Английские процессы над ведьмами отмечает та же будничность и отсутствие изобретательности, что и английскую народную поэзию. Ведьма замышляет кого-нибудь убить, а когда берет в мужья черта, тот чаще всего представляется существом скучным и домашним. Ребекка Уэст рассказывала Мэтью Хопкинсу, что черт предстал перед ней, когда она собиралась укладываться в постель, и сказал, что хочет жениться на ней. Он поцеловал ее, но сам был холоден, как глиняшка, и обещался “быть ей любящим муженьком до самой Смерти”, — хотя, судя по всему, эта Ребекка была одноногой. Зато шотландские процессы столь же бурны и страстны, как и шотландская поэзия:

и здесь мы оказываемся в гуще мифологии, которая если и отличается от ирландской, то лишь весьма незначительно. Здесь и оргиастические похоть и ненависть, здесь и буйное бесстыдство, которое могло бы стать благодатным материалом для поэтов и писателей-романтиков, если бы мир вновь согласился наполовину поверить во все эти небылицы. Колдуньи разделяются на отряды по тринадцать человек, причем во главе каждого стоит самая юная, и хоть молодые ведьмы жалуются, что объятия дьявола холодны как лед, все равно предпочитают их своим мужьям. Он дарит их деньгами, но тратить их нужно очень быстро, так как через два оборота часовых стрелок они превращаются в сухие коровьи лепешки. Они часто летают в Край эльфов или в Страну фей, перед ними расступаются горы, и, проходя через их громады, они ужасаются “скрежетанью и клокотанью”, которое издают огромные “быки эльфов”. Иногда они сознаются в том, что шныряют толпами в обличье кошек, а когда просыпаются утром, обнаруживают на своих земных телах царапины, оставленные друг на друге во время ночных шатаний, или — если бродяжили в заячьем обличье — собачьи укусы. Изобелл Годи, которую судили в 1662 г. в Лохлэе, признавалась: “В постель рядом с мужьями мы подкладывали вместо себя метлу до своего возвращения… а затем улетали, куда нам надобно, как солома летает над дорогой. Мы летаем как сухобыл, когда хотим, сухое былье и солома нам заместо коней, зажимаем промеж ног и во имя дьявола приказываем: кони — на холм! И если кто, неровен час, тот сухобыл в вихре увидит и не осенит себя крестом, тех мы убиваем наповал, коли нам угодно”. Когда они убивают людей, продолжает она, души от них ускользают, “зато тела их остаются с нами и служат нам всем конями, становясь размером с соломинку”. Ясно, что они одержат “тонкое тело”; надо полагать, это те “животные духи”, которые, по мнению Генри Мора, являются звеньями между душой и телом и вместилищами всех жизненных функций. В Шотландии такие суды вершились куда несправедливей, чем в Англии, где всегда давали слово скептикам, высказывавшим свои здравые сомнения; к тому же применялись одна за одной пытки, которые исторгали все новые признания, и, разумеется, при этом страдали неповинные люди — те, кто чересчур верил в собственные сны, или те, кому удавалось исцелить больного под влиянием какого-нибудь виденмя. Алисон Пирсон, сожженная в 1588 г., вполне могла бы поменяться местами с Бидди Эрли или какой-нибудь другой ученой женщиной сегодняшней Ирландии. Ее осудили за то, что она “наведывалась неоднократно к Добрым соседям и к королеве Страны эльфов, в различные годы недавно и прежде, в чем она сознавалась в своих показаниях, заявляя, что не может точно сказать, сколько пробыла среди них, и что у нее имелись друзья при тамошнем дворе, каковые приходились ей родней по крови и водили хорошее знакомство с королевой фей. И что когда она ложилась спать, то никогда не знала, в какие края унесется до рассвета”. Когда же речь шла о колдуньях, исцелявших болезни, то их наказание объяснялось точно так же, как в собранных леди Грегори историях. Одну такую ведьму, дававшую показания перед самим Яковом I, осудили за то, что она “забрала хвори и недуги больного на себя, а немного погодя наслала их на третье лицо”.

Сегодня среди медиумов насчитывается больше женщин, чем мужчин; так же и ведьм всегда было больше, нежели колдунов. В XVI и XVII веках колдуны полагались на свои чародейные книги — в отличие от ведьм, чьи видения и переживания, как представляется, лишь наполовину умышленны, а даже когда умышленны, то вызываются какими-нибудь заклинаниями наподобие детских считалок:

Чаще всего колдунами были ученые люди, алхимики или мистики, и если они порой имели дело с дьяволом — или каким-то духом, которого называли этим именем, — то были среди них и аскеты, и святые-еретики. Наша химия, наша металлургия, наша медицина во многом обязаны тем случайным открытиям, которые они совершали в поисках философского камня или эликсира жизни. Они были связаны между собой в тайные общества и, возможно, владели неким забытым умением освобождать душу от тела и отправлять ее за божественным знанием. В одном письме Корнелия Агриппы, которое цитирует Бомонт, содержатся намеки на подобное умение. Вдобавок, колдуны, как и ведьмы, творили множество чудес силою воображения, — или, вернее сказать, своей способностью вызывать перед умственным взором яркие, отчетливые картины. Как пишет Бомонт, арабские философы учили, “что душа силою воображения способна совершать то, чего ей желается, — проникать на небеса, обуздывать стихии, разрушать горы, превращать долины в горы, и вытворять с вещественными формами все, что пожелается”.

В отношении колдунов мы не располагаем столь же дотошными сведениями, какие можно найти о делах ведьм, так как не многие английские колдуны представали перед судом — этим единственным учреждением той поры, занимавшимся психологическими исследованиями. Однако появившийся в XVII веке перевод сочинения Корнелия Агриппы De occulta phtlosophia, с добавлением сомнительной четвертой книги, напичканной заклятьями, прямо-таки наводнил Англию и Ирландию колдунами, ведунами и чародеями всех мастей. В 1703 г. преподобный Артур Бедфорд из Бристоля, цитируемый Сибли в его большой книге по астрологии, рассказывал в письме епископу Глостерскому, как к нему приходил за советом некий Томас Перке. Этот Томас Перке жил вместе с отцом, оружейником, и посвящал свой досуг математике, астрономии и поиску вечного двигателя. Однажды он спросил у вышеупомянутого священника, дурное ли дело общаться с духами, сам же так изложил свои взгляды: “С ними возможно вступать в невинное общение — если не заключать с ними сговоров, не наносить никому вреда с их помощью, не проявлять чрезмерного любопытства к заповедным тайнам, — и сам он беседовал с ними и слушал их пение к вящему своему удовольствию”. Затем он рассказал, что обычно по ночам отправляется к перепутью с фонарем и свечой, освященными для этой цели, согласно предписаниям из имевшейся у него книги, а заодно освятив и мел для очерчивания круга. Духи являлись ему “в обличье крошечных девиц, ростом фута в полтора… и говорили они голосами чрезвычайно визгливыми, как древние старухи”, а когда он просил их спеть, “те отходили чуть поодаль, за кустарник, откуда до него доносились звуки настоящего концерта, и была это столь изысканная музыка, какой он никогда прежде не слыхивал; и в верхнем регистре слышалось нечто весьма пронзительное и резкое, вроде свирели, но это придавало особую прелесть звучанию остальных партий”. Преподобный Артур Бедфорд отказался от предложения познакомиться самому и познакомить друга с этими духами, и сделал чинное предупреждение Перксу. Несколько усомнившись в здравости его рассудка, священник задал ему сложную математическую задачу, однако, увидев, что тот запросто расправился с ней, счел его здоровым. Четверть года спустя молодой человек пришел снова, но теперь по его лицу и глазам было видно, что он тяжко болен. Он посетовал, что не внял предостережению священника и вот его колдовство уже сводит его в могилу. Он порешил обзавестись демоном-искусителем и прочитал в своей чародейной книге, что для этого надлежит сделать. Ему предстояло сшить книгу из девственного пергамента, освятить ее и взять с собой к перепутью, а потом, кликнув своих знакомых духов, спросить у первого из них его имя и записать это имя на первой странице книги, затем спросить второго, и записать то имя на второй странице, и так далее — пока у него не наберется достаточно демонов. С именем первого он справился без труда — оно было древнееврейским, но остальные стали являться в чудовищных обличьях — львиных, медвежьих и тому подобных, или швыряли в него огненные шары. Ему пришлось стоять там посреди этих ужасающих видений до самого рассвета, и от того страха он не оправится уже до смерти. Я читал в одной книге XVIII века, название которой теперь не припоминаю, о двух мужчинах, которые очертили магический круг, и призвали духов луны, и увидели, как те топчутся в облике огромных быков за чертой круга или катаются, как клоки шерсти. Как уверяд^один из рассказчиков, выслушанных леди Грегори, клок шерсти — это одна из наихудших форм, какую может принять дух.