Грек завершил обучение и ушел, а пришедший ему на смену отец Бенедикт, худой и желчный монах, держался с ней строго. Он бил Алиенору по пальцам за малейшую ошибку в латинских глаголах, заставлял вставать на колени в наказание за не выученный урок. По наивности Алиенора как-то рассказала Бенедикту о своих мечтах. Монах сурово объяснил ей, что христианской девице непозволительно грезить о женихах. Совокупление мужчины и женщины Бенедикт обличил, как смертный грех, неохотно допуская такую возможность только в освященном церковью браке и то лишь для продления человеческого рода. Следствием проповедей отца Бенедикта стала неискренность ученицы. Алиенора почувствовала отвращение к правилам исповедуемой веры и перестала правдиво каяться в греховных помыслах духовнику. Зачем, если наградой за искренность следует наказание, сопряженное с унижением?

Грезить о своем Геркулесе она не переставала. Когда ей минуло шестнадцать, женихи роем закружили вокруг. Алиеноре доставляло удовольствие наблюдать, как они раболепно ищут ее внимания, заискивая и кланяясь. Среди соискателей ее ласк мало кто походил на Геркулеса. Если бы Алиеноре дали возможность выбрать, она бы конечно нашла. Но отец рассудил иначе…

Барон д'Азни мало походил на мужчину из ее грез, но Алиенора, поплакав, смирилась – отцам не перечат. То, о чем в детстве старый грек рассказывал ей с воодушевлением, в жизни оказалось мерзким: Алиенора даже стала подумывать, что зря обижалась на отца Бенедикта. С покойным бароном она ни разу не испытала того всепоглощающего блаженства, которое пришло к ней с Иоакимом. Это было не похоже ни одно ранее испытанное чувство! Ради такого Алиенора была готова терпеть даже странности любимого.

В первый же вечер Иоаким велел слугам принести лохань, налить в нее горячей воды и сам вымыл в ней баронессу. Алиенора сопротивлялась как могла, уверяя, что часто мыться вредно для здоровья, доброй христианке достаточно делать это раз в месяц, что в конце концов у нее есть Берта, которой одной доверено совершать омовение хозяйки. Но Иоаким настоял. Алиенора уступила: воспоминания о только что испытанном блаженстве были свежи, кроме того, она подумала, что Иоаким просто хочет хорошо рассмотреть ее тело – вдруг там изъян? Служанка сделала большие глаза, получив странное распоряжение хозяйки, но баронесса так грозно глянула в ответ, что Берта умчалась, не чувствуя под собой ног. Как только Алиенора сбросила одежду и забралась в бочку, Иоаким последовал следом и там так усердно исполнял роль банщика, что половина воды оказалась на полу. Баронессе такой способ омовения очень понравился.

Иоаким заставил ее спать без одежды, чему Алиенора тоже вначале противилась. Покойный барон никогда не требовал ничего подобного, для удовлетворения похоти ему хватало задранного подола. Но уже после первой ночи с Иоакимом Алиенора поняла, как это сладко – ощущать любимого всем телом, прижиматься к нему ночью под одеялом, чувствуя исходящий от него жар.

Покойному барону не удалось пробудить в Алиеноре женщину, но хозяйкой он ее сделал. Барона мало интересовали урожаи, подати, селяне; он предпочитал охоту и войну. Поэтому с легким сердцем вручил юной жене ключи от Азни, предоставив Алиеноре самой решать, как распоряжаться немалой баронией. И юная баронесса, к своему удивлению быстро освоилась. Может, неутоленная любовная страсть пробудила в ней рвение к хозяйству, но, скорее всего, Алиеноре понравилась власть. Все обитатели замка, исключая барона, низко кланялись ей при встрече, даже рыцари говорили с ней уважительно, а то и заискивающе. Она выдавала им содержание! Рыцари нередко проигрывали деньги в кости, могли легкомысленно спустить серебро на увеселения в Триполи, и только Алиенора затем решала: дать им немного безантов в счет будущей службы или сурово отказать. Жаловаться на нее барону было бесполезно. Во-первых, тот обожал свою красавицу-жену, во-вторых, восхищался ее умением правильно вести хозяйство. Обхаживать Алиенору было тоже небезопасно: как-то молодой рыцарь из Аквитании, недавно принятый на службу, выпив лишнего, позволил себе недопустимую вольность в обращении к хозяйке. Барон немедленно вызвал хама на поединок и зарубил бы, не умоли Алиенора пощадить. Аквитанца с позором изгнали, а барон после этого определял рыцарей на жительство в ближайшие селения, откуда они являлись в замок только на службу и к общему сбору на войну…

Иоаким поставил поднос на постель и протянул Алиеноре кубок. Взял свой и улыбнулся ей.

"Он красив, умен, отважен, он замечательный любовник, но знает свое место, – думала Алиенора, смакуя густое и сладкое вино. – Покойный барон никогда не принес бы мне угощение, велел бы подать самой. Мы каждую ночь проводим вместе, но он даже не пытается распоряжаться в замке, что сделал бы на его месте любой другой. Например, Рено. Тот бы уже похаживал по двору, поглядывая на всех свысока. О таком муже я мечтала всю жизнь…"

– Сладкое! – сказал Иоаким, ставя пустой кубок на поднос.

– Это отцы-иоаниты научили нас делать такое вино, – пояснила Алиенора. – Виноград для него собирают ближе к зиме, когда ягоды на лозе подвялятся. В них меньше сока, но много сладости, поэтому вино получается необыкновенно вкусным.

– Приятно начинать день с такого напитка, – глубокомысленно заметил Иоаким.

– Это очень полезно для здоровья, – поддержала Алиенора.

– В моей стране с тобой бы не согласились.

– Вы не пьете вина? – удивилась Алиенора. – Как сарацины?

– Пьем, но вечерами. Считается, что с утра это делают только горькие пьяницы. Которых презирают.

– Что же пьете утром?

– Отвар травы. Называется "чай".

Алиенора пожала плечами. Отвары в Леванте пьют только бедные, им вино не по карману. "Может, он беден? – подумала она. – Тогда мне будет легче его уговорить". Алиенора знала о жене Иоакима. Берта принесла ей неприятную весть назавтра после того памятного обеда и говорила с плохо скрываемым злорадством – чувствовалась, что не оставила своего намерения склонить ее к Рено. Но Алиенору она не смутила. В Леванте такое случалось нередко: приезжал женатый рыцарь, давший обет воевать за Святую Землю год-другой, да и оставался. Заводил новую семью… Левант очаровывает многих. Своей красотой, богатством, шумной жизнью и вольностью нравов…

– Выпей еще! – предложила Алиенора, беря с подноса серебряный кувшин.

Иоаким в ответ отрицательно покрутил головой:

– Слишком сладкое для меня.

– Я велю Берте принести другого. Или сикера, если хочешь.

– Сикер с утра будет слишком крепко! – засмеялся Иоаким. Наклонился и чмокнул ее в липкие от сладкого вина губки. – Спасибо, Алечка!

Он собрался встать, но Алиенора мягко удержала его.

– Надо Роджера навестить, – виновато сказал Иоаким, подчиняясь. – Давно не видел.

– Как его здоровье? – спросила Алиенора, продолжая удерживать любимого.

– Он еще слаб, но быстро поправляется. Козма говорил, что через два-три дня нам можно ехать.

– Ты уедешь с Роджером?

– Конечно!

Слезы сами собой покатились из голубых глаз баронессы. Иоаким отодвинул поднос и обнял ее. Она тихо плакала, прижавшись мокрой щекой к его могучей груди, отчетливо слыша, как ровно и сильно бьется его сердце. Век бы так слушать!

– Не надо, Алечка! – тихо говорил Иоаким, ласково гладя ее по обнаженной спине. – Ты же ведь знаешь… У меня там…

– Ты обещал, что не дашь меня в обиду! – капризно всхлипнула Алиенора. – Обещал!..

– Так ведь не давал… – попытался оправдаться Иоаким. – И не дам, пока здесь.

– Ты уезжаешь! Бросаешь меня сарацинам!

– Вот еще! – забормотал Иоаким. – Никто никого не бросает. Гость приехал и уехал…

– Зачем же меня обнимал? Зачем ласкал?

– Не смог удержаться! – честно признался Иоаким. – Ты такая красивая! Умная! Замечательная хозяйка! Страстная в постели! Едва увидел тебя, как сразу понял, что пропал…

Слезы высохли на щеках Алиеноры. Она отстранилась и заглянула в глаза любимому. Тот с достоинством выдержал ее взгляд.