Итак, их разбудил звонок. И Лева встал и пошел открывать, ожидая самого худшего – явления Елены Петровны, с корвалолом в одном кармане и санитарами – в другом.

Но все оказалось не так.

Все оказалось совсем не так. За дверью стояла Марина и улыбалась.

– Не ждал? – спросила она. – А зря. Ты сам посчитай, сколько я у тебя не была. Ты же одичал, небось. А? Ну, что застыл, Лева? Дай пройти-то…

И она прошла, и увидела Катины кроссовки и куртку, и потянула носом воздух, и заглянула внутрь.

– Не совсем еще одичал, – сказала она. – Еще держишься. У тебя там кто? Пациентка?

– Ну да, – сказал он, – пациентка. Привет. Я тоже не ожидал. Она как раз уходит.

– Это не мама? – сказала Катя. – Ну слава богу. Здравствуйте.

– Здрасьте… – сказала Марина, и они окинули друг друга взглядом.

– Ну ладно, – Марина поставила сумку на пол, потом зачем-то опять взяла ее в руку. – Тогда я пошла?

– Нет, почему же, – сказала Катя. – Вы проходите. Вы гость. А я так, по делу.

– Да я вижу, что вы по делу, – сказала Марина, окинув взглядом раскиданное по полу барахло, одеяло, подушку и прочие принадлежности. – Лев Симонович часто принимает на дому. А звать вас как?

– Катя.

– А меня Марина. Очень приятно.

– Очень.

– Знаешь, Лева, я все поняла, – сказала Марина, немного подумав. – Это та самая Катя. Я ведь давно, очень давно хотела на вас посмотреть, девушка.

– Ах, вот как… – сказала Катя. – Ну что ж…

– Кроме того, ужасно противно нести продукты домой. Я их покупала, старалась. Нет, продукты точно не понесу, оставлю. И потом, Лева, ты же, вроде, говорил, что хочешь, чтобы я зашла? Да буквально вчера говорил. Вот я и зашла. И потом, знаешь, без Мишки дома так тошно… Ужасно тошно.

– Давайте, что ли, я чайник поставлю? – сказал Лева. Ему очень хотелось оставить их хоть на минуту одних.

– Поставь, конечно, – сказала Марина. – Кать, ведь вы не очень торопитесь?

– Уже нет… – сказала Катя.

– А как же мама? Она ведь волнуется?

– Уже нет… – сказала Катя.

– То есть как «нет»? – удивился Лева, выйдя из кухни с чайником в руках.

– Нет, Лев Симонович, если вы настаиваете, я пойду. Мы с вами уже вроде как все обсудили, все обговорили. Да?

– Ну, можно и так сказать.

– Да нет, пожалуй, я все-таки останусь, – заявила Катя, вошла в кухню и плюхнулась на табуретку. – Очень чаю хочется. В горле что-то пересохло. Раз мама не звонит, значит, все нормально. Заснула или телевизор смотрит. Ее телевизор очень успокаивает… – пояснила она специально для Марины.

– Понятно-понятно. Конечно, оставайтесь. Чай будем пить. Вы колбасу любите?

– Люблю, – призналась Катя. – Докторскую, любительскую. Только не копченую. От нее живот болит.

– Живот болит? – расстроилась Марина, снимая пальто, проходя на кухню и выкладывая продукты на стол, открывая холодильник и привычным движением запихивая их туда. Как-то все это у нее получалось одновременно, плюс она одним движением включила воду, смыла грязь с ближайшей тарелки, надела фартук и начала быстро прибираться. – Живот болит – это плохо. Это гастрит у вас может быть, Катя. Сейчас же надо эту гадость залечить, а то потом всю жизнь будете мучаться.

– А как его лечат? – заинтересовалась Катя.

– Ну, это к врачу надо сходить, снимок сделать, УЗИ. Сейчас очень хорошо эти болезни лечат, я знаю, у меня подруга вот так мучилась, потом пошла, ей там все осмотрели за полчаса, прописали таблетки, диету, процедуры всякие, и, в общем, через пару месяцев совсем другая картина.

– Здорово, – сказала Катя. – Марин, вы какой чай любите: из пакетика или заварной?

– Заварной, конечно. Только заварки-то, боюсь, у Льва Симоновича нет. Хорошо, если пакетики остались какиенибудь. У него вечно с чаем проблема. Лева, чай есть?

– Есть у меня чай, – мрачно сказал Лева. – И заварка есть. Листовой чай, нормальный, «Ахмад», кажется.

– Может, с травкой заварить? – уточнила Марина все тем же ласковым голосом. – А то я вижу, ты какой-то усталый. Устал он? – спросила она у Кати.

– По-моему, устал. Большой был сеанс, длинный. Многое обсудили. О многом поговорили.

– Ну и как, помогает? – спросила Марина, разливая чай.

– Очень! – с чувством ответила Катя. – Очень помогает!

– Он хороший доктор, – поддержала ее Марина. – Ну, в смысле, психолог. Просто настоящий специалист в своем деле.

– Да уж… – задумчиво сказала Катя. – Таких специалистов еще поискать.

– Послушайте… – попробовал что-то сказать Лева.

– Вы знаете, Кать, – доверительно сказала Марина, – я, честно говоря, очень жалею, что наши сеансы с Львом Симоновичем уже закончились. Просто очень жалею. Эффект был потрясающий. Да, я понимаю, что есть какие-то вещи… ну, в смысле, не может доктор заниматься одним больным всю жизнь. Но если честно, я бы еще раз прошла весь курс, вот с самого начала.

– Вот как? – спросила Катя, прихлебывая чай. – А я так поняла, что вы вашего мальчика отвезли в больницу.

– Вы и об этом знаете? – удивилась Марина. – Ну да, я же сама сказала. Да, отвезла. Ну что ж… Там будет другое лечение, а я… А я…

– Не надо, Марин! – сказал Лева. Но было поздно.

Катя закусила губу, и молча смотрела, как Лева попытался успокоить Марину, вытереть ей платком слезы, взять за руку, шепнуть на ухо…

Но в этот раз ничего у него не вышло.

– Да пошел ты! – сказала она. – Кать, извините.

– Нет, это вы меня извините. Я не знала, что так все получится.

– А что получится? – вдруг сказала Марина, оттолкнула окончательно Леву и посмотрела на Катю внимательно, будто хотела понять сразу все. – Что у вас получилось? Что-то получилось?

– Да все получилось, – просто и легко сказала Катя. – Все, что надо. Поэтому наше лечение тоже, так сказать, закончено. Это был последний сеанс.

– В смысле, путь свободен? – спросила Марина. – Вы это хотели сказать?

– Да ничего я не хотела. Просто стало вас жалко. У вас сын… А тут я, идиотизм, конечно.

– При чем тут сын? – сказала Марина, едва сдерживая слезы. – И не надо жалеть меня, ладно? Из-за этой жалости совершаются самые гнусные вещи на свете, Кать. Никогда не верьте тем, кто вас жалеет. Не слушайте их. Не доверяйте.

– Послушай… – сказал Лева. – Зачем ты на нее все вываливаешь? Ей и так, в общем, несладко. Я же тебе говорил…

– Слушайте, а как же врачебная тайна? – вдруг спросила Катя. – Ну как же вы не выполняете самого главного? Разве так можно?

– Вот именно Лева, – сказала Марина глухо. – Болтаешь ты много. Ей про меня. Мне про нее. Это гадость.

– Ей про тебя ничего, – уточнил Лева. – Тебе про нее – ровно два слова. Еще есть претензии?

– А ты как думаешь? – спросила Марина. – Есть у меня к тебе претензии или нет?

– Марин! – сказал Лева. – То, что она оказалась здесь… Ну, это случайность. Это ее история. В которой я, к сожалению, оказался участником. Но это другая история, понимаешь? Это не история наших с тобой отношений. Это…

– Это история болезни, – подсказала Катя нужную мысль. – Да?

– Слушайте… – взмолился Лева. – Ну я не знаю, что мне делать. Как мне все это объяснить.

– А давайте я объясню, – сказала Катя. – Я не знаю, что он вам говорил, Марин, но у меня были действительно большие проблемы в семье. Родители хотели меня в дурдом отправить. А Лев Симонович говорил, что мне в дурдом ну никак нельзя. А мне было реально плохо, фантазии всякие, бред. Понимаете? А все оказалось от того, что я девушка. Вернее, была девушка. Смешно, да? Ну вот, и он сегодня это… мне помог.

– Это правда? – искренне удивилась Марина. – Слушай, тебе же плохо, наверное. Ты устала, да? Подожди, а кровь у тебя не идет?

– Не знаю… – побледнела Катя. – А что, может?

– Пойдем, посмотрим… – распорядилась Марина своим обычным голосом, и они обе отправились в ванну.

Лева пил чай и думал о том, что лучше всего было бы сейчас встать, одеться и уйти в темноту. Исчезнуть на пару дней. Чтобы его не было в этом воздухе, в этом городе, в этом мире.