Согласно преданиям, это пророчество исходило из глухой Саровской обители. Автором его был купеческий сын Прохор Мошнин, который родился в разгар Семилетней войны, а умер после казни декабристов. В монашестве этот пророк звался Серафимом Саровским…" (4,41).
Придав апокалиптическим идиомам (сперва в "конце времен"-несчастия и беды народа, война "сынов света с сынами тьмы", смута великая, отец поднимется на сына, брат на брата, а затем после победы Христова воинства – жизнь будет светлая и царство Христа вечным) современный фон (начало и вторая половина, царствования, жизнь государя), Пикуль вслед за Нилусом указал тот же источник "древнего пророчества" – Серафима Саровского. Но, то ли по причине атеистического воспитания ("Фабрика по производству богов всегда размещалась на земле" (4, 42)) то ли по согласию с биографом Нилуса ("Протоколы" рассматривались с мистической точки зрения, и мало кто связывал с ними политическое значение"21), мистицизм "придворной камарильи" (возможно, и самого Нилуса) Пикуль приписал "черному", а разоблачение политического значения "сионистского заговора" – "белому", т.е. себе и… черной сотне: "Пошлость иногда способна заменять мудрость, а нахальство порой исключает всякую церемонность. Вашоль-Филипп (отдадим ему должное) был человеком смелым… Вашоль-Филипп пробрался в Петербург – поближе к злату… Тем временем глава русской загранагентуры Рачковский… раздобыл о Филиппе такие сведения, что не рискнул даже доверить их дипкурьерской почте… Рачковский сам прибыл в Петербург и направился с рапортом прямо к министру внутренних дел Сипягину…
– Вашоль-Филипп, – продолжал Рачковский, – является активным членом тайного "Гранд-Альянс-Израэлит" – центра международной организации сионистов… С его помощью сионизм проник туда, куда не вхожи даже Вы…
– К чему Вы клоните?
– К тому, что такое ненормальное положение чревато опасностью для русского государства. Не исключено, что иностранные разведки станут и впредь использовать для проникновения ко двору мистическую настроенность нашей государыни-императрицы…
– Вот мой добрый совет – бросьте свое досье сюда, я как следует размешаю кочергой…
Рачковский поступил иначе – пошел к вдовствующей императрице Марии Федоровне и вручил ей досье на Вашоля-Филиппа.
– Спасибо, Петр Иваныч, – ответила царица-мать. -…Я передам это сыну. Лично в руки ему…
Рачковского вскоре выперли со службы – без пенсии! Презрев своего агента, Николай II, напротив, решил возвысить Филиппа… Дворцовый комендант Гессе, вступаясь за Рачковского, хотел было "открыть царю глаза" на шарлатанство Вашоля, но император велел ему молчать… Вашоль-Филипп не вернулся, но прислал в Петербург своего ученика, хитрого сиониста Папюса…" (4,43-45).
Самодержавие отказалось предотвратить собственную гибель от рук сионистов, а патриотам – "Союзу русского народа" – пришлось самим заниматься заговором22.
Прежде всего Пикуль намекнул, что Распутин, ставленник "жидо-масонов", "нечист": "До Тюменского уезда не сразу дошло грозное предписание: "Немедленно выслать в Москву Григория Распутина". Бумага имела казенный вид, а бланк "Союза русского народа" (с гербом и короной) настораживал начальство… Больше всех был напуган священник Николай Ильин… Желая предупредить изветы, Ильин одним махом накатал на Распутина донос… Но всех огорошил староста Белов, дознавшийся из бумаг, что Григорий Распутин – сын бывшего старосты Ефима Вилкина. Дедушка Силантий смотрел на всех желтым, как янтарь, бельмом:
– Яфима Вилкина помню, он потом Новых прозывался" (4,62-63).
А затем, подчеркнув прозорливость "союзников" ("Черная сотня единодушно отвергла Распутина" (4, 65)), Пикуль окончательно расставил фигуры "хроники": "Витте должен был уйти, ибо подозревался в связях с "жидо-масонскою" тайной ферулой Европы; приятельские отношения с кайзером Вильгельмом II, банкирами-сионистами Ротшильдами и Мендельсонами тоже никак не украшали Витте-Полусахалинского. Витте преступен, но это заслуженный преступник!… Черносотенцам он казался нетерпим как опасный либерал… Ведь именно Витте был автором манифеста 17-го Октября, последствия которого Романовым предстояло расхлебывать…" (4, 78-79).
Вместо Витте пришел Столыпин, которому "досталось гиблое наследство": "Ему было сорок четыре года… Петр Аркадьевич Столыпин был реакционен, но порою мыслил радикально, стараясь разрушить в порядке вещей то, что до него оставалось нерушимо столетьями" (4, 87). Ленинская цитата "проясняет" мысль Пикуля о "нерушимом столетьями" порядке вещей; "Помещик и предводитель дворянства… "прославляет" себя в глазах царя и его черносотенной камарильи… организует черносотенные шайки и погромы в 1905 г. (Балашевский погром)" (4, 87). Поэтому для автора "радикальность" премьера – это прежде всего радикальность черной сотни: "В чем суть всего? – заговорил президент (так у Пикуля. – С.Д.) с напором. – Если мы хотим видеть Россию великой державой, если мы верим в особенное историческое развитие русской нации, то мы должны круто изменить главное в нашей стране… Кто у нас дворянин-помещик? Это дрэк, – сочно выговорил Столыпин" (4, 87).
Беллетристика в советское время – не исследование: "Русский читатель отлично постиг эзоповский язык и потому данные о дурной погоде воспринимал с политическим оттенком" (6, 98). Автопризнание? Не только. Примета авторского времени: она предполагает догадливость читателя, могущего разглядеть в стилистике нюансы мысли. "Дворянин-помещик" вместе с идишистским словцом "дрэк" (говно) – синонимичен "иерусалимскому дворянину" (жидовскому дрэку), к которому принадлежат также примкнувшие к сионистам "отбросы департаментов и помои канцелярий" (замечательно, что через несколько страниц Пикуль бросит запоминающуюся фразу: "Полезно вспомнить, что германский генштаб утверждал: "Отбросов нет – есть кадры" (4, 95)). Однако, бросив напоминание об истинном смысле черносотенной доктрины, Пикуль, во избежание общественных неприятностей, поворачивает разговор Столыпина с царем в "хроникальное русло" по поводу аграрной реформы.