— А кому собственно принадлежит компания?

— Черт его знает! Всем известно, что совет директоров это кучка марионеток, вот только кто режиссер неизвестно никому.

— Ерунда. Акции распределены четко, у кого большинство, тот и кукловод.

— Подставное лицо, и вся недолга, — отмахнулся Артём.

Я подала ему следующий диск. Теперь Артём взял его бережно, будто он драгоценный, ни о каком панибратском отношении ни шло и речи. Снова побежали цифры, непонятные знаки, куски текстов. Однако ожидаемой реакции от Артёма не последовало, он спокойно просмотрел файл до конца и вынул диск.

— Ну, что? — удивленно спросила я.

— Абсолютно ничего интересного для нас. Немного отличий, но результат схож.

— Но это Глоуб?

— Я бы сказал, что похоже на сборную солянку из наших и глоубовских. Фигня.

Я была в замешательстве, ведь из-за этого диска убили Еремеева! Из-за фигни!

Станислас не похож на профана. Отличить зерна от плевел он способен.

— Скажи, Артём, а Станислас разбирается в этом? Он мог бы почувствовать разницу между информацией на первом диске и на втором?

— Станислас? Станислас мог бы отличить информацию, не читая диск, по запаху!

Вот это характеристика, я даже испытала чувство гордости за своего любимого. От самого Артёма! Сложив руки ладошками, я умоляюще взглянула на Артёма, и он взял в руки третий диск, который я скопировала дома с карты памяти. Я отвернулась к окну, меня более не интересовали цифры, пробегающие по лицу Артема, но звук, который он издал, привлек мое внимание снова. Звук был подобен звуку воздуха, выходящего из прохудившегося шара надутого гелием.

— Откуда это у тебя? — шепотом спросил Артём.

— Да, так…

— Мне моя жизнь еще дорога. За это Ставицкий со товарищи попарят мне ноги в тазике с бетоном, а ополоснуть привезут к Веретёнке. Веретёнка хоть и мелкая, но мне хватит.

— За глоубовский файл? — ошарашено спросила ничего не понимающая я.

— Какой к чертям глоубовский! Это то, над чем мы паримся вот уже который год!

Это единственное, что может дать нам отрыв от Глоуб! И это гуляет по рукам…

Владелец Глоуб родную маму продаст, что бы заполучить это…

— Тсс! — успокоила его я. — Не переживай, все будет о'кей.

— Александра, я всегда знал, что ты умница, но теперь я в этом сомневаюсь. Это копия, а где оригинал?

— Не волнуйся, ничего такого, что бы мы ни смогли пережить. Всё в моих руках, и я контролирую ситуацию.

— Хотелось бы верить, — он устало закрыл глаза. Я убрала все диски в сумку и проверила, не остались ли следы нашего пребывания в компьютере Паука.

Артём позвонил Пауку, и тот обеспечил нам беспрепятственный выход из бельэтажа.

На выходе из интернет-кафе я взяла Артёма за руку и, гладя в глаза за стеклами очков, сказала:

— Прости, что втянула тебя. Мне не к кому обратиться. Не беспокойся, наше свидание останется тайной. И ты ни с кем не делись. Поверь мне, ничто не будет во вред «Хадраш текнолоджи». Я знаю, ты много сделал для этого проекта.

— Да уж, руки чешутся отнять, но это всего лишь копия… — сказал успокоившийся Артём, — береги себя, и, если что, обращайся.

Глава восьмая

Вернулась я поздно. Совесть мучила, хотелось всё рассказать Станисласу, но я понимала, что сегодняшний вечер последний мирный в нашей жизни. Если я ошибаюсь, и завтра мы не будем по разные стороны баррикад, то все равно Станислас не простит мне мое самовольство и умолчание. Он встретил меня у калитки, помог донести нетяжелую сумку. Нетерпеливо спросил:

— Ну?

— Всё о'кей.

Похоже «о'кеем» я заразилась от Артёма. Станислас не стал наседать на меня, подождал, когда я сниму туфли, вытащу из сумки и положу на стол привезенные продукты. Увидев бутылку шампанского, присвистнул:

— У нас сегодня праздник?

— Да, завтра ты зарегистрируешь авторские права, и в нашей игре в прятки не будет смысла. Глоуб Коммьюникейшн прикажет долго и счастливо жить. Давай отметим это радостное событие.

Я достала с полки наши потрескавшиеся чашки и дунула в одну и в другую.

Станислас снимал фольгу с горлышка бутылки.

— Что-то ты не весела… — спросил он с подозрением. — Уж не случилось ли чего?

— Нет, что ты! — заверила я его и улыбнулась печальною улыбкой.

— Ну нет, ты меня не обманешь, рассказывай! — приказал он и плеснул пенящийся напиток в чашки.

— Просто грустно, что заканчивается наше приключение. Вернемся к жизни, в которой нас нет друг у друга. Ты будешь занят и не найдешь даже времени поболтать со мной по телефону. Тем более Наталья Леонидовна…

— Бабские бредни, — определил Станислас с усмешкой, — никто не посмеет мне навязывать Натали.

Никто — это Владимир Станисласович, отец. Вот возможность вызвать его на откровение. Я протянула свою чашку навстречу его, чашки глухо содвинулись.

— За удачу! — провозгласила я.

— За любовь! — отозвался Станислас.

— Владимир Станисласович не обрадуется, узнав о наших отношениях, — продолжала я интересующую меня тему. — Кто ты и кто я?

— Не бери в голову, он мне не указ. А после всего… — он запнулся, но продолжил.

— Я не советую тебе работать у него, хочешь, переходи ко мне? Хотя, когда мы вернемся, ты станешь очень богатой женщиной и можешь не работать вовсе. Откроешь свое дело, у тебя получится.

— Мне нравиться работать у твоего отца, — я сознательно разжигала страсти, — он никогда не относился ко мне как к стоящему ниже по иерархической лестнице.

— Всё изменилось, — я видела, как Станислас побледнел, и голос его приобрел ледяной оттенок. — Работать на него ты не будешь. Жить будешь со мной.

Моя чашка выпала из рук, плеснув по ногам холодной влагою. Удивительно она даже не разбилась, несмотря на свою древность и щербатость. Станислас поднял ее, встряхнул и налил шампанского.

— За это и выпьем, — предложил он.

Я сунула нос в чашку, что бы ни смотреть в глаза Станисласу. Он дождался, когда я сделаю глоток, и попросил:

— Ну, поцелуй же меня, или не рада?

Я поцеловала его поцелуем Иуды. Щеки мои горели от стыда и отчаяния. Отступать некуда. Я продолжила:

— А как же мы решим с твоим отцом…

Станислас взорвался.

— Пошел он к черту! Он нас не спрашивал когда женился на Натали! Никогда не прощу ему слёз моей матери! — глаза метали молнии, кулаки были сжаты, рот скривился от непереносимой ненависти. — Он ее убил! Убийца! Убийца не может рассчитывать на снисхождение!

— Успокойся Станислас! — я испуганно прижала руки к груди. — Не суди его, да не судим будешь.

— Не прощу, — сквозь зубы процедил он.

Это было страшнее, чем его крики. Похоже, права молва, что от ненависти к отцу он может решиться на отчаянные поступки. Ответ мы узнаем завтра. Я приблизилась к нему, взяла его лицо в свои ладони и, глядя в зеленые льдинки, сказала:

— Я люблю тебя. Помни об этом, что бы ни случилось.

Он совершенно успокоился, мы пили шампанское, сидя на трухлявом крылечке и смотрели, как стремительно темнеет ночное небо, и появляются яркие звезды и полная луна. Прохладный ветерок шевелил его светлые волосы, и мне ужасно хотелось поцеловать ямочку на его подбородке. Скоро кончится мое счастье. Нельзя сейчас думать об этом, а то мои последние, счастливые минуты обратятся в ожидание кошмара.

— Я хочу заниматься с тобой любовью, — сказала я вставая.

— Боже, какое чудовище я создал! — засмеялся Станислас.

— Пойдем, Франкенштейн! — подтолкнула я его, шикнув на себя за то, что подумала как он прав!

С утра Станислас уехал в юридическую фирму, подвизающуюся на ниве патентно-лицензионной деятельности, и я со страхом ждала его возвращения. В этой организации я была вчера и зарегистрировала авторские права корпорации «Хадраш текнолоджи» на новейшие разработки в информационных технологиях. Каковы будут глаза у Станисласа и у патентного поверенного, когда они обнаружат, что Хадраш-младшего опередила шустрая девица, с крашеными волосами и раскрашенная жутко вульгарной красной помадой. «Но Вы не беспокойтесь, господин Хадраш, интеллектуальная собственность принадлежит Вам», скажет толстый Уточкин.