И то ли Высшие силы приняли предложение этой бартерной сделки, толи не один такой умный Лазаренко просил Бога о прекращении погодного безобразия, а среди просителей оказался человек, к чьей просьбе Силы Небесные не могли отнестись с равнодушием, но побушевав четыре часа, буран прекратился.

Лазаренко даже ни разу заснуть не успел.

Все контролировал себя и на часы – на гордость свою и предмет всеобщей зависти поглядывал.

Часы эти с черным циферблатом и со светящимися в темноте фосфоресцирующими стрелками – Лазаренко у одного разведчика из соседнего полка в ШМЭН выиграл. А тот по его словам с немецкого офицера снял. Не с мертвого – потому как мародерничать у разведчиков было не принято, а с живого, с пленного снял, выменял на пачку махорки и на пару вязаных носков. Немцу в плену в Сибири эти носки в самый раз сгодятся!

А часики фирмы – не по нашему написано, – теперь старшине Лазаренко под снегом очень сгодились.

Четыре часа они под снегом пролежали.

То что буран прекратился, старшина понял сперва по необычайно плотной тишине. А потом вдруг, показалось ему,что слышит он какие то звуки металлические, будто сваи вземлю копром забивают.

Старшина немного откопался.

Наст над ним был не крепким. И после нескольких энергичных движений, старшина увидел свет.

Сперва его проблески, сквозь рыхлые волны будоражимого им снега.

А потом, когда вся голова моряка вылезла наружу, он увидал, что надвсем занесенным поземкою пространством Ледника светит солнце.

Старшина сильнее дернул за конец веревки, – эй, Жорка, не замерз там?

И тут, вместо ответа своего товарища, старшина отчетливо услыхал немецкую речь.

Она доносилась из-за бугра, из за загиба рельефа… Немцев не было видно, совершенно точно – они были буквально в нескольких десятках метров. И этот ритмичный металлический стук – бум-бум-бум, тоже доносился оттуда из-за снежного бугра.

– Ну чё, командир! – высунулась из под снега Жоркина голова.

– Тихо, – шикнул на него Лазаренко, – немцы рядом! Ты давай ребят откапывай пока, и чтобы не шуметь, а я сползаю – погляжу чего они там делают.

Жорка принялся помогать разведчикам вылезать из своих снежных постелей, и покуда моряки откапывались и приводили себя и оружие в порядок, старшина ползком приблизился к гребню снежного бугра.

То что он оттуда увидел, произвело на Лазаренко сильнейшее впечатление.

В каких-нибудь пятидесяти метрах от того места, где лежал Лазаренко, около полуроты немцев оборудовали позицию для стрельбы из восьмидесятимиллиметровых минометов.

И тот металлический ритмичный звон, что Лазаренко принял было за копер, это был звук производимый кувалдой, что была в руках какого-то Фрица – издали Лазаренко не мог различить звания на его погонах. Фриц этот забивал в лед длинные колья, на которые потом накидывалась страховочная веревка.

Остальные немцы – их было около сорока человек, уже расставили опорные плиты и теперь крепили к ним трубы своих минометов, раскладывали возле минометов мины, утаптывали снег, чтобы удобнее было передвигаться на позиции.

Сзади послышался хруст сминаемого под сапогами снега.

Лазаренко обернулся – это были Жорка и Серега Мандрычов.

– Ух ты, бляха-муха-штукатурка-Богу-мать! – загнул Жорка шепотом, – немчура стрелять отсюда собралась.

– Тихо, ты, бес! – шикнул на друга Лазаренко.

Молча понаблюдали за немчурой минут этак с пять.

А потом Жорка не удержался и спросил, – чё делать думаешь, командир? Оставлять этот гадюшник в нашем тылу никак нельзя!

Лазаренко и без Жоркиных комментариев понимал, что нельзя оставлять батарею в нашем тылу.

Они если ударят отсюда, братве там в долине несладко придется, и не один десяток братишек в бушлатиках окрасит снег кровью своей, если они снизу примутся на эту батарею лезть. Вон фрицы уже и пулеметные гнезда приготовили – слева и справа от батареи Лазаренко отметил два Мg-42-ых.

– Штурмовать их будем сейчас, – сказал Лазаренко, – нахрапом, ленточки в зубы и гранатами!

– Немцев же вчетверо больше! – с сомнением сказал Серега.

– Чё, сдрейфил? Салага! – толкнул его в бок Жорка.

– Я? – обиделся Серега, – просто и дела не сделаем и поляжем зазря.

– Ничего не поляжем, – возразил Лазаренко, у нас главный козырь это внезапность, понятно?

– Полундра, братва! – грозным шепотом прорычал Жорка, когда трое разведчиков пригнувшись, прибежали к месту лёжки основной группы, – сейчас на абордаж пойдем, готовьте кортики и абордажные сабли.

– Отставить сабли, – поморщился Лазаренко, – дело серьезное, трепаться потом будем.

План был простой-проще не придумаешь.

Десятеро морпехов, рассыпавшись за гребнем холма в цепь, по команде своего командира забросают позицию минометной батареи гранатами, и потом, двое – Жорка и самый шустрый из них – Вася Авгушкин, покуда у немцев будет суматоха и покуда остальные ребята будут изо всех сил палить по мечущейся немчуре, Жора с Васей подбегут на батарею и бросят по лимонке в ствол каждому из минометов.

А ребята будут прикрывать их огнем.

Атаку решили не откладывать.

Скоро стемнеет – какая уж там атака! Немцы охранение выставят – не подступишься, чтоб не нашуметь.

Рассыпались цепью.

У каждого в руках по пять гранат.

По сигналу кидают все, кроме Жоры с Васей, потому что как только в немцев полетят первые гранаты, Жора с Васей уже побегут вперед.

Да!

Немцы проявили непростительную беспечность.

Но как они могли предполагать, что дозор русских окажется в ста метрах погребенный под метровым слоем снега!

Первые десять гранат рванули почти одновременно.

Тут же Миха Кравчук ударил с фланга из своего Дегтярева.

Длинными ударил, так, чтобы немец головы не смог поднять, покуда Жорка с Васей преодолевают опасные полста метров открытого пространства.

Секунды тянулись, как минуты или часы.

Это в школе на уроке физкультуры пробежать шестьдесят метров – плевое секундное дело.

А тут – эти полста метров Жорка с Васей все бежали, все бежали.

Уже Лазаренко бросил все свои пять гранат. Уже поднял на уровень глаз свой ППШ и уже выпустил по немцам пол-диска…

Вот Жорка добежал до первого миномета, вот Вася добежал.

– Огонь, братва, огонь, не давай им гадам головы поднять, бей длинными! – орал Лазаренко.

Немцы очухались только тогда когда дело уже было сделано.

И Вася с Жоркой вернулись живыми.

– Отходим, отходим, отходим! – кричал Лазаренко.

Немцам удалось вытащить на фланг один из двух пулеметов.

Теперь бежать можно было только налево к карнизу – к краю ледника, к обрыву.

Миха, черт! – орал Лазаренко, – бей длинными, прикрывай, мы отходим!

Миху не надо было уговаривать.

Он уже и так два полных диска расстрелял.

– Командир! Куда? – кричал Жорка.

– Туда, – Лазаренко уверенно показывал на край обрыва.

– Разобьемся к едреньевой бабушке.

– А здесь нас перестреляют сейчас всех, – возразил Лазаренко, – немец вон уже второй пулемет налаживает, сейчас цепью пойдут!

Положение разведчиков было совершенно безвыходным.

С подъемом немцев на гребень, отходящие назад моряки оказались как на ладони.

Для двух пулеметов и для пары десятков стрелков – пять минут работы.

И никого из братишек в живых не останется.

– Полундра, братва, за мной! – крикнул Лазаренко, – ленты с бесок снять и распустить на всю длину!

– Тычё? Дурной? – крикнул Жорка.

– Не дрейфь, внизу метров на десять снегу намело, не разобьемся, а по ленточкам найдем друг-друга, откопаем.

Времени на раздумье уже не оставалось.

Немцы вытащили на гребень свой второй пулемет.

Теперь можно было разговаривать только лежа лицом вниз.

Пули веером пролетали над головами, вихрями взрыхляя снег.

– Ленту менять когда будет, разом поднимаемся и полундра! – передал по цепи Лазаренко.

– Жорка первый, за ним Вася, потом Леха, потом Серега, я последним иду!