Как мы уже говорили, подобные чувства характерны для знати, которая не хотела смириться с новым социальным порядком. У Альфреда де Виньи можно видеть эту кастовую злобу, отягощенную странностями и недостатками его характера и принявшую у этого желчного мыслителя почти навязчивую форму. Если в драматургии его еврей (Самуэль Монтальто из «Маршала д'Анкра», «богатый и скупой, смиренный и неискренний») всего лишь аналог Манассии бен Исраэля Гюго и его бесчисленных конкурентов, то его «Дневник поэта» содержит целый ряд высказываний, свидетельствующих об этой навязчивой идее.
В человеке еврейского происхождения, кем бы он ни был, Виньи постоянно видит сначала еврея и только потом человека. «Гейне – еврей…», затем следует описание этого персонажа, «холодного и злого», который не нравился Виньи (1832). «Спиноза – еврей…», затем следует краткий очерк «системы» его «Этики» (1833). В 1847 году Виньи отмечает «замечательный факт: г-н Хальфен (еврей) назначен мэром второго округа Парижа». «Дневник поэта» исчерпывающе показывает нам, как Виньи воспринимает мир. Это ужасный мир, в котором все меняется от плохого к худшему: «Париж, печальный хаос, с раннего утра наделяет меня печалью, которую он несет в себе, печалью старого города, головы старого социального туловища». «Буржуазия – хозяйка Франции, она владеет ею в длину, ширину и глубину». «Человек вновь превращается в обезьяну». Подобный мир и был уделом графа де Виньи, которого, по его уверениям, «подавляли с самого детства». Странно? Вот ответ: «В моей жизни были тысячи случаев, когда я видел, что знатные люди во Франции подобно цветным в Америке подвергаются преследованиям до двадцатого поколения».
Кроме того этот мир был совершенно еврейским. Размышления по этому поводу, которые сообщает нам Виньи, являются или его частными взглядами, или заметками писателя для будущих произведений, но между взглядами человека и их преображением под пером художника не всегда можно провести границу. К тому же здесь имеется достаточно противоречий, если только речь не идет о постепенной эволюции в течение многих лет. В апреле 1837 года еврей был зачинщиком и главным триумфатором Июльской революции:
«Евреи оплатили Июльскую революцию, потому что им легче манипулировать буржуазией, чем дворянством. – Еврей платит Просперо… Этот еврей красивый, толстый, бледный, счастливый и торжествующий над христианами, которые во всех странах обожают золотого тельца. – В последней главе он рассказывает, что турецкий султан и папа принимают его одинаково хорошо, и что он купил один крест для императора, а другой для короля. – Мир лежит у его ног. – Герцогини оказывают ему почести в своих салонах, когда ему угодно, а христианские бароны смиренно служат ему…»
Двадцать лет спустя, в марте 1856 года этот еврейский триумф описывается в совершенно других тонах:
«Заметка о евреях. – Это восточное и пламенное племя (la race), прямые потомки патриархов, преисполненные всеми древними знаниями и гармонией, обладают высшими способностями, которые ведут их на вершину успеха в делах, литературе и особенно в искусствах и музыке, в большей степени, чем в остальных изящных искусствах. Всего лишь сто тысяч израильтян обосновались среди тридцати шести миллионов французов, но они без конца получают первые призы в лицеях. Четырнадцать из них завоевали первые места в Нормальной школе (Высшая нормальная школа в Париже – одно из самых престижных учебных заведений Франции. (Прим. ред.)). Пришлось сократить число тех, кому разрешается участвовать в конкурсе на публичных экзаменах».
Что касается Виньи как писателя, то в «Дафне», неоконченном произведении, которое, судя по всему, является своеобразным автопортретом, он полностью открывает свои чувства по поводу интересующего нас предмета. Иудео-христианская противоположность обозначается там следующим образом: с одной стороны, другие, неверные, Юлиан Отступник и его языческие или христианские друзья, философ Ливаний (Наставник Иоанна Златоуста в ораторском искусстве. (Прим. ред.)) или Иоанн Златоуст, которые спорят, борются, страдают; с другой стороны, молодой торговец-еврей Иосиф Йехайя, бесстрастный зритель этих диспутов, борьбы и страданий, образ автора или по крайней мере его совести. Иосиф Йехайя не обычный торговец, он запросто посещает императора и не уступает в культурном отношении ему и его придворным; будучи сам философом, он не может «не восхищаться тем, как все изменения среди идолопоклонников неизбежным образом ведут к возрастанию нашего могущества в мире».
На всем протяжении повествования мы встречаем лишь невыразимые чувства, острое беспокойство августейших протагонистов о будущем человечества – будет ли лучше для человечества обратиться в христианство или остаться языческим? – и кажется, что еврей-философ также разделяет эти чувства и заботы. Но в самом конце, когда «глупые и жестокие» христиане убивают язычников и разрушают их храм, Иосиф Йехайя за бесценок выкупает у них сокровища язычников, после чего сбрасывает маску: «На это можно восстановить большую часть Храма Соломона. Так, благодаря нашей настойчивости, наш священный народ выкапывает под ногами всех других народов шахту, полную золота, в которую они попадут, станут нашими жалкими рабами и признают наше вечное господство. Да возрадуется Бог Израиля!..»
Угрозы будущего: социалистические движения
Если Шатобриан и даже Виньи использовали против евреев старые аргументы из католических арсеналов, то в течение первой половины XIX века церковь воздерживалась от ведения кампании против них. Было ли это следствием еще слишком жгучих воспоминаний о Революции и нападках Вольтера? В любом случае почти невозможно встретить представителей духовенства среди антисемитских полемистов того времени. Единственным заметным исключением был итальянский аббат Кьярини, «профессор восточных древностей» в Варшаве, опубликовавший в 1829 году в Париже на средства императора Николая I свою «Теорию иудаизма применительно к реформе израильтян во всех странах Европы». Этот труд, муссировавший старые басни о ритуальных убийствах и отравлении колодцев, вызвал некоторый шум, а «Израильские архивы» включили его автора в число самых крупных клеветников в области истории иудаизма.
В остальном католические специалисты по борьбе с иудаизмом пополняли свои ряды из числа обращенных в христианство евреев, таких, как аббат Драх, братья Ратисбонны или Серфберр де Медельсгейм, чей опус «Кто такие французские евреи» (1842 г.) разошелся в количестве двадцати тысяч экземпляров и, по всей видимости, привлек внимание Виньи. Однако он заслуживает того, чтобы его извлекли из забвения по другой причине. В нем имеются черты, которые характеризуют тогдашнее общество: если верить этому сочинению, то при Июльской монархии еврей мог получить доступ к добродетели и религии, только когда ему удавалось сделать себе состояние:
«…хотя немецкий еврей обычно умирает без покаяния, иногда случается, что он исправляется, особенно если он разбогател. Тогда такие евреи становятся по-настоящему добрыми и благородными: они творят добро, не выставляя его напоказ, живут без роскоши и спеси; они дают своим детям солидное либеральное образование; они являются полезными гражданами, и родина может рассчитывать на них в час опасности; они честны и законопослушны, признают заблуждения своего народа, и поскольку никакой интерес не заставляет их скрывать свои чувства, они признают истину и почти все принимают христианство».
Хорошо понятно, что в эту эпоху крупные антиеврейские кампании начинались совсем в других местах. Но любой проект радикальной реорганизации общества наталкивался на всем протяжении западной истории на различные образы евреев, иногда скрытые под мессианизмом Израиля, чаше стремящиеся превратить еврея в антисимвол. Этот феномен с особой ясностью выступает в случае французских социалистических движений.