Близнецы начали заниматься в музыкальном йешиват-тихоне, пару лет назад организованном в Неве-Меирии на базе студии Гиладом и Роненом. Они наведывались домой чаще старшего брата — в середине недели, помогали по хозяйству и тут же уходили в свой уголок на веранде, где просиживали до позднего вечера, а ранним утром неслись через весь посёлок в йешиву.
Ширли редко удавалось пересечься с Ноамом: он много времени проводил в йешиве, а она не могла часто ездить в Неве-Меирию. Но уж в те редкие выходные, когда они встречались, Ширли с радостным удивлением отмечала, что Ноам гораздо чаще, чем раньше, кидает в её сторону смущённые взгляды. Чем реже им доводилось видеться, тем чаще он глядел на девушку и тем дольше он задерживал на ней взгляд со смущённой и ласковой улыбкой.
Время от времени в Неве-Меирии у Доронов организовывались молодёжные шабаты. На них постоянным гостем был Ирми, и почти каждый раз с Максимом приходила сестра Ирми Хели. Неизменно на эти молодёжные шабаты приезжала Ширли. После напряжённой недели близнецы Дорон и Ирми с Максимом превращали эти шабаты в сгусток искрящегося веселья, и к молодёжи частенько присоединялся Бенци. Нет нужды говорить, как Ширли любила молодёжные шабаты. Когда собиралась молодёжь, бабушка и дедушка Ханани каждый раз оказывались приглашёнными то к одному сыну, то к другому и брали с собой Нехаму с младшими детьми.
Близнецы повадились раз в две-три недели тайком отправляться в Меирию. Там в их старом доме, который отец сдал Гиладу и Ронену под студию, они встречались с небольшой компанией своих старых друзей-студийцев, в их числе были Цвика и Нахуми Магидовичи. Шмулик начал учить Цвику играть на поперечной флейте, заодно потихоньку начал заниматься с ним шофаром. Дело шло к тому, чтобы начать учить его особым приёмам игры на угаве. Рувик учил обоих Магидовичей играть на гитаре.
Так братья начали готовить Цвику и Нахуми к поступлению в неве-меирийский йешиват-тихон.
Тогда же Цвика, а за ним следом и Нахуми (этот, разумеется, тайком от матери), вошли в организованную близнецами группу, которая, как потом стало ясно, втайне занималась угавом и музыкодами. Даже Ноам не сразу узнал, а тем более Бенци, что к этой группе в части музыкодов подключились Максим и Ирми. Они собрали на новой фирме мистера Неэмана маленькую группу молодых ребят для серьёзных исследований музыкодов.
Ренана с Ширли учились в одном классе. Младшие классы их ульпены находились в Меирии, и девочки жили в общежитии, которое размещалось в караванном городке неподалёку от классов ульпены. Девочек поселили вместе в крохотной квартирке-студии, занимающей половину каравана. Они вместе вели своё несложное девичье хозяйство, были совершенно неразлучны, занимались вместе и с удовольствием посещали дополнительные занятия по рисунку, живописи и композиции. Ренана хотела немного приобщить подругу к моделированию одежды, но Ширли мечтала иллюстрировать книжки, или рисовать комиксы, а в дальнейшем — даже делать мультифильмы, для чего ещё в Австралии начала пробовать себя в анимациях.
Конечно, Ширли и до Австралии была осведомлена и о Торе, и о праздниках, и о шабате. Когда она была маленькая, она видела, как мама зажигает субботние свечи.
Совсем не так давно, каких-то 6–8 лет назад, в их семье отмечали и основные еврейские праздники, а чаще они на праздники ездили в Меирию к бабушке и дедушке: там всё было по-настоящему, хотя, конечно же, не так весело, как у Доронов.
Ширли с грустью вспоминала, что в детстве видела не только папу, но и братьев с кипами на головах, вот только не припомнит, по какому поводу. Ей в память врезались картины Судного Дня, много лет назад, когда она и её братья были маленькими детьми. Она стоит у распахнутой калитки и смотрит на близнецов, как они разъезжают на новеньких ярких велосипедах по мостовой в Эрании-Далет, свободной от машин, зато переполненной детворой. У одного брата на голове немного косо сидит красная с жёлтыми корабликами кипа, у другого — кипа жёлтая с зелёными домиками. Как давно это было!.. А бар-мицва близнецов, что-то смутное, пышное и чем-то похожее на спектакль. Вот только на трапезе в честь этого события папа серьёзно поссорился с дедушкой. Хорошо, что сейчас она помирилась с ними, обретя заново близких и родных людей.
Ширли очень любила брюки. Но в ульпену полагалось ходить в длинной юбке. Для австралийской школы она приобрела юбку-брюки, но здесь это ещё не было принято.
На карманные деньги девочка купила себе несколько отрезов ткани, и Ренана сшила ей несколько юбок. Так Ширли и подруге дала подзаработать, хотя Ренана ни за что не хотела принимать от Ширли деньги. Ещё и бабушка Хана сделала ей хороший подарок — шикарный костюм для шабатов и праздников.
Каждое утро девочки выходили из общежития, увлечённо болтая на разные темы, не торопясь, обходили оживлённую площадь и подходили к расположенным в два ряда на небольшом расстоянии друг от друга симпатичным домикам, где помещались классы их ульпены. Каждый раз с утра Ширли испытывала беспричинную радость, её переполняли надежды и приятные ожидания.
В ульпене было принято раз в месяц оставаться на шабат. Когда же их отпускали по домам, Ширли частенько раздумывала, отправиться ли в Неве-Меирию к Доронам, поехать домой, или к бабушке и дедушке, вернее — к Арье, где обычно собирались Магидовичи. Разумеется, если она заранее узнавала, что в Неве-Меирии устраивают молодёжный шабат, на который пожалует Ноам, она вместе с Ренаной ехала в Неве-Меирию.
Но при этом каждый раз она испытывала чувство неловкости, когда, запинаясь, пыталась как-то объяснить отцу, почему на weekend она не едет домой. У неё перед глазами неизменно маячил молящий взгляд отца, каким он провожал обычно после шабата дочку, возвращавшуюся к себе в ульпену.
Заниматься приходилось очень много. Когда же у девочек выпадала свободная минутка, они тут же садились за серии рисунков для альбома вышивок. Сделают альбом — а там видно будет…
Тексты псалмов вызвали у Ширли новый прилив вдохновения. Она принялась рисовать целые серии листов пастелей, ассоциирующиеся с псалмами, впрочем, ничуть не хуже у неё получались акварели. На компьютере так не получалось. Она показала бабушке Хане свои работы. Бабушка охала и ахала, восторгаясь своей талантливой внучкой, но Ширли попросила её никому об этом не говорить. Копии работ на темы псалмов Ширли послала Яэли в Австралию, а та предложила их на ежегодную выставку работ юных художников со всего мира. Ренана как-то предложила кое-что из этих мотивов воплотить в вышивках или аппликациях. Впрочем, к этой идее Ширли отнеслась прохладно.
Дедушка Гедалья сетовал, что не может заниматься Торой и Талмудом и со своими старшими внуками, близнецами Галем и Гаем: «Хорошо, конечно, что ты, девочка, стала заниматься, но мальчикам это просто необходимо. Ах, как я мечтал учить своих внуков Торе!» — «Но вот ведь ты занимаешься с Цвикой и Нахуми, а там и до Эйтана, Илана и Идо дело дойдёт». — «Но я-то хотел с Галем и Гаем, моими старшими внуками!» Ширли отмалчивалась и густо краснела. Потом бормотала, что, поступив учиться в меирийскую ульпену и проводя всё время в Меирии, она почти не видит братьев. Они, наверно, тоже много занимаются. «Как же! — иронически думала она. — Каратэ и боксом они занимаются! И ещё силуфокультом!..» Всю правду о происходящем в семье сказать старикам она не могла — не могла и соврать. Только Морие и Арье с Амихаем она рассказала всю правду.
Приходя к Магидовичам, она активно участвовала в приготовлении к шабату. Она научилась у Мории, а главное — у сефардки Теилы готовить массу вкусных блюд.
Конечно, с Нехамой и её мамой Ривкой им было не сравниться. Зато её фирменный салат стал у Магидовичей традиционным блюдом.
Объявив о поступлении в ульпену, Ширли тут же твёрдо заявила родителям, что у них дома должны по-настоящему соблюдаться кашрут и шабат. Это тот необходимый минимум, чтобы она могла хотя бы раз в месяц проводить дома шабат. Чаще, как правило, не получалось, но родители и этому были рады. Рути ничего не стоило завести дома кашерную кухню, а Моти уже готов был на всё, только бы привязать дочь к дому. Он, в принципе, ничего не имел против её дружбы с Доронами, но в глубине души побаивался, что это ему может повредить. Хотя куда уж больше!..