Фонограф остановился.

Один клиент, надув рот, стал имитировать его звук. Это не должно было быть трудно, поскольку я знал многих, кто так умеют.

Наконец появились женщины. Я их пересчитал. Числом их было семь.

Короткие платья издавали тот запах греха и нищеты, которым пахнут усыпанные блестками и мишурой одеяния восковых монстров, выставляемых в маленьких музеях на ярмарках.

Бледный грим и блеск кукол из глазированного картона. Перстни, в линию на пальцах, сверкали.

Когда одна из этих девушек легкого поведения была сама по себе, ее ноги казались красивыми, но как только она смешивалась со своими компаньонками, недостатки их бросались в глаза, уж и не знаю, чем это рационально объяснить.

Одна женщина села рядом с нами и, смеясь, откинулась на банкетку. У нее были желтые зубы, которые, из-за белизны ее лица, казались еще желтее. Глаза были подчеркнуты, как старый циферблат. Запах духов, который она издавала, чувствовался сильнее, когда она двигалась.

Племяш смотрел на нее с восхищением. Он совершенно изменился. Он болтал, смеялся и больше совсем не замечал меня.

Внезапно женщина поднялась и, взяв моряка под руку, увела его.

Я остался один. На столе было три стакана и две бутылки.

Я заплатил за все это и вышел с душой, полной горечи.

Я бы сделал все для Племяша. Я его полюбил – его, более слабого, чем я.

Я дал ему десять франков: вместо того, чтобы сохранить их на еду, он предпочел развлечься. Сейчас, быть может, его нет в живых, утопился. А если бы слушался меня, если бы меня полюбил, если бы не насмехался надо мной, мы были б счастливы.

В тот день я бы тоже с удовольствием пошел за женщиной. Я этого не сделал, потому что хотел снять ему комнату.

Он не понял, что в моем сердце сокровища нежности. Предпочел удовлетворить свое желание.

Делаешь добро, а тебя благодарят вот так.

Неужели так трудно понять друг друга на этой земле?