— Ты подделал диплом?

— Кудеснику присвоен еще и титул фальшиводипломника! Не слишком ли много для одного?

— Ну да, конечно, ты был моим однокурсником, и мы вместе бегали в студенческую столовую. Жаль только, что я тогда тебя совсем не замечала.

— «И встретились они наконец, и он ее повел под венец», — продекламировал Юрий, поддерживая игру. — Вот мы всё и выяснили.

— «Всё» будет, когда ты скажешь, где взял диплом. — Аля понимала, что лучше не трогать этот вопрос. Она мысленно ругала себя упрямой ослицей, которой однажды привалило счастье, а она бежит от него. Но с тем же упрямством она мчалась в прежнем направлении, закусив удила.

— Там же, где и ты, — ответил он.

— В институте? Значит, там совершили подлог?

— Я не знал, что это называется подлогом, — сказал он так, будто не случилось ничего предосудительного.

— Но ты кончал наш институт? Может быть, выписывая диплом, просто перепутали год окончания?

— Наконец-то догадалась, нерадивая ученица, — комически вздохнул он. — Ставлю вам за смекалку тройку!

— А в каком же году на самом деле ты закончил институт?

Его глаза сощурились, стали узкими щелками, спрятались под могучим нависшим лбом. В них сверкнули молнии.

— Какое это имеет значение? Ты убедилась, что я могу лечить людей? Или бумажка дороже умения?

— Зачем же в таком случае…

— Зачем, зачем? Мне надоел допрос. Кто-то что-то перепутал в бумажке. Нужно ли из-за этого тратить столько слов?

Аля заметила молнии в его глазах.

«Доигралась, ослица? — подумала она. — Потеряла однажды мусорщика и встретила принца. Да, принца! Он полюбил тебя и хотел тебе помочь. Да, помочь! Нет, не хотел — помог! И тебе, и твоим больным. Но ты привыкла к мусорщикам, к их образу жизни, к их этикету. Ну и получай! Ты надоела принцу! Да, надоела! Он уйдет и найдет тысячи таких, как ты! И никто из них не будет задавать ему глупых вопросов. Да, не будет!»

В ее глазах заблестели слезы, и только женская память о краске, которая может потечь с ресниц, и она предстанет перед ним в довершение ко всему зареванной и некрасивой, некоторое время удерживала их. Но вот слезы сорвались и потекли по щекам, оставляя две темные дорожки…

Он взял ее за руку, привлек к себе:

— Глупый малыш…

И все-таки Аля была счастлива. Наконец-то в ее жизни появился человек, о котором она мечтала еще в отрочестве, — умный, сильный, своеобразный, с которым не приходится скучать. Никогда не знаешь наперед, что он скажет, что сделает, и день на день непохож. Его мысли, слова, поступки неожиданны, оригинальны, хотя она не всегда может понять их. Возможно, именно из-за непонимания возникает тревога. Но радость от общения с ним, преклонение перед ним — сильнее. Аля шепчет:

— Ты останешься со мной навсегда?

Его глаза тускнеют. Он спрашивает, глядя мимо нее:

— Почему людям обязательно хочется сохранить, да еще «навсегда», то, что сохранить невозможно?

У нее появилось прежнее ощущение — осталась одна на бесконечном перроне. Ее голос дрогнул:

— Ты собираешься уезжать?

— Я ведь говорил вообще…

— А я — о нас. Юру удивил ее тон.

— Что с тобой, малыш?

— Ты не ответил…

— Ты хочешь, чтобы я был с тобой навсегда?

— Разве об этом надо спрашивать?

— Если кто-то хочет сохранить человека, чувство, мгновение, он всегда может это сделать.

— Как?

Юрий встал, подошел к окну. Его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне плывущих облаков. Казалось, что он летит, легко расталкивая облака. Затем он вернулся к ней, легко вложил свое тело в кресло — любимое кресло ее мужа. По его лицу Аля угадывала: он не с ней, он — далеко.

— У человека есть удивительное свойство, — проговорил Юрий. — Оно позволяет снова пережить прошлое.

— Пережить? Ты не ошибся? Разве можно вернуть прошлое?

Его глаза мгновенно меняют цвет.

— Больше, чем просто вернуть. Это свойство позволяет улучшить прошлое, увидеть его таким, каким пожелаешь… Помнишь: «Но в памяти моей такая скрыта мощь, что возвращает образы и множит… шумит, не умолкая, память-дождь, и память-снег летит… и пасть не может». Да, я говорю о человеческой памяти. О ее способности выдавать и комбинировать то, что человек хочет.

— Не знаю, как тебе это удается. Мне — далеко не всегда.

— Иногда это больше, чем действительность, — уверенно говорит он. — Потому что для человека это и есть «навсегда». Единственно возможное.

Тень мелькает по его лицу, и он добавляет:

— Конечно, если под словом «всегда» подразумевать одну жизнь.

Сумеречные тени скользят по стенам, обступают их со всех сторон и отгораживают от мира. Аля забывает, о чем они говорили, все слова отступают, становятся несущественными.

Через верхний правый угол окна в комнату воровато заглядывает желтый глаз луны. Облака то закрывают его, то открывают. Але кажется, что желтый глаз подмигивает ей. Из тьмы выплывают различные предметы. Стол, будто большой фрегат, покачивается на рейде…

Вдруг Юрий произносит:

— Может быть, неповторимость нашего «я» больше, чем вечность?

«Господи, значит, он все время продолжал думать о том же, — с отчаянием думала Аля. — Его ничто не может отвлечь… Ничто… Сухарь!.. Но, может быть, очень умный и сильный человек должен быть сухарем? Ум в нем всегда руководит чувством…»

Луна больше не подмигивала Але. Она неподвижно замерла в окне — скучная, неодушевленная. Спутник, на который строго по расписанию уходят грузовые и грузопассажирские ракеты.

Аля приподнимается на локте и сверху вниз смотрит на Юрия.

— Странный ты все-таки человек, — с досадой говорит она.

Он невозмутимо молчит, занятый своими мыслями. Але кажется, что он не расслышал ее слов.

На работу они уходили вместе, провожаемые одобрительными взглядами соседей. Их встречали по дороге знакомые и незнакомые люди, почтительно здоровались. Несколько вылеченных ими больных, числившихся раньше в разряде «безнадежных», быстро создали им славу, которой Юра явно тяготился. Всюду, где их чествовали, он старательно выдвигал Алю на передний план, а сам предпочитал оставаться в тени.

— Я только ассистент, — говорил он. — Благодарите доктора.

Аля получала премии и дипломы, ее назначили заведующей отделением. Несколько раз она пыталась поговорить с Юрием по душам о его чрезмерной скромности и своем двусмысленном положении, но он только отшучивался.

Впрочем, ему не всегда удавалось держаться «в тени». Кто-то из врачей однажды обратился к нему за советом. Совет оказался полезным. Врач рассказал коллегам о том, как помог ассистент Алины Ивановны. Юрия стали донимать просьбами. Прошел слух о блистательном диагносте.

— Что мне делать? — спросил Юра у Али. — Они одолевают меня просьбами.

— Тоже проблема, — рассмеялась Аля. — Ну и помогай им.

— Да, но…

— Боишься выдать истинное положение вещей? — пошутила она. — Я-то не боюсь.

Еще через несколько дней он сказал ей растерянно:

— Кажется, у меня появились враги.

— Кто же они? Те, кому ты отказался помочь? Его длинные ресницы взлетели, выпустив, словно птицу, недоумевающий взгляд.

— Нет, те, кому я помогал… Доктор Назаров ошибся в диагнозе, я указал ему на ошибку. И вот…

Она снисходительно и ласково улыбнулась, думая:

«Все-таки он — большой ребенок». Сказала, немножко кокетничая, продолжая прерванную с детства игру в «дочки-матери»:

— Завистники встречаются не так уж редко. Никому не хочется быть хуже другого.

— Но ведь они сами просят меня о помощи. Она погладила его по плечу:

— Будь снисходителен к слабостям. Помни, что каждый имеет право на ошибку.

— Ты уверена, что люди имеют на это право? — с беспокойством спросил Юрий. Он вспомнил книгу, в которой рассказывалось, как люди из-за зависти погубили великого ученого. Читая ее, он внутренне содрогался от омерзения и ненависти, давал себе слово отомстить толпе злобных своекорыстных человечков. Но в другой книге он прочел о людях, прививавших себе болезни, чтобы научиться спасать других людей, о добровольцах, отдающих кровь и кожу, о голодающем, поделившемся, последним куском хлеба с товарищем…