Жесточайшая реакция, наступившая после разгрома «Народной воли», особенно усилилась тогда, пять лет назад. В 1886 году был введен в действие новый университетский устав, который запрещал любые студенческие организации, кружки, сходки, усиливал контроль над преподаванием и поведением студентов.
В декабре 1887 года в Петербургском университете произошли волнения, вызванные недовольством действиями ректора. Волнения охватили и студентов Технологического института, уже и до того несколько раз протестовавших против нового устава. В тех волнениях Михаил принял самое активное участие, за что и поплатился вскоре же.
В институте было две стипендии для пансионеров Уральского казачьего войска и две — для пансионеров Кубанского казачьего войска. Одну из двух последних получал Михаил, другую — его товарищ по землячеству Федор Ставцев. Сходка в Технологическом, на которой студенты хотели заявить директору института о своих требованиях, случилась 8 декабря, а на следующий день состоялось экстренное заседание Учебного комитета под председательством директора. На том заседании были названы основные участники сходки и приняты решения о наказании их. Уже в январе на имя директора института пришла ответная бумага от войскового хозяйственного правления Кубанского казачьего войска:
«По докладе Наказному Атаману Кубанского казачьего войска отзыва Вашего от 19 декабря истекшего 1887 года за № 3066 Его превосходительство изволил поручить сему правлению стипендиата сего войска студейта вверенного Вам института Михаила Бруснева sa участие в беспорядках 8-го того же декабря лишить войсковой стипендии. Вследствие этого, начиная с 1 числа сего января, деньги в стипендию Михаилу Брусневу высылаемы не будут».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Крутые меры институтского начальства привели к обратному результату. Студенческие кружки стали жить еще активнее.
Руководители кружков высматривали тех студентов, которые представлялись им способными к конспиративной работе. С такими завязывались знакомства сначала без затрагивания каких-либо рискованных тем, их снабжали литературой, постепенно подводя к более острым вопросам, попутно выяснялись особенности характера, степень выдержанности, готовность к кружковой работе… Именно так оказался привлеченным к этой работе и Михаил. К нему был прикреплен старшекурсник Бронислав Лелевель.
Тайно существующая кружковая жизнь института все глубже открывалась перед Михаилом. Ему удалось достать первый том «Капитала» Маркса, брошюру Плеханова «Социализм и политическая борьба». Изучение «Капитала» помогло понять происхождение и рост рабочего класса, тайные пружины капиталистического производства, значение рабочего класса в нем, положение этого класса, сущность его борьбы, его организацию и историческую задачу.
Михаил словно бы освобождался при чтении этой книги от всего второстепенного, путающего, сбивающего. В нем проспулся какой-то новый азарт, азарт открывателя, ступившего на верный, основной путь, с которого уже не сойти, чего бы это ни стоило. Сама огромная марксова мысль жила перед ним, даже листы он переворачивал, как что-то живое, хранящее в себе дыхание и веру огромной личности. Ощущение было такое, будто он оторвался вдруг от некой одряхлевшей, вязкой, старой жизни и влетел, именно влетел, в новую, в которой все — и яснее, и просторней, и значительней. Жизнь оставалась все той же, она была вокруг, запутанная, неподатливая, вся из углов и петель, в ней черт ногу сломит, но она, такая, для него стала вроде бы вчерашней, поскольку в ее путанице ясно обозначился прямой путь. Он жил в другом времени и сам весь был кем-то другим, новым. И сколько раз за чтением этой книги приходила, будоража сознание, мысль: «Вот же — есть, есть наука обо всем, что составляет основные перспективы жизни!..По этой науке все и должно развиваться, идти дальше! Есть ясные объективные законы, которых никому не объехать ни на какой кривой!»
Главная концепция Маркса настойчиво отводила первое место в будущей революции именно классу промышленных пролетариев; эта концепция утверждала, что именно они — наиболее революционная, революционно-последовательная часть общества, которую никогда не удовлетворят никакие половинчатые реформы, никакие полумеры, что в силу безвыходности своего положения они будут настойчиво добиваться изменения условий, создающих эту безвыходность.
Изучение Маркса помогло составить определенное законченное социалистическое мировоззрение. Главный вывод был таков, что единственная задача социалиста — пропаганда социализма, и пропаганда не вообще, а в основном среди рабочих, пропаганда, развивающая их классовое сознание: без широких связей с массами деятельность любой революционной группы будет обречена…
Михаил чувствовал, понимал: пришла новая пора, пора иных действий и иных деятелей — не бунтарей, не террористов, не народников, не половинчатых реформаторов… Новый деятель должен нести в жизнь прежде всего знание объективных законов, показывать людям несоответствие жизни этим законам!.. Все развивается, и далее еще ощутимей будет развиваться, имени о так, как пишет Маркс! Угнетенные и обездоленные стремятся изменить свое положение, и это стремление в дальнейшем определит развитие самой истории…
Осенью 1889 года Михаил вошел в студенческий кружок пропагандистов своего института, который составляли в основном студенты-поляки: Антоний Косиньский, Бронислав Лелевель, Юзеф Бурачевский, Вацлав Цивиньский; русских было трое: Василий Иванов, сам Михаил и его друг-однокурсник Иван Епифанов. Габриэль Родзевич ввел Михаила в рабочий кружок, с которым до того занимачся сам. Собирался этот кружок в Гавани, на Васильевском острове, на квартире рабочего Фомина.
Михаил стал пропагандистом Гаванского кружка как раз в то время, когда тот разросся настолько, что стал крупнейшим рабочим кружком Питера. Этот кружок объединял весьма грамотных передовых рабочих. Вообще же рабочие кружки были разными по уровню подготовки их членов, потому и само содержание пропаганды было в них разным.
Первые впечатления Михаила от знакомства с рабочими были двоякими: с одной стороны, увлекательное, живое дело, с другой — чувствовалось, что взял на себя немалую ответственность. К занятиям приходилось подготавливаться не по какой-нибудь выработанной твердой программе, а по программе, которую сам же и разработал, придумал. Каждый руководитель сам определял план своей работы, ориентируясь на запросы и уровень членов своего кружка.
Теоретических разговоров, особенно на программные темы, в самом кружке студентов-пропагандистов было мало. На общих собраниях говорили больше о практическом: о распределении рабочих кружков между пропагандистами, о сборе денег, о программе чтений. Они считали себя практиками и даже сознательно уклонялись от обсуждения программных и теоретических вопросов, не видя возможности решить такие из них, как вопрос об общине, о судьбах капитализма в России, об отношении к крестьянству. Не решались причислить себя и к какой-либо партии: было рано. «Народная воля» окончательно разлагалась. С последними народовольческими кружками (Качоровского, Беляева, Фойницкого, Истоминой) они вели борьбу, стараясь отвлечь от них и тех немногих рабочих, которые входили в эти кружки. Политическая и социалистическая пропаганда перемешивалась с чисто культурной. Главная же работа заключалась в объяснении рабочим их положения: они — рабочая сила, создающая прибавочную стоимость. От прибавочной стоимости переходили к выяснению капиталистических отношений, затем — к понятию о социализме. Как пример активности рабочего класса приводилась борьба рабочих па Западе.
От пропагандиста непременно требовалось знакомство с основными работами Маркса, знание рабочего вопроса и истории европейских революций. Требовалось немало и личных качеств. Надо было быть подходящим человеком. Подходящим считался человек простой, умевший относиться к рабочим душевно, внимательно, поскольку не просто агитация была основой работы пропагандиста, а сближение с рабочими.