Во рту у меня пересохло, что я не мог говорить, я был почти бесплотен, меня похитили, вырвали из тела, это не я, только и сумел я пролепетать, это колдовство, я не мог так поступить, а потом до меня по-настоящему дошел весь ужас того, что случилось, и я завопил как одержимый ааааа, ааааа, ааааа, и вопил до тех пор, пока не почувствовал запах Марианны и не услышал ее голос, вот и хорошо, вот и хорошо, теперь все будет в порядке, демоны оставили тебя, ты спасен.

Из соседней комнаты донеслось воркование Флавия, мне приснился кошмар, дурной сон, Марианна жива и я ее не убил.

А на следующий день в первый раз появились собаки, страшенные рыжие зверюги, похожие на гиен, с линялыми проплешинами на шкуре и крохотными хвостами колечком, принюхиваясь, они трусили по проспектам, пожирали гниющие трупы, обгладывали кости, рвали мертвую плоть, слышно было, как клацают их зубы, там, где они прошли, не оставалось ничего, на вид они не были агрессивны, они хотели только нажраться до отвала, набить брюхо покойниками, и, право, им было чем поживиться.

Если все, что мы пережили до сих пор, точь-в-точь отвечало всем нашим представлениям о чудовищной катастрофе, то теперь нам предстояло узнать, что такое ад. В один день наше, Марианны, Флавия и мое, существование оказалось ввергнуто в самую беспросветную нищету.

– Алло! – крикнул я, вернувшись домой несколько дней спустя. – Алло, вы здесь?

Дверь в подъезде была выбита, полотна и мольберт в моей мастерской перевернуты и растоптаны, алло, завопил я громче, снова приготовившись к самому худшему, Марианна, ты меня слышишь? Кто-то приходил к нам и вынес все.

– Блин, ну отзовитесь же, умоляю!

В результате я обнаружил их на верхней площадке, они укрылись в тайнике, который я на всякий случай устроил не доходя полпролета до чердака, замаскировав дверь бывшего туалета.

Марианна держалась спокойно, достойно, после своего откровения она изменилась, и надо признаться, к лучшему, меньше нудила.

– На этот раз они забрали все…

Наши запасы консервов и всякой провизии пропали, сгинули без следа, все мои долгие, кропотливые усилия избавить нас от нужды в один вечер пошли прахом.

– Главное, вы целы, – я вздохнул, – еды как-нибудь раздобудем.

Я починил все двери, завалил лестницу балками и строительным мусором, исключив возможность нового нападения, у нас оставалось четыре коробки фуа-гра, две непочатых литровых бутылки Эвиана, большая банка апельсинового джема, а еще мой пистолет и кое-какие боеприпасы.

– Я люблю тебя, – сказала Марианна, – я люблю тебя во Христе.

В этом она изменилась в дурную сторону, с ней стало тяжеловато. Откровение так или иначе перевернуло нас обоих, она прямо светилась святостью, а я после кошмарного видения зарезанных обезьян и убитых жены и сына был не в своей тарелке; стоило хотя бы на миг вспомнить Флавия в луже крови, как во мне поднимался смертельный страх – Господи, Господи, – всю мою спесь как рукой сняло, я с удивлением обнаружил, что могу молиться: Боже, сделай так, чтобы я сумел их защитить, защитить Новую Богоматерь и Младенца; я ни капли не верил в эту чепуху, просто мы уже и вправду не понимали, за что ухватиться, чему верить и кого слушать, нас доконали бесконечные невзгоды, – в конце концов, окажись она и впрямь Новая Богоматерь, это было бы не более потрясающе, чем все прочее.

Мы еще не почали вторую бутылку Эвиана, а я уже составил план битвы, где-нибудь наверняка должна была остаться вода, если не на поверхности, то под землей-то уж точно, в пещерах или в колодцах; когда я рисовал в метро, то заметил тонкую струйку, стекающую по стене, и вот я взялся за дело, нельзя опускать руки – это было мое кредо; совершенно непонятно, чем мы держались, когда вокруг все потихоньку съезжало с катушек, искать в существовании хоть какой-то смысл теперь как никогда казалось суетой сует, и все-таки еще оставались парижане, конечно изголодавшиеся, больные, опустившиеся, население сократилось раз в десять, их была всего горстка, но они еще готовы были поднять голову, попытаться сохранить хоть искру человечности посреди этой бойни, я восхищался ими, – правда, по-моему, не мне одному приходило в голову, что тем, кто погиб сразу; повезло больше, чем нам. Город превратился в комок страдания и боли, в нем обитали бродячие псы и привидения, а я по-прежнему доблестно сражался, – конечно, я устал, но Не покидал своего поста, чем я держался, было полной загадкой.

Отныне на меня была возложена миссия: я хранитель и слуга Обновления, хранитель и слуга тех, в ком назавтра оно могло воплотиться въяве, ибо, если Марианна что-то вроде Новой Богоматери, если принять эту гипотезу – Бог его знает, я без конца думал об этом, взвешивал все последствия, – тогда и я сам тоже орудие великого Промысла. Как я ни ломал себе голову, мне не удавалось припомнить, почему я оказался в объятиях мертвецов: передо мной стоял образ Дьявола, пришествие Князя Тьмы, а дальше как отрезало, все двоилось, я видел неведомые миры, и потом ничего, полный мрак, но я был уверен, что в ту ужасающую ночь мне дали задание, работу, которую надо довести до конца, и по логике вещей я должен защищать малыша и его мать.

Возле оконечности острова Сите, позади Нотр-Дам, у подножия Мемориала в память о депортированных евреях, в обнажившемся ложе Сены зияла трещина, – наверно, она появилась от засухи, а может, и по какой-то иной, более загадочной причине, я задумал спуститься в нее, меня подталкивала кошмарная мысль, что нам грозит умереть от жажды, голод – это тоже неслабо, но жажда вызывала какие-то дополнительные ассоциации, отталкивающие, омерзительные, я был уверен, что на глубине вода есть, ведь не исчезла же с планеты вообще любая жидкость, во всяком случае надо что-то делать, иначе смерть.

– Я люблю тебя, – благословила меня Марианна на пороге того, что являлось прежде вполне буржуазной столичной квартирой, – я люблю тебя и я в тебя верю!

Трещина, по крайней мере на первый взгляд, была бездонная, приоткрытые врата в трепещущее сердце Ада, наверняка именно отсюда появился Левиафан, даже после всего, что я видел и пережил за эти месяцы, мне стало страшно, когда я шагнул в темноту, с собой я взял свои светильники на отработанном масле, пушку, а еще простыни и бутылки для жидкости, которую надеялся найти.

Кроме того, у меня имелся молоток и гвозди, я собирался вбивать их в стены, чтобы найти дорогу назад. Свет из отверстия за спиной совсем побледнел, мне было одиноко и боязно в этом путешествии к центру Земли, вокруг шуршали крылья летучих мышей, вниз отлого уходила какая-то ухабистая тропа, я сосредоточился на тенях, плясавших в свете лампы, я ведь мог и не найти воды, заблудиться и умереть в недрах планеты, на глубине сотен метров под Нотр-Дам, – честно сказать, это последнее обстоятельство не имело никакого значения, разве что для Марианны и Флавия.

Тропа превратилась в подобие коридора, на каждом повороте я вбивал гвоздь и вешал на него кусочек алюминия, залог того, что мне удастся вернуться, я прошел еще немного вперед, через огромные залы, пещеры, где-то пол был усеян скелетами, местами попадались рисунки – фантастической силы, мне такие и во сне не снились, – земля открыла мне путь, проход, и показывала чудеса, но я не стал задерживаться, бутылка Эвиана осталась у Марианны, мне уже хотелось пить, теперь должен был появиться какой-то знак, что-то ободряющее, подтверждающее, что я не сбился с пути и ищу не напрасно. Я снял с одного мертвеца механические часы, было три пополудни, из дому я вышел в восемь утра.

Если мы действительно те, за кого себя принимаем, тогда покажись, взмолился я. Яви себя и дай мне попить, пожалуйста, и тут, хотите верьте, хотите нет, но это чистая правда, не успел я закончить фразу, как вдруг услыхал журчание, журчание воды, ошибиться невозможно, я протянул руку, стена справа была мокрая, из углублений сочились капли. Я был спасен.

Я был спасен, и больше того, факт этот служил очевидным, чудесным доказательством того, что да, бесспорно, Марианна и я, мы Избранные, а наш сын, вернее, тот, кого нам поручено было встретить в миру, – не кто иной, как Благословенный, Предтеча грядущих времен, и Бог на небесах не только поддерживает нас, но и сделает все, чтобы помочь мне одолеть испытания. Благодарю, твердил я, благодарю, не беспокойтесь, я постараюсь быть на высоте.