В деревне Леушинской активистки отремонтировали здание старой котельной и устроили шейпинг-зал. Молодежь оживилась. В селе Берег группа безработных женщин основала производственный кооператив, вырастила капусту и потратила выручку на спортплощадку для детей; в селе Ошевенск ТОСы перестроили старый, заброшенный (в былом — купеческий) дом и открыли маленькую гостиницу «с историческими интерьерами». Причем все сделали правильно — никаких деревянных лавок и тряпичных половиков, а портьеры из рытого бархата и граммофон.

Но главная победа, конечно, — Дом Надежды, дом престарелых, который построил и открыл ТОС в деревне Заозерье. Деревня эта настолько далекая, что стоит уж на самой границе с тундрой. Попасть в те места можно только зимой, и одинокие старики в окрестных деревнях совершенно пропадали. Их в очередь перевозили в областной дом призрения. Пропадала от тотальной безработицы и сама деревня. Перевезли из соседнего села здание заброшенного детского сада, старались, как возможно, удешевить стройку. Открыли дом престарелых на двадцать мест. Какую же пользу это богоугодное дело принесло деревне? Огромную! Появилась работа, «в село вернулись деньги», и, помимо всего прочего, ТОСу удалось получить бюджетный заказ на выращивание овощей и картофеля для Дома Надежды.

В каких отношениях ТОСы находятся с местной муниципальной властью? В самых разнообразных — от симпатии и приязни до недоверия и стеснения. Однако в большинстве случаев активный ТОС настолько помогает местной власти, что та просто не может позволить себе отказаться от сотрудничества.

Более того, ТОСы теперь заводить модно, и в немалом количестве областей и районов они созданы по инициативе местной муниципальной власти. Придворные ТОСы ценны составом — в группе сельских активистов всегда найдется место предпринимателю, успешному фермеру, респектабельному дачнику. ТОСы в таких случаях похожи на скромный благотворительный комитет, приходской совет богатого храма — это «друзья» деревни. Почетные друзья.

Но и свет, зажженный энтузиастом Тюриным с соратниками, тоже не угасает — всегда можно выхватить из лакированной ленты муниципальных новостей какую-нибудь кособокую, неотделанную, прелестную весть — то откроется деревенский Музей Космонавтиков в Торопе — а коллекция сувениров и видеотека («Все о космосе!»), прежде чем стать приманкой для туристов, принадлежали активистке местного ТОСа Вере Корзун. То несколько алтайских деревень договорятся принимать у себя городских отдыхающих, селить их в собственные дома и кормить экологически здоровой сметаной; то в деревне Кехта жители установят мемориальную доску на дом сельского учителя литературы, любимого многими поколениями местных школьников — а «деньги на доску выручили от проведения дискотек в клубе».

Боже упаси подходить к такого рода проектам, вооружившись ясным светом логики — столько в них любовного, нежного, негородского. Естественного.

Сельский староста — важная фигура в деле возрождения общественного самоуправления. Староста, конечно, не деревенский активист (другой тип), он — энтузиаст. Отец деревни. Гораздо ближе народному сердцу, чем глава сельского поселения, несравнимо понятнее, бесконечно важнее. Хороший староста — спасение деревни.

Жителям Борисовки, безусловно, повезло. Все востребованы в деревне — никто не заброшен. Ровно в семь часов вечера проводится ежедневная планерка, обязательная для всех обитателей Борисовки. Жители — все 18 человек — собираются на берегу Оки и рассказывают, как провели день. Иногда староста зажигает костер, и тепло дружественности тогда осеняет докладчиков. Бездельников староста Андрей Александров не любит — пожилые селяне вяжут веники на продажу и для представительских нужд (все в общую копилку!), остальные патрулируют кладбище.

Патрулирование (в наряд заступают сельчанки со свистком и мобильным телефоном) проводится по выходным дням и праздникам. Во всем чувствуется внимание старосты к месту упокоения — только лишь подъезжаешь к деревне с мемориальной стороны, и тотчас вырастает перед тобой рукописный (но большой и красивый) плакат: «Кладбище — это священное место, где покоятся тела умерших до будущего воскресения, и поэтому необходимо соблюдать его в чистоте и порядке. Все захоронения производить с разрешения старосты села».

Так как Борисовка — деревня подмосковная, скромным отрядом в восемнадцать человек Андрей Андреевич довольствуется лишь зимой — летом население деревни возрастает многажды.

Александров был выбран старостой пять лет назад — на деревенском сходе было решено, что жить без некоторого руководства больше невозможно: нет магазина, сгорела церковь, посреди деревни — свалка. Жители деревни болеют. Многие — одиноки. Все — пенсионеры. Пусть энергичный человек управится с деревней.

Прошли пять лет — и что же?

Все деревенские дома свежеокрашены. Приветливо выглядывает футбольное поле. Новый супермаркет дороговат, но изобилен. Никаких свалок на территории поселения и в помине нет.

И вся эта благодать устроена старостой на бедные деньги. Все дружбой, связями, на идеологических технологиях. Борисовка объявлена территорией добра!

Андрей Андреевич уверен, что низовое самоуправление будет быстрее развиваться, если постоянно привлекать к деревне доброжелательное внимание. Он приглашает в деревню гостей! У него есть баня и биллиардная комната. В гостях у Александрова побывали: районные мусорщики (в качестве ответной услуги налажен регулярный вывоз мусора); офицеры из соседнего летного гарнизона (пожертвованы аэродромные плиты для фундамента строящейся церквушки); сотрудники ближайшей ГРЭС (деревне пожалованы футбольные ворота), сотрудники же местного ДРСУ (мусорные контейнеры). И каждому гостю мудрый хозяин говорит: «Помочь маленькой русской деревне — святое дело. Согласен?» Что на это может ответить пьяный русский офицер? Согласен, конечно.

Собственно денежная, доходная часть бюджета деревенского старосты такова — ежегодная дань, взимаемая с дачников. Но — на добровольной основе, и всего по сто рублей за лето. Тридцать вагончиков, установленных старостой на берегу реки (аренда — шестьсот рублей в год), для гостей деревни, желающих заниматься подледным ловом и летней рыбалкой. Также налогом облагается всякая скважина, просверленная на своем участке дачником-москвичом: за пользование деревенскими недрами нужно платить. Негусто. Не то в планах. Андрей Андреевич намеревается на спонсорские деньги («Поставить православный храм в маленькой русской деревне — святое дело») построить особенной красоты маленькую церковь с подвесными галереями — для привлечения чужеземных туристов. «Тогда, — говорит староста Александров, — будет приток иностранного капитала!»

В чем бесконечная уместность, естественность старосты Александрова? Он ветхий человек, наследник почтенной традиции.

Он, подобно татарину, взимает со своих гостей дань. Подобно барину, берет оброк. Как рэкетир, требует отступного. Но что за долги он выбивает? Долги перед маленькой русской деревней! Какая высота, сколько гражданской добродетели в его мздоимстве. В конце концов, главная традиция отечественного самоуправления — в несколько насильственной взаимопомощи. В постоянной жертвенной позиции сельского мира. И эта традиция не прервалась.