Франция
Если не учитывать яркость красок, то во Франции XVIII века можно увидеть такую же картину, что и в Германии. Евреев защищало центральное правительство, на них активно нападала поднимающаяся буржуазия, и их по-христиански ненавидело население в целом за относительным исключением просвещенных и привилегированных кругов. Старинный эдикт об их изгнании из Франции, подтвержденный в 1615 году Людовиком XIII, не был упразднен, так что они понемногу распространялись в королевстве на полуподпольном основании из Эльзаса, Меца, папского анклава Комтат-Венессина и портовых городов. Они не пользовались во Франции такой специфической поддержкой, какую они находили в Германии, раздробленной на множество княжеств, к раздражению их подданных. Но возможно, человеческий климат страны, имеющей широкий выход к древнему Средиземноморью, способствовал смягчению контрастов и ненависти.
Тем не менее, прибытие евреев в какой-нибудь город могло быть воспринято как оскорбление божественного величия, как это утверждало низшее духовенство Нанси в 1708 году в своем ходатайстве, обращенном к герцогу Леопольду Лотарингскому:
«…То, что нас всегда так счастливо отличало от самых процветающих королевств, может исчезнуть в какой-то момент, и мы будем вынуждены оплакивать, подобно народам, которые нас окружают, то, что гибельные язвы, очень заразные, могут сделать с государством и религией. Монсеньер, это не пустые тревоги; сколько разоренных торговцев, опустошенных деревень, угнетенных и обездоленных семей предстают заранее перед нашим взором! Неужели после того, как вы с такой непреклонностью запретили еретикам, которые ничего не забыли, обосноваться на ваших землях, вы позволите это евреям, самым смертельным врагам Иисуса Христа, его церкви и всего христианского? Этот народ, безусловно проклятый и отвергнутый Богом, изгнанный почти из всех стран, неужели он получит убежище на ваших землях, Монсеньер?»
Когда почувствовавшие угрозу торговцы обращались непосредственно к властям, не пользуясь заступничеством духовенства, они выражали свое беспокойство без богословских экивоков. «Скоро евреи захватят в свои руки торговлю во Франции…» (торговцы Жьена, 1732 г.). «Этот еврейский народ, предатели и обманщики, распространяется с каждым днем по нашим кантонам…» (торговые советники Монпелье, 1739 г.). «Этот еврейский народ делает подлости и унижается только для того, чтобы возвыситься и разбогатеть…» (депутаты торговой палаты Тулузы, 1744 г.). «Мы вас умоляем остановить распространение этого народа, который неизбежно внесет беспорядок в коммерцию…» (Монпелье, 1744 г.).
Королевская администрация не позволяла этим тревогам ввести себя в заблуждение:
«Лучшее, что они [торговцы Тулузы] могут сделать, это устроить свои магазины так же хорошо, как это делают евреи, и удовлетворяться меньшим, чем сейчас, доходом…»
«… Если торговцы [города Безье] жалуются на то предубеждение, которое возбуждают против них евреи, это их собственная вина. Они не должны обдирать покупателей и стараться получать огромные доходы…»
«… Торговцы Монпелье… назначают на свои ткани такие чрезмерные цены, что как бы они не отзывались о низком качестве тех тканей, какие евреи приносят на ярмарки, если учитывать цены, по которым они торгуют, то это получается не хуже, чем то, что можно найти в лавках самих этих торговцев. У евреев имеются ткани любого качества и по самой разной цене. Я никогда не слышал, чтобы они приносили на продажу ткани, которые бы не были помечены печатью фабрики. Следовательно, разница между малой выгодой, которой придерживаются евреи, и слишком высокими ценами, которые торговцы назначают за свои ткани, и определяет выбор публики делать свои покупки на ярмарках, а не платить комиссионные в Лионе…»
Однако низкий уровень комиссионных в еврейской торговле не может служить достаточным объяснением их успеха. Парадоксальным образом сам полу подпольный характер их деятельности оборачивался им на пользу, возбуждая воображение клиентов:
«В настоящее время на Биржевой площади [в Нанте] собираются люди этого племени, торгующие всеми видами галантерейных и скобяных товаров. Чтобы привлечь покупателей, они постоянно кричат: «Банкротство, банкротство!…» В прошлом году эти бессовестные люди выставили на продажу на Биржевой площади кисею, набивные ткани и платки всех видов. Все это было распродано с потрясающей скоростью…»
Еще один прием подпольной торговли без официального разрешения состоял в том, чтобы выставить товары в помещении постоялого двора, или еще лучше, договориться с безденежным сеньором, который предоставлял в распоряжение евреев свой замок, как это делали маркиз де ла Грав в Монпелье или господин де Сен-Симон в Сенте. Органы власти, уже наполовину проникнувшиеся идеями Века просвещения и озабоченные проблемами общего блага, не вмешивались или даже одобряли подобную практику, особенно если это было выгодно для текущих государственных интересов. Именно такова была история с «войной барышников» в Лангедоке, во время которой несколько еврейских предпринимателей положили конец дефициту верховых лошадей и тяглового скота, который установился на юге Франции в 1735 году, завезя животных из Пуату и Оверни и одновременно разорив корпорацию христианских торговцев лошадьми. Интендант Лангедока Бернаж отметил, что «евреи продали своих животных по разумной цене, соответствующей возможностям деревенских жителей …»
Защитники традиционной торговли деньгами были далеко не столь многочисленны. Однако ниже мы приведем решение, которое один высокопоставленный магистрат вынес в 1768 году по поводу ростовщичества эльзасских евреев:
«Очевидно, что от евреев в Эльзасе может быть некоторая польза. В трудные времена, а также когда на границах идет война, крестьяне находят у них средства, чтобы вынести обрушивающиеся на них трудности. Если они пострадали от мародеров, если они потеряли свой скот в результате реквизиций, евреи выдают им авансы, позволяющие купить зерно и скот; эти ссуды стоят недешево, но в случае крайней необходимости лучше попасть в зависимость от ростовщика, чем просто погибнуть. Евреи занимаются также ремонтом кавалерии; они предпринимали невероятные усилия, чтобы привозить лошадей из-за границы; невозможно отрицать, что во время всех прошедших войн они оказывали услуги такого рода.
Итак, нет ничего плохого в том, что в Эльзасе имеется несколько евреев. Но посмотрим, какое зло может произойти, если их будет слишком много. Евреи никогда не обрабатывает землю и занимают много домов в деревнях, которые с гораздо большей пользой могли бы быть заняты крестьянами. Крестьяне, получая от евреев деньги в долг для того, чтобы заплатить подати своему сеньору или королю, становятся в результате этого расслабленными и ленивыми, так что вскоре впадают в нищету, в то время как их имущество распродается, чтобы рассчитаться с кредиторами…»
Во второй половине XVIII века, видимо, сложилась благоприятная обстановка для ходатайства евреев с просьбой официально разрешить заниматься «коммерцией и ремеслами» в Париже. Ремесленные корпорации воспротивились этому, следуя традиции, но некоторые аргументы, выдвигавшиеся в этой связи, отражают в то же самое время шаткость старинного порядка вещей, распространение безбожия, наступление «века разума». Весьма показательной в этом отношении является памятная записка, составленная в 1765 году известным адвокатом, господином Гулло, по просьбе торговцев и негоциантов Парижа («Шести Цехов»). Эта записка, в основном, представляет собой пространное историческое описание преступлений и злодеяний евреев, украшенное живописными сравнениями и метафорами в соответствии с модой того времени («3аписка торговцев и негоциантов Парижа против допуска евреев». Париж, 1765. Этот документ стал классическим образцом антиеврейской полемики во Франции конца XVIII века. Он даже был переиздан в 1790 году, когда Конституционная Ассамблея рассматривала вопрос об эмансипации евреев.