, заплатил за свой суетный успех ссылкой на самый задний план легенды, где он мрачно блуждает — подозрительное, мстительное создание, обуреваемое завистью к блистательному герою, которого он безжалостно преследует и уничтожает.

Оба брата жили в решающее, поворотное время истории, когда Япония переходила от структуры правительства, контролируемого двором, к феодальному обществу, контролируемому военизированным сёгунатом, — к системе, которая в той или иной форме просуществовала вплоть до «открытия» страны для Запада семь веков спустя. И не случайное совпадение то, что самый популярный из всех японских героев пережил свою короткую трагическую жизнь в этот период, чреватый большими переменами.

Современные японские историки изо всех сил пытаются распутать клубок легенд, на которых построена практически вся литература о Ёсицунэ, и сконцентрироваться на том скудном документальном материале, который можно точно подтвердить. Начальные двадцать один год его жизни не представлены ничем достоверным; фактологический же вакуум заполнен массой причудливых сказаний и легенд.[160] Относительно последних четырех лет нам известны чисто исторические события, остальное — приукрашено, или является прямой выдумкой. Это означает, что у нас есть точная информация всего лишь о пяти годах жизни героя: от 1180 года, когда он присоединился к войскам Ёритомо, готовящихся к кампании против Тайра, до 1185-го, когда он бежал из столицы, став человеком вне закона и едва избежав покушения одного из приверженцев брата.