— Да что вам — до конечной всего-то метров сто пятьдесят! — он, бросив косой взгляд на платок с пятнами крови на ее запястье, протянул руку за деньгами, и Кира машинально положила на его ладонь измятый рубль. Водитель отвернулся и снова отошел к распахнутому капоту. Кира откатила дверцу и нерешительно взглянула вниз, на слабоосвещенные дома и темные провалы дворов. Пробежать наискосок, и она будет дома. Всего лишь четыре двора. Всего-навсего!
Но они такие темные! И никого внизу — ни единого прохожего. И машин на трассе не видать. Правильно говорил кто-то из соседей, что после десяти этот район — мертвая зона.
Ну, нет, через дворы она не пойдет. Дорога хоть как-то, да освещена. Она дойдет до поворота, а там снова по дороге — всего лишь несколько метров — и освещенный ларек, который должен быть еще открыт.
Ты уже шла этим маршрутом как-то и он поймал тебя. Возле трансформаторной будки. Забыла?
Ну, нет, она дойдет до ларька — и все! У знакомой продавщицы есть телефон, она ей не откажет.
К тому же она не пойдет. Она побежит!
Кира выскочила из машины, бросив ненавидящий взгляд на согнутую спину водителя, и пустилась бежать по пустой дороге, слыша за спиной громкую музыку, долетавшую из раскрытых дверей „топика“. Теперь, когда у нее был относительно четкий план действий, паника слегка отступила, и без нее бежать было намного лучше, и метров тридцать она пробежала отлично — быстро и слаженно, а потом кто-то невидимый вдруг схватил ее за руку и дернул так, что Кира, по инерции еще продолжая бежать, описала широкую дугу, перемахнула через тротуар, шлепнулась на влажную землю и, вскрикнув, покатилась вниз по короткому склону, в кровь раздирая руки и лицо о сухие ветки и бутылочные осколки. Небо, рассеченное ветвями акаций, несколько раз перевернулось над ней и замерло, и тотчас, заслоняя его, словно бледная луна, из полумрака выплыло лицо безумца, скалящее в ухмылке поблескивающее зубы. Крепкие пальцы сдавили ее горло, и Кира судорожно разинула рот, ловя ускользающий воздух. Неподалеку играла музыка — „топик“ все еще был совсем рядом. Неужели водитель ничего не слышал?! Не слышал ее крика?! Но больше она не могла кричать — и дышать не могла тоже. В длинной пятиэтажке, совсем рядом, в нескольких метрах от них, светились окна, и тоже играла музыка, из одного окна доносился деловитый голос диктора, сообщавший последние новости, и Кира, вжатая затылком в холодную палую листву, почему-то особенно отчетливо слышала каждое слово, хотя сейчас ей не было до них никакого дела. Самым важным во Вселенной сейчас были пальцы, сжимающие ее горло, и кто-то из глубины сознания с отстраненным удивлением поинтересовался, почему человек никак не пускает в ход нож? Может, это было бы лучше, ведь смерть от удушья более мучительна…
— Все, — неожиданно ласково сказал человек. Таким тоном любящий папаша сообщает чаду, что пора спать.
Того, что произошло секундой спустя, Кира не смогла ни понять, ни осознать и много часов позже.
Совсем рядом едва слышно хрустнула ветка, и голова человека, для Киры уже начавшая превращаться просто в расплывающееся округлое пятно на фоне бесчисленных мелких белых вспышек, резко повернулась влево, и сразу же вплотную к ней в воздухе промелькнула чья-то массивная тень. Увлеченная пульсирующей болью в глазницах и противным сверлящим звоном в ушах, Кира ничего не слышала. Кажется, кто-то вскрикнул. А может быть и нет. Она видела только это бледное пятно — лицо человека, который сдавливал руки на ее горле.
В следующую долю секунды это пятно исчезло.
Затопленные болью и ужасом остатки сознания не восприняли ни звуков, ни посторонних движений — они ухватили лишь этот обрывок реальности, похожий на фокус. Только что над ней было скалящееся лицо — и вдруг исчезло, хотя человек остался на месте, и его руки все еще сжимали ее горло, и она должна была видеть его лицо, его голову… Крохотные осколки времени растянулись для Киры почти до бесконечности.
Еще долей секунды спустя пальцы на ее горле ослабели, снова сжались, но уже не так сильно, опять разжались, точно сумасшедший передумал душить ее и решил сделать ей массаж. Она еще не поняла, в чем дело, и не понимала, что значит то, горячее и густое, хлынувшее ей на лицо. Может, пошел дождь? Но дождь не бывает таким горячим.
Осыпался следующий осколок секунды, и чужие пальцы отпустили ее шею. Темный силуэт дернулся в сторону, словно кто-то скинул его сильным тычком, буквально смел с нее, и словно откуда-то издалека до Киры долетел приглушенный удар, легкий подпрыгивающий стук и еще какой-то звук, похожий на рокот моря. Впрочем, сейчас это было не важно — она дергала губами, жадно втягивая в легкие живительный воздух, одновременно торопливо смахивая ладонями с лица густую теплую жидкость — еще не поняв, что это, она уже чувствовала к ней отвращение.
Кира вскинулась с земли, судорожно и хрипло дыша и кашляя, приподнялась, опираясь на согнутую руку и быстро моргая склеивающимися ресницами. Перед глазами все еще мелькали белые кружащиеся вспышки, но зрение постепенно возвращалось, и она сумела разглядеть лежащего рядом с ней у основания склона человека. Где-то в другом мире по-прежнему играла музыка, а рядом раздавался странный звук — то ли бульканье, то ли шипение, словно кто-то открыл невидимый кран.
Кира уперлась в землю согнутыми ногами и резким движением отбросила свое тело назад, не сводя глаз с неподвижной фигуры нападавшего. Что-то в этой фигуре было не так, что-то в ней было неправильно, и почти сразу же Кира поняла, что именно, и попыталась закричать, но вместо крика из губ вырвался сипящий, неживой звук. Она снова оттолкнулась ногами от земли, волоча за собой сумку, — и еще раз, не сводя глаз с шеи лежащего, которая, лишь слегка выступая из выреза рубашки, обрывалась какими-то влажными, поблескивающими лохмотьями. Но такого ведь не может быть, там должна быть голова, где его гол…
Раздавшийся неподалеку неторопливый звук шагов прозвучал для нее небесной музыкой. Она повернулась на этот звук и попыталась встать, но ноги не слушались. Она закричала, и снова вместо собственного голоса услышала лишь сиплый звук, перешедший в кашель. Кира перевернулась и на четвереньках торопливо поползла навстречу неспешно идущему в ее сторону человеку, обдирая ладони и коленки об асфальт.
— Сюда… — шептала она, — сюда, сюда, сюда…
Человек увидел ее и на мгновение резко остановился, словно споткнувшись, потом побежал. Рука у нее подвернулась, и она повалилась набок, и тотчас ее подхватили, и знакомый голос испуганно воскликнул:
— Что с… боже мой, Кира!..
Кира приподнялась навстречу обхватившим ее рукам, потом судорожно вцепилась Стасу в плечи и прижалась лицом к его щеке, дробно стуча зубами ему в ухо и не в силах выговорить ни слова. Он обнял ее, озираясь по сторонам, она услышала короткий щелчок, на мгновение ее лицо осветил тонкий луч фонарика, после чего Стас зачем-то тут же попытался уложить ее на асфальт, в ужасе бормоча:
— Куда тебя?.. куда?.. боже мой…
Кира мотнула головой, отчего боль в глазах вспыхнула с новой силой, и уперлась, пытаясь подняться и не разжимая рук, судорожно комкая пальцами его плечи.
— Не моя… — едва слышно прошептала она, — … кровь… не моя… он там, Стас, там… он где-то тут…
Кира с трудом заставила одну из своих рук отпустить его плечо и махнула ею в сторону, потом снова вцепилась в него. Луч фонарика метнулся в указанном направлении, и Стас всхрипнул, словно ему не хватало воздуха, глядя на изорванный остаток шеи лежащего на животе человека и поблескивающий сквозь кровь бледный обломок позвонка. Он поднялся, придерживая сестру одной рукой, и Кира обернулась — как раз вовремя, чтобы увидеть кружок света, подергивающийся на залитом кровью, широко раскрытом мертвом глазе, и отражавшийся в суженном зрачке, кажущемся стеклянным. Рука Стаса дернулась, и голова, лежавшая в метре от них, у ствола акации, лицом вверх, растворилась в милостивом полумраке.
Кира попыталась завизжать — и, наверное, в этот раз у нее бы получилось, но Стас внезапно зажал ей рот ладонью.