Чекан был еще жив, но жизнь быстро покидала его тело.

— Кто?! Кто?! — кричал Борис.

— My… My… — хрипел, захлебываясь кровью Чекан.

— Кто?!!

— Му.

Чекан умер на руках у своего телохранителя и шофера, умер в пятнадцать минут второго ночи.

А уже в половине пятого черный «БМВ», слепя фарами и натужно ревя двигателем, подлетел к дому Рычагова, и Борис, выскочив из машины, подбежал к забору, стал колотить в ворота. Поняв, что его никто не слышит, перескочил через ворота, подбежал к дому и принялся бить рукояткой пистолета в дверь.

Рычагов, услышав этот стук, испугался. Но Дорогин уже был рядом с ним. Он приложил палец к губам и тихо прошептал:

— Иди открой дверь, я у себя в комнате. Ничего не бойся, веди себя так, словно ты ничего не знаешь.

— А что я должен знать?

— Ты ничего не знаешь.

Рычагов набросил халат и заспешил открывать дверь.

Борис, перепачканный кровью, с пистолетом в руке ворвался в дом.

— Где Михара? Михара где?

— Спит. Чего орешь? — сказал доктор, глядя на перекошенное от ужаса лицо Бориса.

— Где спит?

— У себя в комнате.

Борис влетел в комнату к Михаре и стал трясти того за плечи:

— Михара, Михара, вставай!

Тот с трудом открыл глаза и непонимающим взглядом посмотрел на Бориса.

— Чекана застрелили! Слышишь, Михара, Чекана застрелили!

— Кто?

Борис тряс головой. Михара сидел, покачиваясь на кровати, невероятным усилием воли заставляя себя проснуться, прийти в себя. Он тяжело поднялся, и вид его был страшен. Щека дергалась, глаза сузились, превратившись в две едва заметные щелки. Он держал в руках нож с выкидным лезвием.

— Теперь говори толком.

— Он послал меня заправить машину…

Доктор Рычагов стоял в двери, часто моргая глазами.

Сергей Дорогин лежал, натянув одело почти до глаз.

Под одеялом в правой руке он сжимал пистолет с коротким толстым глушителем.

— Толком говори! — уже придя в себя, произнес Михара. — Доктор, что это со мной такое? — Михара так взглянул на Рычагова, что у того мурашки побежали по спине.

Михара, тяжело ступая, покинул свою комнату, прошел на кухню, подошел к холодильнику, резко открыл дверь, схватил бутылку с минеральной водой. Взболтал ее. Затем передумал:

— Завари крепкий чай, завари мне чифирь. Я должен прийти в себя.

А через минут сорок черный «БМВ» в предрассветных сумерках мчался на предельной скорости к Москве. Михара сидел на заднем сиденье, громко кричал в трубку:

— Всех, всех собери! Ты меня слышишь? Это я говорю, Михара! Всех собери, чтобы все до единого были в бомбоубежище! Всех собери до единого! А если кто не сможет, пусть пеняет на себя.

— Да, скажи, Михара приказал, ясно? — Владимир Иванович Михарский зло отшвырнул от себя трубку.

В его голове пока еще не сложилась воедино вся картина происшедшего, но кое-что ему было уже ясно.

— Так это ты? — спросил доктор Рычагов, глядя в глаза Сергею Дорогину.

— Я, — спокойно ответил тот.

— Зачем?

— Не правильный вопрос, — сказал Дорогин, — не зачем, а за что.

— Что же нам теперь делать?

— Будем жить, — спокойно и буднично сказал Сергей Дорогин, поднимаясь и снимая с плиты чайник. — Вот кофе попьем, — он поставил на стол две чашки.

— Слушай, Борис, — тронув за плечо водителя, спросил Михара, — он что-нибудь сказал?

— Нет. Мычал что-то невнятное, я как ни пытался разобрать, не смог.

— Что он мычал?

— Му-Му — не знаю.

— Вспомни, — настойчиво и веско сказал Михара.

В шестнадцать тридцать, пройдя таможенный контроль, Лев Данилович Бирюковский с портфелем в руке устраивался в салоне бизнес-класса «Боинга», отправляющегося из Москвы на Канары. Его лицо было бледным, глаза испуганно бегали. Лишь когда самолет оторвался от взлетной полосы, Лев Данилович немного успокоился, подозвал стюардессу и попросил принести ему бутылку самого лучшего коньяка.