На кухню вошла жена Потапова с бутылкой сухого вина в руках.

– Ну, вы, мужичьё, что так ржёте?! Детей побудите. Откройте нам бутылку,- она поставила бутылку вина на стол перед ними.

– Ого!!- взяв в руки, произнёс Апонко.- В кои веки нашлась?! Пробка в ней сидит. Нужон штопор.

– Долбани ей в донышко, вылетит,- посоветовал Потапов.- Мать, где вы её откопали?

– Маша при переезде сюда нашла в одной из коробок. Пашкина говорит заначка.

– Брешет,- вытягивая пробку и передавая бутылку открытой, сказал Павел.- Её схованка. Это вино продавали в 1978 в военном городке. Она с дуру купила коробку. В коробке шесть штук. Да вы же в тот год приезжали на мой день рождения и это вино пили. Утром. В похмелку.

– Не помню,- жена Потапова выскользнула с кухни.

– А я помню. Оно было,- кивнул утвердительно Валерий.- Борька Симонов их ещё фаустами обозвал за длинные горлышки.

– Пять мы тогда выдули, а как эта сохранилась не пойму. Что тут удивляться. При переезде мы многое нашли. Одних молотков штук восемь. Всякого барахла море, о котором и думать забыли. Самое смешное, что нашёлся мой вещевой паёк. Я его получил, когда мне присвоили майора. Как его увидел, писал кипятком.

– Это тот, что искали всей общагой?

– Ну!! Помнишь, как было? Я с ним прусь и тут вы с бутылками обмывать звёзды. На автопилоте я домой притащился, где его сунул, не помню, а следом переезды, переезды и пошло поехало.

– И всё в нём на месте?

– Всё. Есть даже накладная в кармане. Три отреза материала, шапка, сапоги, ботинки, портупея, двенадцать пар носков, моток портяночного, шесть рубах, два галстука, погоны и всякая мелочь. Всё замотано в серую парадную шинель. Слушай, её даже моль не поела!!!

– Боялась сдохнуть от несварения,- определил Потапов.- И что ты с этим сделал?

– Материал девки хапнули. Визгу было море. Шинель, рубахи, китель, шапку снёс Аркадьевичу на второй этаж. Это сосед, ветеран войны. Полковник. А вот сапоги и ботинки ему не подошли. У него размер на два от моего больше. А что? Тебе надо?

– Да я к слову. Моя говорит мне, чтобы всё военное выбросил, только место занимает и пылит. И я всё собрал в большой баул и из дома вынес к пивной. Там бичей много. Крикнул им: "Налетай, подешевело". И они всё растащили. Одного я раза три видел в гастрономе в своей генеральской шинелке и вязаной шапочке. Так он спокойно в погонах ходил. Потому и спросил тебя.

– Вдруг снова позовут, что тогда станешь одевать?

– Обратно я не пойду. Умный я стал очень, однако. Что армия может мне дать? А я ей? Думаю, что не стоит.

– А война?

– Война, Паш, всех в строй поставит. К чёрту войну,- Потапов выпил.

– Гражданская, если зачнется?- настаивал Павел.

– Случись – разберёмся на чьей стороне быть. Только мы к любой войне не готовы. Да и лидеров толковых нет совсем.

– Да,- Павел выпил.- Склочные нынешние правители какие-то. Как базарные торговки. Товар стух давно, а они всё его пытаются толкнуть, да ещё цену на свою гниль поднимают,- он зацепил вилкой дольку кабачка и, прожевав, продолжил:- Я, Валер, честно говоря, думал, что уже своё собираешь и пришёл меня между делом агитировать.

– А ты разве не пошёл бы?

– На перепутье я. Ни да, ни нет. Вот ты сказал, что стал сильно умным, так и мы не лаптем хлебаем. Другое мне покоя не даёт. Железка эта проклятая. Многократно я просматривал видео-мультик, что ими нарисован, но как они нас разделали понять не могу. Стреляют они хорошо, слов нет; ну есть у них оружие превосходное, тоже без слов; мозги имеют нам не сравняться; храбрости и жертвенности им не занимать, а вот всё равно у меня не сходится что-то. Сильная это загадка,- Павел смолк, взял со стола пачку сигарет, она оказалась пустой.- Спички, а не сигареты. Прикурить не успеваешь, как сгорает,- он встал, достал из кухонного ящика пачку "Примы" и закурил.

– Ты всё продолжаешь мучаться?- Валерий прислонился спиной к стене.

– Не в смысле мести я об этом маюсь. Мы, что к нему ходили, хорошо, правильно сделали. Прошло время и я понял одну страшную вещь. Даже сказать не знаю как.

– Напрягись.

– Это не поможет. Я вёл дневник. Записывал не всё, но достаточно подробно.

– И что вывел?

– Вот этот Александр, пока мы там были месяц, спал по четыре часа в сутки. Весь остальной отрезок времени тратил на работу. Я его отдыхающим не видел. Он даже когда разговаривает, обязательно что-то делает, мастерит.

– Из такого наблюдения, Паш, ничего не вытекает.

– Очень даже вытекает. В подземке я это явственно уразумел. И потому, что оказался в сходных с его жизнью условиях.

– Ерунду говоришь! Какие же они сходные?

– Да ты выслушай, потом спорь.

– Извини. Слушаю.

– Они все живут в другом временном измерении. У нас как? Дай восемь сна, из оставшихся шестнадцати ещё восемь отстегни на работу. Ведь так?

– А где ты приметил, что у них не так?

– А ты заметил, что в разговорах с нами он не просто сидел болтал, а скорняжил?

– Допустим, и что?

– Да то! Они так воспитывают, что у них всё одинаково. И приём пищи работа, и ходьба работа, и учеба работа, и сама физическая работа тоже работа, даже сон работа. Между всем у них знак равенства.

– Старики, положим, дрыхли у них ещё как!

– Я тебе про стрелков речь веду. Дедки эти – добытчики. Они, кстати, в свои шесть десятков, нам, здоровенным мужикам фору давали.

– Так они с детских лет в такой долбежке!

– Речь не о них,- Павел насупился.

– Молчу,- Потапов вскинул руки.

– Стрелок, что со мной работал в смене, жил в рваном ритме. Двое суток работы и пять сна. Я тоже попытался так сделать и на втором витке сорвался. Полтора суток проспал. Когда проснулся, он мне говорит: "Павел Кириллович, вы под меня не подстраивайтесь, чтобы так жить, надо иметь основы, а у вас их нет. Вы или сердце посадите, коль у вас высокий рейтинг по терпению, или станете всегда срываться". Я его спрашивал почему? Он мне ответил, что надо уметь контролировать внутри себя. Ты понимаешь, Валера, он может спать в режиме быстрого восстановления. В голове что-то вроде будильника и таймера. Он приказывает сердцу, после вычислений, количество ударов в минуту и время на сон для полного восстановления и включает. Допытывал я его можно ли этим овладеть. Можете, он мне отвечает, но вам надо для этого много времени. Программа эта временная и чтобы её искусственно запустить требуется долго работать, ещё надо обучиться считать, быстро засыпать. При всём надо до тонкостей знать свой энергетический потенциал, чтобы ни в коем разе не перегрузиться, так как перегрузка при долгой физической работе грозит человеку заболеваниями. А у каждого своя планка. Но вообще он мне сказал, что у любого человека очень высокие возможности, однако, мы, мол, русские, зажрались. "Как это?"- спрашиваю у него. "Вы жрете больше, чем вам при вашей работе и образе жизни надо, а это влечёт за собой те же проблемы, что и недоедание. Не нуждается организм в таком количестве пищи, а хроническая не переработка клеткой лишней энергии превращается в наркотик. Это называется обратной дистрофией. Чуть-чуть такой человек сбился со своего жизненного ритма и у него сразу начинает болеть голова, тошнит его бедолагу, недомогание. Лишняя энергия в организме – яд". Пожрать, он мне говорит, мол, всем приятно вкусно, но за наслаждением обязательно стоит костлявая с клюкой.

– Недосыпание, Паш, тоже болезнь и голова так же жутко болит,- возразил Потапов.

– Мы с тобой даже мыслим одинаково, ибо я ему тот же вопрос задал. Он мне ответил, что человек в лени своей, а она быстро въедается, нарушил природные принципы сна. Вы, говорит, заметили, как во время отпуска меняется жизненный ритм и потом трудно войти в рабочую колею?

– Это точно! Ходишь бывало после отпуска, как марионетка и всё у тебя из рук валится.

– Углубился я что-то,- Павел зажмурился.- Пустился в полное описание. Вернусь к началу, а то собьюсь и потеряю мысль.