Была поздняя осень, небо хмурилось. Север дышал холодом и запахом снега, над хребтами клубились черные тучи и у людей на сердце было мрачно: они с тревогой ждали наступления голодной зимы, зная, что помощи ждать неоткуда.

Неподалеку от Косета, на берегу Арагви, на холме жил арагвинский князь.

Однажды жена сказала князю:

– Приближается зима, а у нас нет ни одной мерки зерна. Что мы будем есть? Мы уже продали все, что можно было продать! С холопов наших тоже взять нечего. Старая пословица гласит: «Если арба больше не годится, чтобы возить на ней дрова, значит, она сама годится на дрова». Возьми детей Глахи и продай их где-нибудь, обменяй на зерно.

Князь ничего не возразил.

Ночью через хребты прорвался северный ветер, засвистел, завьюжил, намел снежные сугробы. Стало необычно холодно.

Двое бедняков, муж и жена – Глаха и Марта – жили рядом с домом князя. В тот вечер они улеглись спать поближе к огню, укрывшись старой буркой. Детей своих, мальчика и девочку, они уложили между собой и стали рассказывать им сказки, чтобы дети забыли о голоде. Но от голода и холода страдает даже волк, что же сказать о маленьких детях? Они долго не могли уснуть, плакали и просили хлеба.

Наутро потеплело. Солнце обласкало горы своими лучами и утесы засверкали золотом. Земля отогрелась. Запели птицы. Люди вышли на улицу. Глаха с женой и детьми тоже сидел у порога дома, греясь на солнце, и благодарил бога, создавшего светило.

Вдруг перед ними вырос княжеский моурау.

– Князь требует к себе ваших детей, – сказал он. Глаха сидел, как громом пораженный. Он ничего не мог понять, но сердце его сжалось от тревоги и он спросил дрожащим голосом:

– Зачем же князю наши дети? Княжеский посланец крикнул, подбоченясь:

– Откуда мне знать, зачем ему ваши дети? Это его дело? Он схватил мальчика и девочку за руки и потащил их к князю. Девочке было семь лет, мальчику – девять или десять. Поднялся крик. От плача детей и причитаний родителей содрогнулась земля. Сердца всех, кто видел эту картину, готовы были разорваться, но вступиться не посмел никто.

Глаха с женой, плача, шли за детьми до самого княжеского двора. Войдя во двор, они упали на колени. Князь, выглянув с балкона, крикнул:

– Гоните прочь этих ослов, чтобы я не слышал их воя! Слуги пинками погнали несчастных за ворота. Те пошли прочь, плача и проклиная князя. Князь услышал эти проклятья и крикнул:

– Хосро! Хосро!

Толстый Хосро явился к нему.

– Скажи стражникам, чтобы они как следует намяли им бока! – приказал князь.

Стражники догнали стариков и избили так, что на них не осталось живого места. Они с трудом добрались до дому, и Марта в тот же день умерла. Собрались бедняки, такие же, как Глаха, и, оплакав несчастную женщину, похоронили ее. Глаха недолго прожил после этого и через несколько дней тоже умер.

В тот самый день, когда хоронили Марту, князь отправился продавать детей. По лицам их потоками лились слезы. Камень бы растаял от их плача, но сердце князя было тверже булыжника.

Вечерело. Солнце, не в силах смотреть на страдания сирот поспешило уйти за горы. Было уже почти темно, когда князь добрался до дома Таджи и приветствовал хозяина.

– Добро пожаловать,-ответил Таджи. Он помог гостю спешиться. Детей тоже сняли с лошади и ввели в дом.

Таджи с князем сели у огня. Жены Таджи и Дзама обрадовались детям, приласкали их и те перестали плакать, но еще всхлипывали время от времени.

Зарезали барана. Мясо варилось в котле над пылающим очагом. Жена Таджи тем временем готовила угощение, пекла пироги с сыром. Наконец, ужин был готов. Накрыли обильный стол.

Таджи ни в чем не знал недостатка: при жажде пил пиво, для веселья – араку. Дом – полная чаша, вдоволь земли. Из года в год у него оставались излишки зерна.

Они долго пировали, тост следовал за тостом. Наконец, ужин закончился. Убрали столы. Таджи все еще не знал, зачем пожаловал к нему князь. Такой уж был у него обычай – не спрашивать гостя ни о чем, не угостив его сначала хлебом-солью.

Теперь время настало и Таджи обратился к князю:

– Позволь спросить тебя, куда ты едешь и куда везешь этих детей?

Князь ответил, пригладив ус:

– Ищу, где бы купить зерна. Холопы мои обнищали, у них нечего взять, вот я и меняю этих двоих на хлеб.

Таджи, подумав, решил взять детей себе. Сошлись на десяти мерах зерна. Поговорили еще о том, о сем и улеглись спать.

Наутро, встав и умывшись, снова сели за стол, потом князь забрав свое зерно и оставив детей, отправился восвояси.

Таджи предложил брату взять одного из детей. Дзама усыновил мальчика, а девочка стала приемной дочерью Таджи Девочку стали звать Гурдзыхан, а мальчика – Гурдзыбек.

Дети долго не могли забыть своих настоящих родителей плакали по ним, но, окруженные заботой и лаской приемных матерей, через несколько лет забыли родной грузинский язык и прошлая жизнь стала представляться им далеким сном. Лет в пятнадцать Гурдзыбеку стали доверять стадо. Таджи и Дзама уже не считали себя бездетными, в их домах звучали песни, слышался смех.

Как-то летним днем Гурдзыбек вместе с женщинами доил во дворе коров, Дзама, сидя на плоской крыше, возился с ружьем. Он весело шутил, глядя на свою семью, на сердце у него было светло и радостно.

Вдруг ружье выстрелило. Гурдзыбек ткнулся головой в ведро с молоком – пуля попала ему прямо в лоб и вышла из затылка. Женщины бросились к нему, Дзама тоже сбежал с крыши, но Гурдзыбек уже был мертв. Дзама молча повернулся и ушел в дом. Там он снова зарядил ружье, выстрелил в себя и опрокинулся навзничь посреди дома.

Поднялся крик и плач. Женщины рвали на себе волосы, царапали щеки. Сбежавшиеся люди тоже плакали, узнав о случившемся. Таджи в это время не было дома-близилось время сенокоса и он отправился в горы взглянуть на луга. За ним послали и вскоре он появился.

Через три дня был готов склеп. Таджи зарезал двух быков. Собрался народ из трех ущелий. Мертвых оплакали, положив в склеп, потом, вернувшись в дом, помянули покойников, сказали: «Светлая вам память!», и разошлись, а из опустевшего дома долго еще слышались причитания вдовы Дзама.

Прошло время, пролетели годы. Таджи стал забывать свое горе и жизнь вернулась в привычное русло. В те же времена на берегу Терека жили три брата, младшего из них звали Джиргол.

Как-то весенним днем Джиргол остановился возле дома Таджи и приветствовал сидевшего у дверей хозяина:

– Да будут добрыми твои дни!

– Живи счастливо, юноша,-ответил Таджи. В те времена старшие не обращались к младшим по имени. – Пойдем, солнце мое, в дом, поешь хлеба-соли, ты, наверно, проголодался в пути.

Джиргол хотел было отказаться, но у него было дело к Таджи и он, поблагодарив, без лишних слов вошел в дом.

Было как раз обеденное время. Гурдзыхан собрала им на стол. Они стали есть и пить, а она прислуживала им за столом.

Гурдзыхан и Джиргол раньше никогда не встречались. Теперь, увидев Друг друга, они пришли в смятение. Им казалось, что сердца их стянуты раскаленными железными обручами, они не в состоянии были произнести ни слова.

Любовь так сильна, что, бывает, двое влюбленных при встрече не могут и слова вымолвить, хоть им и есть что сказать друг другу. Наконец, обед закончился, Гурдзыхан убрала со стола.

Как я уже говорил, Таджи никогда не задавал гостям вопросов до того, пока их не накормит. Теперь, когда они встали из-за стола, Таджи спросил:

– Скажи, что за дело у тебя?

– Ничего особенного, я хотел арендовать у тебя пастбище, – смущенно ответил Джиргол.

Они договорились о плате за пастьбу – по одной овце с сотни – и Джиргол отправился домой. С этого дня он и Гурдзыхан горели тайным огнем.

Настала весна, природа пришла в движение. Джиргол пригнал свой скот на земли Таджи. Он сделал загон в зеленой долине и пас здесь свое стадо. Таджи стал пасти свой скот рядом. Гурдзыхан каждый день ходила на пастбище доить коров, каждый день видела Джиргола и сердце ее сгорало от любви к нему.