Следующий день прошел в суматохе. С утра я отправился на работу, приводил в порядок бумаги и передавал дела своему преемнику. Хлопотал по начальству, чтобы мое жалованье оставили за семьей. Кроме того, надо было еще улучить минутку и сбегать в больницу — мне хотелось попрощаться с отцом. Отделы нашей фирмы представляли собой печальное зрелище: тишина, пустота, за малочисленными столами сидят глубокие старики со слезящимися глазами, напряженно смотрят сквозь стекла очков. Это бывшие сотрудники фирмы, много лет назад ушедшие на пенсию и теперь возвращенные сюда насилыю.

Когда этот похожий на кошмар день подходил к концу, я совершенно измотанный, вернулся домой. Заплаканная жена шила мне пояс-талисман. Дети, присмиревшие и испуганные — наверно, мать им уже все объяснила, — сидели в углу и даже не пытались подойти ко мне. Я тоже забился в угол и повернулся ко всем спиной. Краешком глаза я видел дрожащие руки жены, делавшие стежок за стежком, и мной вдруг овладела безысходная ярость. Дочь, младшая из детей, очевидно, не выдержав напряжения, отчаянно расплакалась и кинулась ко мне.

— Папа, папочка, не уходи! Никуда не уходи!

Я крепко прижал ее к себе.

Почему, отчего происходит этот кошмар?! Мне захотелось крикнуть изо всех сил: «Какой идиот все это натворил? Где он? Покажите мне его!»

Бежать, скорее бежать! Сейчас скажу жене и… Пусть это бесполезно, но сидеть вот так и ждать — невыносимо… Возьмемся за руки все четверо и побежим куда глаза глядят…

Тут в дверь резко постучали. Мы прижались друг к другу и оцепенели. Но нет, это было еще не то. Принесли телеграмму из больницы, что отец при смерти, и срочное письмо от Накадзаки.

— До явки остается час, — сказал я жене. — Пожалуйста, вызови такси. Может, и не успею дать ему последний глоток воды, но все равно поеду.

Жена вышла, прикрывая руками опухшие от слез глаза, а я раздраженно и нетерпеливо вскрыл письмо Накадзаки. «Есть только одно объяснение этому… — писал он. — Наконец-то я додумался, а до явки остается всего несколько часов… Правда, моя теория имеет смысл, лишь если допустить, что на свете существует такая сила, о которой можно только смутно догадываться. Доказать тут ничего нельзя. Но благодаря этому допущению можно дать хоть какое-то объяснение происходящему, а с меня и этого достаточно…

Я уже высказал однажды мысль о соприкосновении нашего мира с другим, параллельно существующим. Однако подобное предположение не объяснило всего с достаточной ясностью. Ведь при случайном соприкосновении или перекрещивании двух миров ни одно явление не может длиться очень долго. А то, что происходит у нас, имеет длительный и, я бы сказал, планомерный характер. Впечатление такое, будто какие-то люди действуют сознательно и организованно. Не кажется ли тебе, что причина подобного явления кроется не только в сверхфизических законах, но и в усилиях человеческой воли, направленной определенным образом?

Это единственно возможное объяснение. Мобилизация происходит по чьей-то воле! Тогда все становится понятным.

Ты наверняка слышал о парапсихологии. С древнейших времен происходит много такого, что позволяет предполагать существование телепатии и ясновидения, хотя наукой это еще не доказано. Но сейчас ученые всего мира серьезно изучают проблемы парапсихологии. Говорят, в Америке на это тратятся огромные средства. Если не ошибаюсь, в 1959 году для парапсихологических экспериментов там даже использовали подводную лодку.

В парапсихологии есть понятие психокинетики. Психокинетик одним напряжением воли может вызвать желаемое явление. Например, бросает игральную кость, и выходит нужное число. А наиболее выдающиеся передвигают кости одним усилием воли, не прикасаясь к ним руками.

Допустим, некий человек силой своего воображения может вызвать любое угодное ему явление. С обычной точки зрения предположение, конечно, невероятное. Но если задуматься — такая ли уж большая разница между игральными костями и людьми? Люди ведь не более чем пешки. Вот я и говорю: может быть, какой-нибудь гений в области парапсихологии и психокинетики, и притом злой гений, вертит нами по-своему и диктует свою волю целому обществу.

Вывод должен быть для тебя ясен: где-то есть человек, обладающий подобной силой, которому захотелось, чтобы так было. Человеческая душа — потемки, и, может быть, в этих потемках родилась сумасшедшая идея повергнуть нашу страну в ужас и горе, вызвать такое явление, которое всем бы казалось сверхъестественным, иррациональным. Может, ты со мной не согласишься, даже наверняка не согласишься, подумаешь — старый дурак Накадзаки рехнулся с горя. Но, как я уже говорил, это единственно правдоподобное объяснение. Недаром же говорят, будто мысль о кровопролитных войнах, принесших впоследствии горе миллионам людей, поначалу приходит в голову одному-единственному человеку…

Я не знаю конкретно, кто этот человек, но могу представить, какой он. Очевидно, это японец, уже пожилой или даже старый, судя по тому, что он отлично знает порядок проведения мобилизации и все ее этапы. Наверно, его самого погнали на фронт в конце войны, когда он был уже далеко не молод. И скорее всего, в его душе война до сих пор еще не кончилась. С другой стороны, он упрям и своеволен, он погружен в прошлое и люто ненавидит современность, послевоенные нравы, образ жизни нашей молодежи. В свое время он, несомненно, пережил трагедию войны и поражения и теперь горит мстительным желанием отыграться на нашей молодежи — пусть, мол, парни на своей шкуре испытают, что это такое… Связав воедино все предположения, я пришел к выводу, что он уже…»

Я не стал дочитывать письма. Вне себя от ужаса я выскочил из комнаты и прыгнул в такси, которое жене наконец-то удалось поймать.

— В психиатрическую клинику! — крикнул я срывающимся голосом.

Ну да, ну да, так оно и есть!..

И как же я раньше не подумал! Какой-то человек, вздорный и злой, пожелал этого… А потом все и началось. Я собственными ушами слышал это гнусное желание, высказанное вслух. Злодей, изверг, человеконенавистникне кто иной, как мой собственный отец! Помню, кажется, месяца за два… точно, за два месяца… до начала мобилизации я был у него в больнице. Он уже несколько лет лежал там. Я пришел как раз тогда, когда у него начинался припадок. Трясясь всем телом, он произнес со злобой и ненавистью:

— Нынешняя… молодежь… Слюнтяи, белоручки несчастные… Видеть не могу… Всех… всех… мобилизовать!.. На войну их!.. Чтоб закалялись… чтобы знали…

Мне всегда было невыносимо тяжело смотреть на его приступы. И все воспоминания, жившие все же где-то в тайниках моей памяти, всплыли с необычайной ясностью. Если Накадзаки прав…

Действительно, ведь сбывались же его предсказания! Была него такая странная особенность: вдруг, перед самым припадком, он начинал вещать. И то, что он говорил, потом всегда сбывалось. В семье считали это своеобразным даром пророчества. Но, кто знает, может быть, он не предвидел, а вызывал явления силой своего воображения.

Помню один случай. Я был еще совсем маленький. Напротив нашего дома стоял особняк в европейском стиле. Там жило много молодежи. Модно одетые, веселые парни и девушки почти каждый вечер шумели, танцевали, бренчали на гитаре. И всякий раз, когда до нас доносились звуки музыки, смех и возбужденные молодые голоса, отца начинало трясти от ярости. Однажды, с искаженным от гнева лицом, он подошел к окну и, указывая на особняк, сказал:

— Этот дом скоро сгорит!

Ровно через два месяца случился пожар. Особняк сгорел дотла.

Да что там! Таких случаев не сосчитать. Он предсказал смерть собаки, раздражавшей его своими повадками, несчастье в доме отдаленных родственников, смену кабинета министров… И всегда он предсказывал за два месяца до несчастья.

Одно время его пророчества сбывались так часто, что даже решил зяняться предсказаниями.

Я вспомнил, как у у отца был очередной припадок. Я отошел от кровати, повернулся к окну и начал смотреть на улицу. Из-за спины доносилось бессвязное бормотание. Я и не прислушивался — мало ли что больной говорит в бреду. Но сейчас его слова, очевидно, застряли в памяти.