Мне вспоминается наш первый вылет на Германию. То же самое говорил тогда и Кирьянов. Интересно, как ответит он сейчас на настойчивый совет техника?

Я терпеливо жду, но Александр молчит. Наконец, закуривает и тихо произносит:

— Так это же, Вася, фашисты. А мы советские люди… Сколько глубочайшего смысла скрыто в этих привычных нам словах! Вон он какой, наш советский человек! Германский народ в огромном неоплатном долгу перед ним, а он проявляет высочайшее чувство гуманизма, беспокоится о мирном населении, готовый беспощадно уничтожать только тех, кто пришел с мечом на его землю.

Сегодня курс на Кенигсберг. В нашей маленькой группе всего четыре экипажа: мой, моего ведомого Кузина, Протчева и Кошелюка. Мы теперь часто летаем в таком составе.

Густая низкая облачность «прижимает» нас к земле. Мы идем вдоль линии фронта, пересекаем ее и начинаем «свободную охоту». Внизу что-то движется по дороге: автомашины! После первого захода они вспыхивают и начинают взрываться, — должно быть, везли боеприпасы.

Летим дальше. Сбрасываем бомбы на занятые войсками фольварки, поджигаем автомашину…

Вдруг облачность неожиданно кончилась. Не знали мы, что над территорией врага такая хорошая погода! Не сидели бы мы с утра на своем аэродроме.

— Товарищ командир, справа большая группа вражеских истребителей, — докладывает мне Кирьянов. Вижу их и я, считаю: пятнадцать, двадцать? Почему они тут, кого прикрывают?

Просто удирать от истребителей бессмысленно — догонят, собьют. Надо организовать оборону и постепенно оттягиваться на свою территорию.

Приказываю освободиться от оставшихся бомб и разбиться на пары.

— Будем делать «ножницы»! — дополняю приказание.

«Ножницы» — популярный среди советских летчиков тактический прием. Он родился в ходе войны и нашел широкое применение в воздушных боях. Вот и сейчас, встретившись с превосходящими силами противника, мы пробуем использовать его.

Фашистские истребители окружают нас со всех сторон, но натыкаются на наш огонь и отступают. Так длится несколько минут. Мы успешно отбиваемся от двадцати вражеских истребителей и поспешно отходим к линии фронта, там их отсекут наши зенитки.

Вдруг от группы «мессершмиттов» отделяется один самолет и устремляется на меня; хочет сбить ведущего и затем расправиться с остальными советскими штурмовиками. Но нет, не бывать этому! Не бывать!

Моя машина идет в лоб «мессеру». Начался поединок штурмовика с истребителем. Советского человека с гитлеровским убийцей! На бешеной скорости сближаются самолеты. Стрекочут пулеметы, бьют пушки: «кто кого, кто кого?»

Каждая секунда приближает нас к тому невидимому рубежу, на котором решится исход нашего поединка.

Я прекрасно представляю, что произойдет, если ни он, ни я не отвернем. Выдержат ли у фашиста нервы? Так ли он смел на самом деле или только рисуется перед товарищами? Если так, то это будет стоить ему жизни…

Остаются считанные секунды. На последних метрах у моего противника нервы не выдерживают, он проскакивает подо мной. Вижу: вражеские истребители отстали.

Вдруг слышу:

— Куда девался нападавший на нас самолет врага?

— Сбили, товарищ командир, сбили! — Это торжествующий голос Кирьянова. — На земле взорвался!..

Через несколько часов наша четверка снова поднимается в воздух. Летим туда же. Командиру полка тоже показалось странным большое скопление «мессершмиттов» над леском. Надо пробиться к нему и разведать, что или кого они прикрывают. Возможно, в лесу находится важный объект.

Перелетаем передний край и оказываемся над знакомым леском. Нас снова атакует большая группа истребителей, но мы успеваем засечь позиции дальнобойной артиллерии.

После разгрома группировки противника, прижатого к заливу Фриш-Гаф юго-западнее Кенигсберга, Восточно-Прусская операция вступила в свой завершающий этап. 6 апреля войска нашего фронта начали операцию, целью которой было овладеть крепостью и городом Кенигсбергом. Враг имел в городе крупный гарнизон, насчитывавший около 130 тысяч человек. По нашим наступавшим подразделениям вели огонь орудийные и минометные батареи, штурмовые и крепостные пушки, превращенные в долговременные огневые точки танки, пулеметы.

Штурм города-крепости был тяжелым. Длился он несколько дней. И все это время мы летали словно в тумане. Но это был не туман. Это был дым огромного сражения. Казалось, здесь горели даже камни.

В эти дни мы много летали; совместно с артиллерией разрушали фортификационные сооружения, подавляли артиллерийские батареи и опорные пункты гитлеровцев.

8 это же время наша бомбардировочная и штурмовая авиация наносила удары по аэродромам противника, его « транспортам и кораблям в море и портах, по скоплению войск в лесах западнее города. Штурмовики работали и непосредственно над полем боя.

9 апреля остатки кенигсбергского гарнизона капитулировали. 90 тысяч пленными и 40 тысяч убитыми потерял в этом сражении противник. А еще через несколько дней была ликвидирована и земландская группировка гитлеровцев.

Операция, длившаяся четыре месяца, закончилась блестящей победой наших войск. Это была последняя крупная операция, в которой мне посчастливилось участвовать.

Глава пятнадцатая

Великая победа

Никогда не забыть Первое мая тысяча девятьсот сорок пятого года. Мы стояли на аэродроме Шипенбайль, в семидесяти километрах от Кенигсберга. День выдался чудесный. Весна в самом разгаре. Но больше щедрого весеннего солнца сердца советских воинов радовали победы на фронте: советские армии уже штурмовали Берлин!

Еще вечером был получен приказ командира дивизии генерала С.Д. Пруткова всем офицерам полка утром явиться в штаб. Располагался он на аэродроме в Растенбурге, где когда-то стоял наш полк. Уже оказавшись в кузовах трофейных грузовиков, мы старались угадать, зачем нас вызвали.

В Растенбург явились все офицеры полков дивизии. И вот мы построились на бетонной полосе аэродрома. Начальник штаба дивизии полковник Н. Березовой докладывает Пруткову. Затем перед строем появляется командующий нашей воздушной армией генерал Т.Т. Хрюкин.

Поздравив нас с праздником Первого мая, командующий зачитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении мне звания дважды Героя Советского Союза и сердечно обнял.

— Очень рад за тебя, Муса, очень рад!

Генерал, как всегда, называл меня только по имени.

— Кому, скажи, Муса, еще в один день вручили две Золотые звезды сразу? Редчайший случай! Может, даже единственный за всю войну!

Случай действительно был редкий. Дело в том, что в период Восточно-Прусской операции мы очень были заняты боевыми делами и командованию некогда было вручать награды. Командующий приколол к моей груди сразу две Золотые звезды.

На свой аэродром возвращались в радостном настроении: приятно, что и в Восточной Пруссии действия дивизии получили высокую оценку командования. К концу войны на знамени нашей 1-й гвардейской авиационной штурмовой дивизии сияло уже пять боевых орденов. Лишь один наш 76-й гвардейский авиаполк насчитывал 25 Героев Советского Союза. Трое из них удостоились этого звания дважды.

В полку в этот день меня тоже ожидал сюрприз.

Не успели мы привести себя в порядок после дороги, как меня вызвал командир полка подполковник Д.Н. Бочко.

— Вот, Гареев, — сказал он, — не успел вручить. Недавно пришли…

В руках командир держал две коробочки; в одной из них — орден Александра Невского, в другой — Отечественной Войны 1 степени.

…Как-то, дежуря на КП полка, заместитель начальника штаба полка майор И. Шевчук получил задание — одним экипажем произвести разведку немецких войск на узкой и длинной косе, протянувшейся от Пиллау (Балтийск) почти до Данцига (Гданьск). Дело было ночью. Шевчук разбудил меня и сказал;

— Сделаем один вылет. Летим вдвоем, ты ведешь, а я у тебя за стрелка. С истребителями я уже договорился — проводят…

— Поехали, — обрадовался я.