И в то же самое мгновение появился Уриэль. Он несся вслед убегавшей женщине.
"Нет!" – закричала Адриана.
"Это не твоя забота, – ответил серафим. – Она – враг, источник ненависти".
"Я говорю – нет".
"Ты помнишь наш последний разговор?"
"Помню, и очень хорошо. Если ты служишь мне, то пусть она живет".
"Хочу посмотреть, какая ты в гневе", – сказал Уриэль и исчез.
"Следуйте за ними, – приказала Адриана джиннам, – не дайте ему причинить ей зло".
"Мы не можем, госпожа. Он наш повелитель, как и ты".
Адриана в сердцах сделала им знак удалиться. У татарки была грань, за которую та боялась переступать. А у нее, Адрианы, не было такой грани. Никогда не было.
Задыхаясь от отчаяния, Адриана опустилась на землю, чувствуя себя беспомощным насекомым, навечно застывшим в сгустке смолы. Она потерпела поражение.
Недолго Адриана тешилась ролью побежденной. От ее заблуждения, что она управляет malakim, не осталось и следа. Она могла управлять лишь собственным ходом мыслей. И ей ничего больше не оставалось, как здраво осмыслить происшедшее.
Подведем итог тому, что сказала татарка. Ее сын представляет опасность. Она сама представляет опасность. Вместе они – величайшая опасность.
Но почему? Что все это значит? Очевидно, дерево – это всего лишь метафора. Когда она вглядывается в пространство эфира, она видит диаграммы, это результат ее образования, отражение ее системы мышления. А что в эфире видит татарка? Если она видит дерево, то что на его месте должна увидеть она, Адриана? Как расшифровать этот знак?
Адриана позвала одного из джиннов.
"Покажи мне меня!" – потребовала она.
"Не понимаю", – ответил джинн.
"Покажи меня. Как я выгляжу в эфире".
Джинн – создание, напоминавшее по форме треугольник – завертелся веретеном, выпрямляясь, пока не превратился в плоскую поверхность – своеобразное зеркало.
И в нем Адриана увидела свое отражение, точно такое же, как и в обычном зеркале.
"Ты не можешь себя увидеть, – сказал голос. – Ты слишком хорошо себя знаешь".
Голос принадлежал Уриэлю, мириадами глаз наблюдавшему за ней между деревьями.
"Ты убил ее?" – сердито спросила Адриана.
"Нет. Она оказалась очень искусной. Прыткая и умело защищается, пользуясь поддержкой моих собратьев…" Он замолчал.
"Ей каким-то образом удалось обмануть тебя? Ей удалось повернуть твою природу против тебя же самого?"
Серафим молчал.
"Отвечай же, или мы навсегда с тобой расстанемся, клянусь тебе".
"Пустая угроза".
"Не испытывай меня. Я разделалась с тем из вас, что явился мне в облике Смерти. Думаю, я и с тобой могу так же разделаться".
Это действительно было пустой угрозой. Адриана не помнила, что она сделала, в результате чего Смерть исчезла. И как она ни пыталась вспомнить, у нее ничего не получалось. Она способна была сделать еще одно устройство, подобное тому, что подарила царю, но оно не могло уничтожить Уриэля – лишь разорвать связь, их соединявшую.
"Задавай свой вопрос. – Беззвучный голос серафима завибрировал в ее руке. – Если он мне понравится, я на него отвечу".
"Эта женщина назвала мою руку деревом. Что это значит?"
"Я не знаю".
"Она говорила еще о ком-то, кто сильнее меня. Она имела в виду моего сына?"
"Возможно".
"На что она намекала, когда говорила, что вместе с ним мы представляем величайшую опасность?"
"Я не знаю".
"Ты лжешь!"
"Если даже и так, ты должна довольствоваться этим".
Адриана сгорала от желания разорвать это создание на части, вернуть его к состоянию слепых ферментов, лишить способности говорить и внушать ей ложные мысли. Возможно почувствовав ее намерения, возможно не желая больше отвечать на ее вопросы, серафим удалился.
Дрожа от злости, Адриана развернулась, собираясь вернуться к кораблям, и вдруг поняла, что потеряла их из виду. Продолжая злиться, она начала искать следы, оставленные ею на влажном мху, чтобы по ним найти дорогу назад, но не увидела никаких следов. Раздражение нарастало, она попробовала пойти в другую сторону. В крайнем случае она может позвать на помощь Креси, но пока ей не хотелось этого делать. Или обратиться за помощью к джиннам, но и с ними ей сейчас не очень хотелось иметь дело.
Она была уже готова призвать их, когда заметила ярко-синее пятно, показавшееся неестественным в этом лесу. Она повернулась к пятну. Подойдя ближе, она различила лежащую на земле Ирину. Но что-то было странное во всем ее облике. Очень странное. Казалось, она на кого-то пристально смотрит, а шею ее обвивают ярко-красные бусы…
Подойдя еще ближе, она ясно увидела, что у Ирины перерезано горло.
В это же самое мгновение в кустах послышался треск ломаемых веток, а потом кто-то вскрикнул: "О господи!"
Адриана увидела Креси, уставившуюся на труп Ирины. Креси повернулась к ней с вытаращенными от удивления глазами.
– Ну, моя дорогая, – прошептала Креси с недоверием в голосе, – кажется, ты слишком буквально восприняла мой совет.
8
Ящик со змеями
Комната, где собрались участники совета, показалась Франклину ящиком, полным гремучих змей.
В удушливых клубах табачного дыма мароны, с почти черными лицами, поигрывая томагавками и кинжалами, свирепо глядели на следопытов, те с такой же свирепостью сверлили их пронзительно-острыми взглядами, будто говоря, что помнят о кровной мести. Аппалачи, ямакро и чероки насмешливо посматривали друг на друга, солдаты Каролины и воины маркграфа также обменивались злыми взглядами.
Как только ему в голову могла прийти мысль, что все эти племена и народы можно объединить в одно целое? Не получится уговорить этих людей забыть о бурлящей в них ненависти. Какими словами убедить их слиться воедино в борьбе за абстрактные для них понятия – свободу и независимость?
Франклин вспомнил, с какой смелостью он выступал в Чарльз-Тауне, бросая вызов Джеймсу и его двору. Но в Чарльз-Тауне он был уверен в поддержке Тайного союза, заранее организованной. Тогда, несмотря на внешние обстоятельства, он точно знал, что одержит верх. Но здесь он чувствовал себя в явном меньшинстве, это порождало неуверенность и… ощущение подавленности. Даже знакомые лица, как, например, лицо Париса Накасо, казалось, таят в себе угрозу. И хотя в Чарльз-Тауне он десять лет прожил в бок о бок с неграми, он вдруг осознал, что не понимает и по-настоящему не знает этот народ.
В еще большей степени это касалось маронов. Это были негры, отстоявшие право на свободу до того, как Черная Борода им ее даровал, – крепкие мужчины и женщины, которые, подобно индейцам, жили в лесной глуши и среди скал. Чтобы прокормить себя, они не брезговали воровством и грабежами. Многие из них были рабами, сбежавшими сразу же, как только их привезли на континент, они были настоящими африканцами, почти или даже совсем не говорившими по-английски. И казались совершенно чужими: обвешанные оружием, с волосами, не знавшими гребня и ножниц, в пестрых одеждах. Нелегко будет найти с ними общий язык. Им мало кто доверяет, как совершенно справедливо заметил Макферсон.
И индейцы, когда он видел их на улицах Бостона или Чарльз-Тауна, никогда раньше не внушали ему страх. Они вызывали интерес, даже острое любопытство. В Тайный союз входило много индейцев, но это были те, кто уже принял европейский образ жизни. Многие даже и не помнили, к какому племени они принадлежат, в них смешалась кровь многих племен, а также негров и белых. Но Франклин понимал, что он и их толком не знает, хотя каждый день встречался с ними на улице. Ни одного из них он не мог назвать своим другом, не считая Красных Мокасин из племени чокто, но его среди здесь собравшихся не было. А те, кто прибыл на совет, выглядели настоящими дикарями, как, например, расположившийся справа от Оглторпа старый вождь ямакро – Томочичи. На его обнаженном торсе красовалась татуировка в виде птицы с широко распростертыми крыльями. С общей массой индейцев сливались и оказавшиеся врагами чероки, и только что прибывшие аппалачи. Франклин чувствовал себя как когда-то в турецком диване, словно его выбросили в открытое море.