Еще в начале февраля Кошон привлек известного нормандского законоведа мэтра Жана Лойе. В этом человеке епископ рассчитывал найти серьезную опору. Каковы же были его удивление и гнев, когда мэтр Лойе дал всему судопроизводству убийственную характеристику!
По мнению нормандца, процесс никуда не годился. Следствие не располагало материалами и велось против правил. На судей и ассистентов оказывали постоянное давление. В ходе допросов была затронута честь французского короля, за которого подсудимая отвечать не могла и которого самого следовало бы привлечь к ответу. Наконец, мэтр Лойе считал, что ученые богословы не имели права ловить простую девушку на сложных теологических вопросах, в существе которых она не могла разобраться.
С мэтром Лойе был вполне солидарен другой член суда, мэтр Никола де Гупвиль. Гупвиль утверждал, что Жанну не могут судить богословы антифранцузской партии. Она уже была на церковном обследовании — в Пуатье. И если духовенство Пуатье, а сверх того и архиепископ Реймский — непосредственный начальник епископа Бове — в свое время ее испытали и оправдали, го, следовательно, больше и говорить не о чем.
Эти единичные выступления, впрочем, не принесли пользы Жанне.
Мэтр Лойе, высказав свои суждения, поспешил покинуть Руан.
Мэтр Гупвиль не успел уехать и был брошен в тюрьму.
Винчестер и Кошон не обнаруживали склонности щадить тех, кто мешал им расправиться с их жертвой.
Наконец-то судьи напали на верный след!
Жанну тщательно расспрашивали о ее видениях и голосах. Этот пункт допроса можно было особенно заострить и повернуть в нужном направлении. Но Жанна была очень осторожной. Ее голоса были голосами ее сердца, ее миссии. Уже на первом заседании, давая присягу, она оговорила свое право молчать о самом сокровенном.
Однако опытные крючкотворы, умело варьируя вопросы, перетасовывая их и спрашивая то внезапно, то как бы между прочим, сумели все же заставить ее рассказать кое-что…
14 марта в тюрьме ее допрашивал сам монсеньер Кошон с одним из своих ассистентов.
Епископ начал издалека:
— Жанна, знаешь ли ты через откровение свыше, что тебе удастся спастись?
Девушка почуяла недоброе.
— Это не относится к процессу. Неужели вы думаете, что я стану говорить против себя?
Епископ настаивал.
Жанна продолжала упорствовать:
— Я во всем полагаюсь на господа бога. Он сделает все, как ему будет угодно.
Лицо епископа изобразило презрение.
— Значит, твои голоса вообще ничего не сказали тебе об этом?
Удар попал в цель. Девушку взяло за живое. Ах, эти попы думают, что ей ничего не известно! Что ее голоса не ободряют ее, не предрекают ей спасения! Так пусть же знают!
— Они сказали мне, чтобы я была бодрой и смелой. Они сказали мне, что я буду освобождена великой победой. За мои мучения они обещали мне большую награду…
Епископ переглянулся с ассистентом.
— И с тех пор, как они сказали тебе это, ты уверена, что будешь спасена и не попадешь в ад?
Вопрос был поставлен очень хитро и тонко. До сих пор разговор шел о спасении из тюрьмы. Епископ, используя запальчивость Жанны, незаметно подменил эту тему темой вечного спасения, спасения души. Согласно учению церкви, ни один человек не может знать, попадет ли его душа в рай или в ад. Жанне следовало на подобный вопрос ответить гак же осторожно, как раньше она ответила на вопрос о благодати. Но девушка была слишком утомлена, обессилена и раздражена. На какой-то момент она утратила ощущение опасности.
— Да, я верю в это гак же твердо, как если бы уже была спасена.
Епископ снова посмотрел на ассистента. Его взор выражал торжество.
— Этими словами много сказано. Итак, ты полагаешь, что больше не можешь совершить смертного греха?
Жанна осеклась. Она поняла, что сказала лишнее.
— Об этом я ничего не знаю; я во всем полагаюсь на бога.
Но было поздно. Слова были произнесены и записаны. Кошон был более чем удовлетворен. Теперь он ясно видел, в каком направлении надо завершать следствие.
Перед подсудимой без обиняков был поставлен главный вопрос, который должен был решить судьбу процесса:
— Желаешь ли ты представить все свои речи и поступки определению нашей матери, святой церкви?
Жанна интуитивно догадалась о подвохе, скрытом в этих словах. Она постаралась увернуться от прямого ответа:
— Я готова во всем положиться на суд пославшего меня царя небесного.
Но вопрос был повторен.
Тогда она заявила, что не видит разницы между богом и церковью.
Ей объяснили, что это заблуждение. Католические богословы различали «церковь торжествующую» и «церковь воинствующую». Первая из них была небесной, вторая — земной. Первая включала в свой состав бога, ангелов и святых, вторая — папу, кардиналов, епископов и прочее духовенство. Торжествующая церковь ведала спасенными душами, воинствующая — боролась за их спасение. В данном случае, говоря о матери церкви, судья как раз и имел в виду земную церковь, представленную настоящим высоким судом.
— Ты не хочешь подчиниться церкви воинствующей?
Жанна поняла существо вопроса. В узком смысле он означал: «Ты не хочешь подчиниться данному суду?» Но именно потому, что вопрос был поставлен шире, ответить на него было непросто.
Девушка попыталась еще раз увернуться.
— Я пришла к королю Франции от бога, девы Марии, святых и небесной всепобеждающей церкви. Этой церкви я подчиняюсь сама и на ее суд передаю все мои дела, прошедшие и будущие.
— А церкви воинствующей?
— Я ничего больше не могу добавить к тому, что сказала.
Все было ясно. Судьи и инквизиция узнали то, что хотели знать. 17 марта следствие объявили законченным.
Теперь принялся за работу обвинитель Жан Эсгиве. С помощью ассистентов он произвел хирургическую операцию над протоколами допросов Жанны. Все, что в какой-либо степени говорило в пользу девушки, было исключено. Остальное распределили по рубрикам, главное отделили от второстепенного, фразам придали нужную форму и убедительность.
…Мысль о том, чтобы осудить девушку как колдунью, была оставлена. Для этого не хватало данных. Все говорило о ее хорошем поведении, нравственности, набожности. Правда, Эстиве приберег даже самые ничтожные факты, вроде «дерева фей» или неповиновения родителям, чтобы использовать их в положенном месте. Но главный удар обвинительный акт должен был нанести Жанне-еретичке.