Всю вторую часть митрополит исключительно посвящает одному предмету – учению об Евхаристии и раскрывает, что латиняне уклонились от истины, совершая это таинство на опресноках и на одном вине без примеси воды. Неправость первого нововведения он доказывает тем, что а) употребление опресноков заповедано было в Ветхом Завете во дни пасхи, а не заповедано в Новом Законе – евангельском; б) Христос, по свидетельству евангелистов, при установлении таинства Евхаристии благословил, преломил и преподал ученика своим хлеб – артод, говоря: Приимите, ядите, cue есть Тело Мое (Лк. 14. 22), следовательно, хлеб квасной, а не опреснок; в) все мы, по выражению святого Павла, едино тело есмы мнози, яко от единого хлеба причащаемся (1 Кор. 10. 17), – от хлеба – артоса, т. е. квасного, а не от опресноков; г) Господь преподает в Евхаристии, без сомнения, живое Тело Свое: Аз семь, — сказал Он, – хлеб животный (Ин. 6. 35), – таким и представляется хлеб квасной, поднявшийся, созревший, как бы оживленный, а опреснок есть что-то мертвое, бездушное, сухое; д) Господь установил таинство Евхаристии в 13-й день марта, когда иудеи еще не могли употреблять опресноков, ибо по закону пасха иудейская начиналась с вечера 14 марта, а праздник опресночный, когда надлежало употреблять опресноки, начинался уже с 15 марта, следовательно, Господь установил таинство Евхаристии на хлебе квасном, а не на опресноках; е) три тысячи христиан, обратившиеся после первой проповеди апостола Петра, бяху, по свидетельству евангелиста Луки, терпяще во учении апостол, и во общении, и преломлении хлеба (Деян. 2. 42) – хлеба, или артоса, следовательно, квасного, а не опресночного... и проч. Против обычая латинян совершать Евхаристию на одном вине без воды наш митрополит замечает: а) из ребра Спасителя на кресте истекла вместе Кровь и вода, «службу тайную нам являя»; б) Иаков, брат Господень, потом святые Василий Великий и Иоанн Златоуст, передавшие нам Божественную службу в письмени, заповедали совершать ее на вине, смешанном с водою; в) Собор Карфагенский постановил: «В святилище да не приносится ничего, кроме Тела и Крови Господни, якоже и сам Господь предал, т. е. кроме хлеба и вина, водою растворенного» (правило 46). Надобно сказать, что первая часть рассмотренного нами сочинения имеет большое сходство с другим сочинением неизвестного, издревле встречающимся в наших Кормчих под заглавием «О фрязех и о прочих латинах», одно из них, очевидно, составлено на основании другого, хотя какое именно, сказать не можем.

Послание митрополита Никифора к Ярославу Святославичу, князю муромскому, почти буквально сходно с посланием того же автора к неизвестному князю, только что нами разобранным, за исключением весьма немногих и небольших разностей. Первая разность встречается в приступе, в котором странно соединены два приступа: один – из послания митрополита Никифора к великому князю Владимиру Мономаху, другой – из послания его же к неизвестному князю. Представим сполна этот сложный приступ с обозначением, что откуда заимствовано: «Вопрошал еси был нас, градный княже, како отвержени быша латына от святыя, сборныа, правоверныа, апостольскыа Церкви, отступиша: и се, якоже обещався благородству твоему, поведаю ти о них» (это из послания к Владимиру Мономаху). «Понеже, чадо блажене и сыну света, земля Ляскаа в суседах у тебе есть, живущий же на ней суть оплатки служащей, латинское приали учение, добре рекох» (это из послания к неизвестному князю, но только не могло иметь прямого приложения к князю муромскому, у которого ни во владениях, ни в соседстве не было никакой Ляшской, т. е. Польской, земли и приявших латинское учение). «Изначала бо преже век ветхый Рим с Костянтином градом единомудрьствовше и пять патриаршеств, иже держаша весь мир в вере» (из того же послания с самою небольшою переменою). «Понеже Великий Костянтин приим царство и крести е и поча рости, и приложися римьское царство ветхаго Рима в Костянтин град» (из послания к Владимиру Мономаху). «На седми святых всея Вселенскыа Соборех вкупе бяху, якоже папа Римский, и патриарх Костянтина града, и патриарх Александрьский, и патриарх Иерусалимьский, и учения и предания святых апостол сохраняху вкупе лета многа» (из послания к неизвестному князю). «Да 7 Сбор бысть; на 7-мь Зборы плнежеве (папежеве) стараго Рима, еже бы то чину, любо сам идяше, любо своа епископы приставляше: и единьство и совокупление имеаху святыа Церкви, то же глаголющи и то же мысляще. Потом же прияша старого Рима немци, и покорени быша римляне, иже латина наричутся, от уандил, иже и нарицаются немци, и устремишася на ины обычаи паче церковных, яже суть се» (из послания к Владимиру Мономаху и несколько слов из послания к неизвестному князю). Потом во всей первой части послания, где кратко исчисляются заблуждения латинян, находится только одна существенная разность. В послании к неизвестному князю говорится: «Ти (латиняне) от среды первой недели (до) Пасхи Евангелиа не чтут», а в послании к князю муромскому Ярославу вместо этого читается: «Ти от среды первой недели до Пасхи аллилуиа не поют». Наконец, во второй части послания к князю муромскому стоят несколько строк, которых нет в послании к неизвестному князю и в которых, собственно, оканчивается обличение латинян за их обычай совершать Евхаристию на опресноках и начинается обличение их обычая совершать то же таинство на одном вине без воды; но эти строки, без всякого сомнения, только пропущены по оплошности писца в известном нам списке послания Никифора к неизвестному князю, в чем легко убедиться из чтения послания. Как же объяснить такое сходство посланий митрополита Никифора к различным князьям, хотя об одном и том же предмете? Оно очень естественно. Написав послание к одному князю о заблуждениях латинян, митрополит мог то же самое послание с некоторыми переменами отправить, когда находил нужным, и к другому, и к третьему, и ко многим князьям русским.

Лучшее сочинение митрополита Никифора и вообще одно из лучших произведений нашей древней словесности есть послание его к великому князю Владимиру Мономаху о посте и воздержании чувств. Тут виден и сам достойный первосвятитель с его умом, образованием, с пастырским дерзновением и ревностию к своему долгу; виден и достойнейший князь с его высокими качествами человека-христианина. Послание написано по случаю Великого поста, когда, замечает митрополит, устав церковный и правило заповедовали говорить нечто полезное и князьям. Почему первое слово в послании, как и естественно было, – слово о посте. «Благословен Бог, – начинает святитель, – и благословенно святое имя славы Его, благословенный и прославленный мой княже! По многой благодати своей и человеколюбию Он сподобил нас достигнуть настоящих пречистых дней святого поста, которые узаконил как строитель нашего спасения, для очищения наших душ, когда постился и Сам в показание своего вочеловечения сорок дней не потому, чтобы имел нужду в посте, но чтобы явить нам образ поста. Если бы первый Адам, праотец наш, постился от древа разумного и сохранил заповедь Владыки, тогда второй Адам, Христос Бог наш, не требовал бы поста. Но вследствие преступления первого Адама, не соблюдшего поста, постился Он, да разрушит преслушание. Принесем же благодарение и поклонение Владыке, постившемуся, и узаконившему для нас пост, и даровавшему нам былие душевного здравия! Двойственно наше бытие: разумное и неразумное, духовное и телесное. Разумное и духовное есть нечто Божественное, и чудное, и подобно бесплотному естеству, а неразумное страстно и сластолюбиво. Оттого в нас постоянная брань: плоть противится духу, и дух плоти. И поистине нужен нам пост: он укрощает телесные страсти, обуздывает противные стремления и покоряет плоть духу... От этого же первого блага происходят в нас все прочие. Видишь ли, княже мой, благоверный и кроткий, как пост есть основание добродетели? Потому-то он, как солнце, сияет во всем мире; все языки совершают пост ради преступления праотца, одни в то время, другие в другое, одни более, другие менее. Но силы поста, как неразумные, не разумевают, и суетен их пост и непотребен. Только люди Христовы, язык святой, царское священие, ведают силу поста и, живя в правоверии, благословляют Бога, вразумившего их, да не смятутся и не будут поглощены от древнего врага, не хотящего нашего спасения. И многое еще имел бы я сказать в похвалу поста, если бы писал к кому-либо другому. А так как слово мое к тебе, доблестная глава наша и всей земли христолюбивой, – к тебе, которого Бог издалече проразумел и предопределил, которого от утробы матерней освятил и помазал, смесив от царской и княжеской крови, которого благочестие воспитало, и пост воздоил, и святая купель Христова измлада очистила, то излишне беседовать к тебе о посте, а еще более о непитии вина или пива во время поста. Кто не знает, что ты соблюдаешь все это? Знают даже крайние невежды и бесчувственные, и все видят и чудятся, вместо же поучения о посте, чтобы исполнить устав церковный, мы изложим твоему благоверию нечто иное и скажем о самом источнике, из которого проистекают в людях всякое добро и всякое зло, смотря потому, как пользуются они источником, правильно или неправильно».