— Правда? — жалобно спросила Кира. Стас кивнул и обнял ее.

— Ну конечно, правда. Тебе совершенно нечего бояться. Считай это просто мелкой неприятностью. Как порезанный палец. Все это пройдет. Тебе надо отвлекаться, меньше сидеть дома. Видишь, сейчас жизнь у тебя налаживается, на танцы ходишь, познакомилась с хорошим парнем… Скоро будет совсем тепло — дома и не посидишь… Сегодня тоже можно будет пойти погулять. Если хочешь — пойдем все вместе, как вчера… только больше не будем заходить в рестораны — я пацифист и бью морды не чаще одного раза в неделю.

Кира фыркнула ему в плечо.

— Ну? Успокоилась?

— Да.

— Пойдем гулять?

— Да. Конечно. Только я сейчас сбегаю на рынок, куплю кое-что… Ты не мог бы пока прибрать пол?

— Мог, если ты не собираешься тащить с рынка кучу пудовых авосек.

— Нет, мне всего-то надо купить зелени, масла и немного мяса.

— Хорошо. А теперь садись и ешь — омлет совсем остыл.

Кира опустилась на табуретку и послушно начала ковырять вилкой в омлете. Есть по-прежнему не хотелось, но она заставила себя проглотить все до последнего кусочка. Допила чай и, свалив грязную посуду в раковину, ушла одеваться.

Набросив легкую джинсовую куртку и крикнув Стасу, что вернется быстро, Кира захлопнула за собой дверь и, обернувшись, увидела, что в подъезд зашел какой-то мужчина. В принципе в этом не было ничего необычного, и она начала спускаться по лестнице, но мужчина, поднявшись на несколько ступенек, внезапно загородил ей дорогу. Это был худощавый молодой человек, не старше ее, черноволосый, с тонкими гангстерскими усиками.

— Девушка, вы из восьмой квартиры? Кира Сарандо? — негромко спросил он, и Кира остановилась, заранее продумывая путь для отступления. Еще один бабкин кредитор? Ну, здесь вам не ночь и трансформаторная будка, стоит заорать или грохнуть в дверь, и выскочит Стас.

— Да. А в чем дело?

— Я ваш участковый.

— Лично мой?

— Ну, не только ваш, конечно… — он усмехнулся.

— Участковый милиционер? — уточнила Кира зачем-то, хотя это и так было ясно.

— Да уж не врач… — человек извлек из внутреннего кармана удостоверение и продемонстрировал ей. — Дашкевич Максим Михайлович. Вас трудно застать, поэтому я решил забежать сегодня.

— А что случилось? Мы вроде общественный порядок не нарушаем, тяжелый рок по ночам не включаем…

— Да нет, я все по тому же вопросу, — увидев недоумение на ее лице, Дашкевич вздернул брови. — Я уже заходил к вам не так давно… Ваш брат вам не говорил?

— Нет. Забыл, наверное… А что за вопрос? — она оглянулась на дверь. — Может, вы хотите войти, посмотреть документы и все такое?

— Не стоит, я уже был у вас и документы тоже видел… Это по поводу Артема Бондаренко, слесаря аварийной службы, который вместе с Александром Файзулиным выезжал на вызов в вашу квартиру.

Сердце у нее глухо стукнуло, и Киру охватило нехорошее предчувствие. Все же она старательно придала себе естественно-раздраженный вид.

— Да, как же, я помню этих двух коз… нехороших мужчин, которые совершенно ничего не сделали, кроме того, как позже пояснил нам работник РЭПа, навешали нам кучу лапши, что у нас нет сливного колодца, лишь бы ничего не делать, хотя между тем…

— Ну, это я все понимаю, это мне известно, — поспешно перебил ее Максим Михайлович. — Просто… я уже уточнял это у вашего брата и хотел бы уточнить у вас… Может, Бондаренко обмолвился, куда направляется из вашей квартиры, может, вы заметили в его поведении что-нибудь странное… Может, кто-нибудь заходил за ним?

— Ну, вот этот, его напарник, Саня… Но Бондаренко к тому времени уже ушел. Напарник разозлился, что тот его не дождался… Мне так показалось. А что случилось?

— Он пропал.

Кира почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног. Перед глазами всплыла пустая гостиная, крошечные красные капельки на обоях… И следом, заслоняя все это, выползло огромное светящееся слово „ПСИХУШКА“.

— А мы-то тут при чем? — она подбоченилась. — Полагаете, что мы с братом, огорченные нерадивостью этого Бондаренко, порубили его на кусочки и закопали в саду под покровом ночи и кустом ежевики?

— Вы так не шутите — у меня с чувством юмора неважно, — сказал Дашкевич с легким холодком. — Ваша квартира была последней, куда он заходил в ту ночь, и после этого его никто не видел. Упаси боже вас в чем-то обвинять, но факт в том, что человек пропал, и поскольку ваша квартира на моей земле, то…

— Вас попросили проверить. Я понимаю, — Кира вздохнула, после чего, подумав секунду, рассказала о том, как бесшумно и таинственно слесарь покинул их квартиру, умолчав, естественно, о виденном в гостиной. Максим Михайлович кивнул.

— Да, ваш брат рассказал мне то же самое. И, говорите, ничего не пропало?

— Нет. Просто меня это удивило. Посторонний человек, конечно, может уйти, не попрощавшись, но зачем красться на цыпочках?

— М-да, — Дашкевич задумчиво потер левый ус. — Что ж, в сущности, это все. Пока. Ваш брат, значит, в водителях… а вы где работаете?

— Проектно-экспертное бюро. При морзаводе.

— Ясно. Сарандо… Гречанка, а? — он слегка улыбнулся, и Кира с облегчением почувствовала, что официальная часть визита закончена, хотя совершенно ни в чем не была виновата.

— Частично, согласно моему генеалогическому древу.

— А вы ведь меня не помните? — вдруг спросил Максим Михайлович и улыбнулся шире. — Конечно, вы не можете меня помнить… А я вас помню — и фамилия, а теперь и лицо… Вы из тех людей, у которых лица с детства не меняются.

— Откуда вы можете меня помнить? — удивилась она. — Меня увезли из этого города, когда мне было чуть больше четырех лет.

— Так в детском саду в одной группе полгода были.

— Не может быть! Я бы обязательно запомнила ваши усы!

Он засмеялся.

— И чем дольше на вас смотрю, тем больше вспоминаю. Тогда на обед часто давали ужасные печеночные блины… и нам запрещали тихий час до тех пор, пока не съешь этот блин. Как сейчас помню — все спят, а возле дверей в спальню стоит девчонка и уныло ест этот блин, давится…

— Да, это правда, — изумленно произнесла Кира, — но все-таки я вас не помню. А давно вы участковым?

— Третий месяц. Ну, до свидания.

Кира подождала, пока он выйдет из подъезда, с приветливой улыбкой на губах роясь в своей сумочке, но едва спина Дашкевича, обтянутая черной курткой, исчезла из поля ее зрения, улыбка превратилась в болезненную гримасу, и она бессильно привалилась к облупленной стене подъезда.

В конце концов, что в этом такого?! Бондаренко был просто пьянью — это же очевидно! Мало ли, что с ним могло случиться?! Может до сих пор где-нибудь пьет, не просыхая! Или, на худой конец, свалился в открытый люк и сломал себе шею и так и лежит там. А люк просто закрыли, не заглядывая… Не так уж часто заглядывают в эти люки.

Но уж очень странно он тогда ушел.

Ушел ли?

Конечно ушел, чего же еще? Провалился в потайной ход?

А тени, тени?.. особенно, те, черные… и одна из них, так похожая на деда…

Психушка, психушка…

Закусив губу, Кира отодвинулась от стены. В любом случае, они же со Стасом здесь не при чем… Но Стас не сказал ей. Почему? Забыл?

Ничего он не забыл. Просто прекрасно понимал, чем это обернется. Сегодняшняя истерика произошла бы на полмесяца раньше. И возможно, если он узнает о том, что Дашкевич все же расспрашивал ее, то упрячет участкового детектива в его же собственную кобуру.

— Ну… ты не сказал, и я тебе не скажу… — пробормотала Кира и решительно вышла из подъезда.