Святополк пришпорил коня и поскакал прочь.

– Что лаешься? – миролюбиво сказал Тудор. – В вашей стороне не убивают за уделы?

– Убивают… – после молчания ответил Вольга. – Но у нас убийц судят и наказывают!

– Вот и ты наказал!..

Тудор тронул бока своей кобылки каблуками и зарысил вдоль болота, осматривая поле битвы. Вольга бросил саблю на траву.

Позади кашлянули – кто-то стоял за его спиной. Вольга оглянулся.

– Говорил тебе, боярин, что тут брат идет на брата и за имение готовы глотки друг другу перегрызть, – Микула вздохнул. – Вот… Сгубили молодого князя, а за что?.. – Микула помолчал. – Улеб меня к себе звал служить, обещал сотским сделать в Гомии. Я б пошел – он добрый, хотя для виду и покричать любил… Теперь идти некуда. Ты тоже добрый человек, боярин, и друг твой Кузьма добрый. Вы волками оборачиваетесь, а сердце у вас человеческое. А они с виду люди, а суть – волки…

Что-то мешало Вольге у шеи. Он поднял руку и нащупал стрелу, все еще торчавшую в его броне; в горячке боя он совсем забыл про нее. Вольга взял за ее черен, рывком дернул и поднес стрелу к глазам. Наконечник был четырехгранный, бронебойный. Чуть ниже и…

– Кому-то и ты дорогу перешел, боярин, – сказал позади Микула.

Сжимая стрелу в руке, Вольга медленно пошел прочь. Вои расступались перед ним, а он скользил взглядом по их лицам – чужим, отстраненным. И вдруг увидел родное. На побледневшем – так, что даже пропали веснушки, лице Василько голубели широко открытые глаза. Вольга решительно двинулся к нему. Василько упал на колени.

– Прости, воевода! – заныл визгливо. – Бес попутал!

– Так это ты стрелял? – спросил Вольга, вдруг все понимая. Василько затих. – Но почему?

– Марфуша… – Василько всхлипнул. – Люблю я ее. Давно. Стрый мне все толстых сватает, какие самому нравятся, а она маленькая, шустрая… Сначала ее за другого отдали, но он погиб в Поле, я обрадовался… Попросил, чтобы Кузьму к ней поселили, чтоб в гости ходить. А тут ты приехал…

Вольга бросил стрелу и рывком вздернул Василько на ноги. Ненавидяще глянул в побелевшие от страха глаза.

– И давно ты хочешь меня убить?

– В первый раз, когда Кузьму с Микулой пошли выручать. Дело опасное, думал, если что, никто и не спросит… Ну, попала половецкая стрела в волка… Не вышло. Тогда решил здесь.

– В спину?

– Спереди тебя не убьешь. Ты заговоренный – стрелы отскакивают.

– Что ж промахнулся? Первый стрелок в Путивле?

– Руки дрожали.

– Боялся?

– Боялся. Про Марфушу думал: вдруг узнает? И не пойдет за меня?..

– Да ты б ее бил каждый день – за то, что не был первым! – разъярился Вольга. – И за то, что она меня, чужака, приняла и полюбила… Это такая девочка! Добрая, чистая, умная… Ей бы врачом быть, хирургом. Ей люди руки целовали бы! А ты б ее сапоги заставил снимать и онучи свои вонючие раскручивать, как у вас, феодалов, принято! Да еще и покрикивал бы, плеточкой помахивал!

– Что ты, боярин! – Василько испуганно отдирал руки Вольги от своей брони. – Да я ее даже пальцем… Пусть бы только согласилась! Я ей сам ноги мыть буду…

– Повесить его? – деловито спросил позади Микула. – Или сам зарубишь, как Лисьего Хвоста?

Вольга обернулся и некоторое время непонимающе смотрел на Микулу. Разжал пальцы, выпуская железную рубашку Василько.

– Загостился я здесь, – сказал хрипло…

Глава семнадцатая

Русский был странный. Среди шумного многолюдья торжища, раскинувшегося на вытоптанном лугу под стенами Путивля, он один ничего не продавал и не покупал. И не суетился. Спокойно стоял в стороне, с любопытством поглядывая на Костаса. Купца это тревожило, мешая вести торг, он и сам украдкой поглядывал на незнакомца. Одет русский был небогато, но чисто, и почему-то без шапки – это на таком-то солнцепеке! На тиуна или мытника он не походил, на дружинника или боярина – тоже. Костас уже подумывал послать слугу – расспросить о странном госте, как тот вдруг подошел сам, улучив миг, когда покупатели рассеялись.

Вблизи Костас разглядел русского лучше. Он был средних лет – в красивых волнистых волосах уже заметны паутинки седины, небольшая борода с такими же паутинками, круглое загорелое лицо. Редкие даже в Руси зеленого цвета глаза смотрят умно.

– Салут! – поздоровался русский на латыни. – Можно поговорить с тобой, уважаемый!

Русский говорил медленно, старательно выговаривая слова. Его латынь была сухая, мертвая – такую Костас учил когда-то с ритором. Купец удивился еще больше. В южной русской земле латынь знают только монахи, да и то один из сотни. "Почему он не хочет говорить по-русски? – подумал купец. – Хочет щегольнуть, поговорив с иностранцем на его языке? Русские это любят. Но мой родной язык – греческий…"

Вслух Костас ничего не сказал, только поклонился. Когда ты двадцать лет ездишь с караванами от Понта Эвксинского в далекие северные земли да еще через дикое Поле, привыкаешь не удивляться. Даже древней латыни в устах русского.

– Тебя зовут Костас? – продолжил незнакомец (купец в ответ еще раз поклонился). – Слышал о тебе. Я Кузьма, боярин княгини Ярославны…

"Плохо одевает своих бояр княгиня, – хмыкнул про себя грек. – Надо будет предложить ему шелка на рубаху и порты, а то берут плохо. Скажу, что боярину негоже ходить в холстине…"

– Ты бываешь в Тмутаракани? – продолжал расспрос Кузьма.

– И в Тмутаракани, и в Тавриде, и в Константинополе, который вы, русские, называете Царьградом, – купец решил, что пора русскому понять, с кем имеет дело. – И в русской земле, и в греческой, и даже в Поле половецком все знают Костаса. У меня самый лучший товар и самый дешевый – таких цен ты не найдешь нигде, боярин! Смотри, выбирай!.. – грек повел рукой в сторону разложенных на повозках тканей и украшений. И себе, и жене, и детям, и матери с отцом – для всех найдется.

Но русский на товар даже не глянул.

– Есть ли где близ Тмутаракани большой каменный идол на морском берегу?

Костас удивился.

– Стоит такой близ города. С моря издалека видать.

– А почему поганые его поставили?

– Там раньше была статуя богини Ники, – Костас понял, что русский любопытен, а его интерес был приятен. – Языческой богини, – уточнил он на всякий случай. – Красивая была статуя. В руке Ника держала факел. Ночью факел горел – хороший маяк для кормчего, издалека видно. Поганые разрушили статую и поставили своего идола. Руки у него сложены на животе, поэтому маяка больше нет.

– Почему они его поставили именно на этом месте? Других не было?

– Из-за пещеры Змея.

– Какой пещеры?

– Есть там такая в скале, – грек погладил крашеную хной бороду. – Поганые говорят, что там чудище-змей живет. Сто лет тому назад он зашевелился в пещере – земля затряслась, дома попадали – много народу погибло. Из пещеры время от времени вырывается огонь и слышен грохот… Вот они и поставили своего идола – жертвы кровавые приносить, чтобы змей не гневался. Язычники! – Костас пожал плечами.

– Жертвы прямо в пещеру не носят?

– Поганые боятся к ней подойти! Страх у них великий…

– Спаси тебя бог! – прервал купца русский, схватил и обеими руками потряс кисть Костаса. Только сейчас купец заметил, что левая рука у русского больная – он двигал ей очень осторожно.

– Спаси бог и тебя! – ответил грек, заговорщицки наклонился к Кузьме и сказал уже по-русски: – Где ваши рабы, боярин? Большая битва была, большой полон взяли. Почему не ведут на торг? Я купил меньше десятка, да и те тощие, хилые – боюсь, что не доведу живыми. Где добрый товар?

– Ярославна велела оставить для обмена на воев, что в половецком плену, – ответил русский.

– Лучше продать, а на вырученные деньги своих выкупить… – начал было Костас, но Кузьма отвернулся.

– Уважаемый! А шелк?!. – крикнул вслед ему купец, однако боярин в холстине убежал, даже не оглянувшись.

Не успел Костас придти в себя после этого разговора, как на торгу появился другой странный русский. Этот был высокий, в блестящей кольчуге, но тоже без шапки. Русский был не один. За веревку он вел связанного по рукам мужчину в странной одежде и рыскал глазами по торговым рядам.