— Что это? — спросил Макреди.

— Надо, конечно, тщательно все изучить, — ответил Норрис, — но, по-моему, это источник ядерной энергии. Прибор слева, кажется, позволяет добиться результатов, ради которых мы, люди строим стотонные циклотроны. Он выделяет нейтроны из тяжелой воды, которую наш дружок получил изо льда.

— Где же он взял… Ну да, конечно, его же не запрешь. Он, значит, совершал экспедиции в аппаратную. Ну и мозги же у них были! Да это не что иное, как атомный генератор.

Норрис кивнул:

— Весь мир был бы его. Ты обратил внимание на цвет луча?

— Да, — сказал Макреди. — И на жару в хижине тоже. Их планета, видимо, вращалась вокруг голубого солнца и на ней было очень жарко. Думаю, что их посадка здесь была простой случайностью. Поскольку они сюда прилетели двадцать миллионов лет назад, вряд ли можно ожидать повторного визита. Интересно, зачем ему все это понадобилось? — Он показал на генератор.

— А ты заметил, чем он был занят, когда мы ворвались? — спросил Барклай. — Посмотри-ка под потолок.

Прямо под потолком висел предмет, похожий на рюкзак, сделанный из расплющенных кофейных банок.

Барклай потянул его вниз за свисающие лямки и надел на плечи. Слабый толчок — и он полетел вдоль комнаты.

— Антигравитация, — сказал Макреди.

— Совершенно верно, — ответил Норрис. — А мы-то думали их остановить. Самолет привели в негодность, по птицам стреляли. А им всего-навсего нужны были консервные банки и радиодетали. Да еще оставили эту тварь в покое на целую неделю. Она бы одним прыжком махнула отсюда в Америку. С атомным генератором в руках. И все-таки мы их остановили. А ведь еще полчаса — и мы так и остались бы в Антарктике, стреляя всех, птиц.

— Тот альбатрос, — сказал Макреди. — Ты не думаешь…

— С этим-то аппаратом? Нет. Мы спасли наш мир, хотя и оставалось нам всего полчаса.

ЛЕСТЕР ДЕЛЬ РЕЙ

Жизнь Лестера дель Рея (родился в 1916 году) о стороны кажется почти фантастичной. Мать умерла сразу после родов, рос полуголодным на ферме отца, без ухода, со злой мачехой. Упорно учился, одновременно зарабатывая на жизнь. Служил водоносом, цирковым рабочим, поваром, официантом и т. д. Читал Ж. Верна, Г. Уэллса, Э. Берроуза.

В пятнадцать лет встретил девушку, в которую влюбился с первого взгляда, и в тот же день сделал ей предложение. Через три месяца после свадьбы его жена упала с лошади и разбилась насмерть. Поступил в университет и смог проучиться два года, подрабатывая перепиской на машинке. В 1934 году его взяли рассыльным в контору. Однажды девятнадцатилетнему дель Рею повезло выиграть в рулетку 6000 долларов. Купил небольшой ресторанчик. Казалось, жизнь налаживается, но в 1935 году в автомобильной катастрофе погибла вся его семья, кроме сестры, он тяжело заболел, и лишь сложная операция спасла ему жизнь.

Из больницы вышел без гроша, перебивался случайными за работками. Писал стихи, всерьез увлекался научной фантастикой. Испанские предки дель Рея поколение за поколением два с лишним века культивировали атеизм, и этим, может быть, объясняется, почему особое впечатление на двадцатилетнего юношу произвел рассказ К. Саймака «Творец» (1935 г.), в котором вселенная изображалась как результат эксперимента макрокосмического существа, а не божьим творением.

На спор с девушкой написал свое первое научно-фантастическое произведение «Верующий» (1938 г.) о цивилизации разумных собак, поклоняющихся вымершему человеку. Рассказ был опубликован в журнале «Поразительная научная фантастика». А вскоре в этом же журнале появился другой рассказ двадцатитрехлетнего автора — «Елена Лав», в котором реалистично и лирично моделировалась ситуация с очеловечиванием женщины-робота.

Научно-фантастическая история современного Пигмалиона и металлической Галатеи не нова — еще в немецком романе «Метрополис» Теи фон Харбу и в одноименном фильме (1926 г.) робот-вамп играл важную роль. Но Лестер дель Рей придал сюжету художественную убедительность.

В 1942 году появился рассказ «Нервы», в котором пророчески предсказывалась возможность атомного взрыва, если масса радиоактивного изотопа достигнет критической, и в это же время Лестер дель Рейи устроился рабочим-металлистом в Сен-Луисе. Переехав в Нью-Йорк в 1944 году, он стал продавцом в ресторане «Белая башня». Лишь с 1954 года, после новой женитьбы Лестер дель Рей целиком посвятил собя литературной работе.

Рассказ «Елена Лав» назван в числе десяти лучших за все годы.

ЕЛЕНА ЛАВ

Я уже глубокий старик, а все как сейчас вижу и слышу — Дэйв распаковывает ее, оглядывает и говорит, задыхаясь от восхищения:

— Красавица, а?

Она была красива; мечта, а не сплав пластиков и металлов. Что-то вроде этого чудилось поэтам-классикам, когда они писали свои сонеты. Если Елена Прекрасная выглядела так, то древние греки, видимо, были жалкими скрягами, раз они спустили на воду ради нее всего лишь тысячу кораблей. Примерно это я и сказал Дэйву.

— Елена Прекрасная? — Он взглянул на ее бирку. — По крайней мере, это название получше того, что здесь написано, — К2У88. Елена… мммм… Елена Сплав.

— Не очень благозвучно. Слишком много согласных в одном месте. А что ты скажешь насчет Елены Лав?

— Елена Лав. Да, она и есть воплощение любви, Фил.

Таково было первое впечатление от этого сплава красоты, мечты и науки, с добавкой стереоаппаратуры и двигательных механизмов; зато потом голова пошла кругом…

Мы с Дэйвом учились не в одном колледже, но, когда я приехал в Мессину и занялся медицинской практикой, оказалось, что у него на первом этаже моего дома небольшая мастерская по починке роботов. Мы подружились, а когда я увлекся одной девицей, он нашел, что ее сестра-двойняшка не менее привлекательна, и мы проводили время вчетвером.

Когда наши дела пошли лучше, мы сняли дом поблизости от ракетодрома. Там было шумно, но платили мы дешево — соседство ракет жильцов не устраивало. Нам же нравилось жить просторно. Наверно, со временем мы бы женились на двойняшках, если бы не ссорились с ними. Бывало, Дэйв хочет взглянуть на взлет новой ракеты, направляющейся на Венеру, а его двойняшка желает посмотреть передачу с участием стереозвезды Ларри Эйнсли, и оба упрямо стоят на своем. Мы распрощались с девушками и с тех пор проводили вечера дома.

Но проблемой роботов и их эмоций мы занялись только после того, как наш прежний робот «Лена» посыпала бифштекс ванилью вместо соли. Пока Дэйв разбирал Лену, чтобы найти причину неисправности, мы с ним, естественно, рассуждали о будущности машин. Он был уверен, что в один прекрасный день роботы превзойдут людей, а я сомневался.

— Послушай, Дэйв, — возражал я, — ты же знаешь, что Лена не думает… по-настоящему… При противоречивых сигналах она могла бы исправить ошибку. Но ей все равно; она действует механически. Человек мог бы по ошибке схватить ваниль, но сыпать ее не стал бы. Лена достаточно умна, но у нее нет эмоций, нет самосознания.

— Действительно, это самый большой недостаток нынешних машин. Но мы его устраним, вмонтируем в них кое-какие автоматические эмоции или что-нибудь вроде этого. — Он привинтил Лене голову и включил питание. — Принимайся снова за работу, Лена, сейчас девятнадцать часов.

К тому времени я специализировался на эндокринологии и всем, что связано с ней. Психологом я не был, но разбирался в железах, секрециях, гормонах и прочих мелочах, которые являются физическим источником эмоций. Медицине потребовалось триста лет, чтобы узнать, как и почему они работают, и я не представлял себе людей, которые могли бы создать их искусственные дубликаты за меньшее время.

Ради подтверждения этого я принес домой книги, научные труды, а Дэйв сослался на изобретение катушек памяти и веритоидных глаз. В тот год мы так много занимались наукой, что Дэйв освоил всю эндокринологическую теорию, а я мог бы изготовить новую Лену по памяти. Чем больше мы спорили, тем меньше я сомневался в возможности создания совершенного «homomechanensis».