Всем сказанным выше о характере и значении иностранных известий определяется и то, что в них представляет больший и что меньший интерес для изучения. Внешния явления, наружный порядок общественной жизни, ея материальная сторона – вот что с наибольшею полнотой и верностью мог описать посторонний наблюдатель. Напротив, известия о домашней жизни, о нравственном состоянии общества не могли быть в такой же степени верны и полны: эта сторона жизни менее открыта для посторонняго глаза, и притом к ней менее, нежели к другим сторонам народной жизни, приложима чужая мерка. Беглыя наблюдения, сделанныя в короткое время, не могут уловить наиболее характеристических черт нравственной жизни народа; для оценки ея путешественник мог иметь пред собой только отдельныя, случайно попавшияся ему на глаза явления, а нравственная жизнь народа всего менее может быть определена по отдельным, случайным фактам и явлениям. Наконец, в большей части случаев западно-европейский путешественник не мог даже верно оценить и отрывочныя явления этой жизни: нравственный быт и характер русских людей описываемаго времени должен был казаться ему слишком странным, слишком несходным с основными его понятиями и привычками, чтобы он мог отнестись к нему с полным спокойствием, взглянуть на него не с своей личной точки зрения, а со стороны тех исторических условий, под влиянием которых слагался этот быт и характер. Оттого иностранныя известия о нравственном состоянии русскаго общества очень отрывочны и бедны положительными указаниями, так что по ним невозможно составить сколько-нибудь цельный очерк ни одной из сторон нравственной жизни описываемаго ими общества; зато в этих известиях дано слишком много места личным, произвольным мнениям и взглядам самих писателей, часто бросающим ложный свет на описываемыя явления. Вот как, например, один из иностранцев XVII века, принадлежащий к числу наиболее спокойных и основательных иностранных писателей о России, изображает празднование Пасхи в Москве: «В продолжении Пасхальной недели все, и богатые, и бедные, и мужчины, и женщины предаются такой веселости, что, подумаешь, они теряют на это время здравый разсудок. Работы прекращаются, лавки запираются, одни кабаки и другия увеселительныя места остаются открытыми; суд умолкает, но зато воздух оглашается безпорядочными криками. Знакомые, при первой встрече, приветствуют друг друга словами „Христос воскресе“, „воистину воскресе“, целуют и дарят друг друга куриными или деревянными раскрашенными яйцами. Духовные, в сопровождении мальчиков, несущих образ или распятие, в самом дорогом облачении бегают по улицам и перекресткам, посещая своих родственников и друзей, с которыми пьют до опьянения. Куда ни посмотришь, везде видишь столько пьяных мужчин и женщин, что всей строгостью своего поста они наверное не могли заслужить от Бога столько милости, сколько навлекают гнева своим необузданным разгулом и нарушением законов трезвости».[7] В этом описании мало неточностей; но мы составили бы себе слишком узкое, одностороннее понятие о древне-русском празднике, если бы стали представлять его в подобных поверхностных чертах, а таковы почти все изображаемыя иностранцами картины древне-русскаго быта. Поэтому в настоящем обзоре мы ограничимся иностранными известиями только о тех сторонах древней России, изображение которых наименее могло потерпеть от произвола личных суждений писателей: таковы их географическия сведения об области Московскаго государства, описание некоторых сторон и явлений государственной жизни, известия о материальных средствах страны и т. п. И в этой области остается еще много неточных, сбивчивых показаний: по крайней мере здесь эти показания отличаются большею полнотой, и мы имеем больше возможности поверить их известиями из других источников.

Московское государство долго не обращало на себя внимания Западной Европы, не имевшей с ним никаких общих интересов. Только со второй половины XV века, т. е. с того времени, когда окончилось образование государства, начинает оно завязывать слабыя, часто порывавшияся сношения с некоторыми западно-европейскими государствами. Потому от XV века мы имеем немногия краткия заметки о нем от иностранцев, случайно попавших в Россию и остававшихся в ней очень недолго. Но скоро разныя историческия обстоятельства подали повод к более близким и частым сношениям между Москвой и некоторыми западно-европейскими дворами, – и, начиная со времени княжения Василия Иоанновича, идет длинный ряд более или менее подробных описаний Московскаго государства, составленных или по непосредственным наблюдениям людьми, приезжавшими в Московское государство с разными целями, преимущественно в качестве послов, – или по разсказам других путешественников. Описания, которыми мы пользовались, относятся к трем столетиям: XV-му, XVI-му и XVII-му; вот их перечень в хронологическом порядке, в каком приводит их Аделунг.[8]

Век XV

1412 и 1421. Voyages et ambassades de Guillebert de Lannoy. Mons, 1840. *Фламандский рыцарь, служивший в Пруссии и Ливонии (род. 1386–1452). В 1413 посетил Новгород. Издан Лелевелем в 1844 г. с комментариями*.[9]

1436. Иоасафа Барбаро, дворянина венецианскаго, путешествие к Дону (в Азов).[10]

1476. Путешествие Амвросия Контарини, посла Венецианской республики, к Уссун-Гассану, царю персидскому, в 1473.[11]

Век XVI

1517. Mathiae a Michovia: Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis.[12]

1517 и 1526. Rerum Moscoviticarum commentarii, Sigismundo Libero Barone in Herberstein, Neuperg et Guetenhag auctore. 1549.[13]

1523. Письмо Альберто Кампензе о делах московских к папе Клименту VII.[14]

1525. Павла Иовия Новокомскаго сочинение о посольстве Василия, великаго князя московскаго, к папе Клименту VII.[15]

1525. Moscovitarum juxta Mare Glaciale religio, a D. Ioanne Fabri edita.[16]

1553. The booke of the great and mighty Emperor of Russia and Duke of Muscovia, and of the dominions, orders and commodities thereto belonging, drawen by Richard Chancelour.[17] Известия, изложенныя Ченслером в этой записке, повторены с некоторыми добавлениями КлиментомАдамом в латинской статье «Anglorum navigatio ad Moscovitas».[18]

1557. The first voyage made by Master Antony Jenkinson from the City of London toward the land of Russia.[19]

1560. Alexandri Guagnini Veronensis: Omnium regionum Moscoviae Monarchae subjectarum Tartarorumque campestrium etc. sufficiens et vera descriptio.[20]

1568. The ambassage of the right worshipfull Master Thomas Randolfe to the Emperour of Russia, briefly written by himself.[21]

1575. Nobilissimi Equitis Dani Iacobi Ulfeldii etc.: Legatio Moscovitika sive Hodopoericon Ruthenicum. Francofurti, 1627. *См. Попова, Прав. Обозр. 1878, 2, стр. 300.*

1576. Письмо о Московии, Кобенцеля.[22]