Было два сорта льна: 100 связок высшаго сорта продавались 4-мя рублями дороже такого же количества низшаго сорта. Лен высшаго сорта был длиннее и чище; пуд его выходил из 22–24 связок, тогда как пуд низшаго сорта выходил из 27 или 28 связок.[405] Англичане отдавали Новгороду решительное преимущество пред Москвой в торговом отношении. В первой половине XVI века Голландцы имели в нем свой двор и торговали безпошлинно; незадолго до открытия сношений России с Англией они потеряли свои льготы за какие-то противозаконные поступки и снова возвратили их, заплативши 30.000 руб..[406] Псков и в конце XVI века был наполнен иностранными купцами, по выражению Вундерера. О значении Пскова для прибалтийских городов можно составить себе понятие из того, что писал в Любек в 1593 г. ревельский совет; он писал, что торговля с Русскими чрез Псков всегда составляла для жителей Ревеля и других ганзейских городов один из главных источников пропитания и благосостояния. Расширение западной торговли Московскаго государства во второй половине XVI века чрез Нарву, появление в Нарвской пристани кораблей из отдаленных морских государств западной Европы грозило ганзейским городам большими потерями, и совет города Ревеля, жалуясь в упомянутом письме на эти перемены, указывает на необходимость перевести торговый порт из Нарвы в Ревель, чтоб удалить чужих купцов из России или по крайней мере заставить их действовать в интересах Ревеля и других ганзейских городов.[407] Соображения, высказанныя в письме ревельскаго совета, объясняют нам известие агента английской компании Лена, который пишет, что Англичане давно имели торговыя сношения с Ригой и Ревелем, но до 1560 г. ничего не знали о нарвской торговле, которую тщательно скрывали от них купцы Данцига и Любека.[408] В 1560 г. корабли английской компании в первый раз посетили нарвский Порт, и с тех пор начались постоянныя сношения Англичан чрез этот порт с важнейшими торговыми городами Московскаго государства, которые ссужали приходившие к Нарве корабли своими товарами. Какия выгоды получала компания от этой торговли, можно заключать по известию о торговой поездке агента ея Гудсона, который в 1567 г. приплыл в Нарву с товарами на 11 000 фунт. стерл.; товары эти состояли из сукна, каразеи и соли; при продаже их компания получила 40 % прибыли. Но и нарвская торговля Англичан соединена была с такими же затруднениями, как и беломорская. В 1569 г. тот же агент Гудсон приплыл из Лондона в Нарву на трех кораблях и писал компании, чтобы на следующую весну она прислала 13 кораблей, которые все он надеется нагрузить товарами; но при этом он писал, что корабли надобно хорошо снабдить огнестрельным оружием на случай встречи с корсарами. Действительно, английские корабли встретили 6 кораблей польских корсаров; бой был неравный: один корсарский корабль ушел, другой был сожжен, остальные 4 были приведены в Нарву и 82 человека пленных выданы были московскому воеводе.[409] Несмотря однакож ни на жалобы ревельцев, ни на разбои польских корсаров, Нарва и в XVII веке продолжала быть важным посредствующим рынком в торговле ближайших к ней городов Ливонии и Московскаго государства с приморскими странами западной Европы. По известию, сообщенному Олеарием, туда привозили водным путем товары из Дерпта и Пскова; в 1654 году к Нарве приезжало более 60 судов, которыя нагрузили здесь товаров более чем на 600 000 экю.[410] Кроме Нарвы, товары из России шли по Западной Двине к Риге; это были: мыло, кожи, хлеб, смола, лен, пенька, мед, воск, сало и меха; эти товары шли чрез Ригу в Пруссию, Швецию, Данию и Германию.[411] По словам Рейтенфельса, русские купцы имели складочные дворы в Риге, Ревеле и Вильне; если им нужно было везти товары за море, они нанимали суда у иностранцев за высокую плату.[412]

Сличая изложенныя известия о восточной и западной торговле, Московскаго государства, мы находим любопытную разницу между той и другой относительно предметов вывоза: в товарах, отпускавшихся на восток, преобладали произведения не первоначальной промышленности, продукты более или менее обработанные; на запад, напротив Московская земля отпускала почти исключительно сырыя произведения – мед, воск, сало, меха, кожи, лен, пеньку, лес. Во время Иовия меха по значительному спросу на них до такой степени возвысились в цене, что мех для шубы стоил не менее 1 000 золотых; западные купцы вывозили из России в большом количестве дуб и клен, высоко ценившиеся в западной Европе; Кампензе, соображая обилие меда и леса в Московском государстве, думает, что все количество воска и смолы, а также мехов, потребляемое Европой, вывозится из Московских владений.[413] Мед и воск Олеарий называет лучшими вывозными статьями внешней торговли России; за внутренним потреблением, весьма значительным, воску, по свидетельству Флетчера, вывозилось за границу в его время до 10 000 пуд., но прежде гораздо больше – до 50 000 пуд.; по показанию Олеария, воску вывозилось в XVII веке ежегодно более 20 000 центнеров.[414] За указанными статьями вывоза следовали меха; московские купцы сказывали Флетчеру, что за несколько лет до его приезда в Москву купцы турецкие, персидские, бухарские, грузинские, армянские и из разных христианских стран вывозили мехов на 400 000 или 500 000 руб. В XVII веке вывоз мехов усилился: Олеарий пишет, что в иные года русские купцы продавали за границу мехов более, чем на миллион рублей.[415] Относительно других статей вывоза Флетчер оставил нам цифры, показывающия, насколько уменьшился вывоз разных товаров в его время, в сравнении с прежним; при этом Флетчер ссылается на свидетельство людей знающих, говоря, что от них так слышал. Сала вывозилось прежде до 100 000 пуд., а теперь, во время Флетчера, не более 30 000; кож прежде вывозили до 100 000 штук, а теперь около 30 000; льном и пенькой ежегодно нагружалось в Нарвской пристани до 100 больших и малых судов, а теперь не более 5. Здесь Флетчер не определяет ясно, что разумеет он под словом прежде; из приводимых им причин уменьшения вывоза, именно отнятия Нарвской пристани у Москвы и закрытия сухопутнаго сообщения чрез Смоленск и Полоцк по случаю войны с Польшей (которой в царствование Федора не было) можно заключать, что он разумел время до царствования Иоанна IV или по крайней мере всю первую половину XVI века.[416]

Между тем с половины XVI века торговыя связи Московскаго государства расширяются; видим со стороны московскаго правительства попытки завести деятельную торговлю с западными европейскими государствами, открыть русские рынки большему числу иностранных купцов, с условием, чтоб и русским торговым людям открыто было больше заграничных рынков. В первой половине XVI века в Москву могли приезжать для торговли купцы польские, литовские и из некоторых восточных стран; во второй половине XVI века туда допущены были еще купцы шведские и английские; но купцам из Ливонии и Германии открыты были только рынки в Новгороде и Пскове. В первой половине XVII века по всему государству вели деятельную торговлю купцы голландские, ганзейские, английские, датские, шведские, немецкие, татарские, польские, персидские, армянские и другие. По словам Невиля, в Москве, в Немецкой слободе жило в его время больше 1000 купцов голландских, гамбургских, английских и итальянских.[417] Впрочем, и в XVI в. бывали случаи, когда всякий иностранный купец мог попасть в Москву с товарами: когда, говорит Герберштейн, отправляются в Москву послы из какого-нибудь государства, к ним обыкновенно пристают купцы из разных стран, потому что под покровительством послов всякие купцы могли свободно приезжать в Москву и торговать здесь безпошлинно; иногда они получали в Москве даже содержание от государя как члены посольства, с которым они приехали.[418] Привезенные в Москву заграничные товары тотчас предъявлялись таможенным приставам, которые осматривали и оценивали их; но и после того нельзя было еще продавать эти товары, пока их не показывали государю или назначенным для этого сановникам; при этом осмотре лучшее покупалось в государеву казну. Отсутствие прямых и правильных торговых сношений производило иногда странныя явления в торговле с иностранцами. Своевременный привоз даже дешевых товаров непомерно обогащал продавцов; но не легко было разсчитать эту своевременность. Часто случается, пишет Герберштейн, что является сильный спрос на какой-нибудь товар, и кому первому удавалось привезти его, тот получал непомерные барыши; но потом, когда другие купцы навозили много этого товара, он так падал в цене, что первые купцы, которые продали свой товар по высокой цене, опять скупали его по гораздо меньшей цене и возвращались на родину с большими барышами. Мы видели, как выгодно отозвался Герберштейн о торговых обычаях жителей Пскова. Совсем иначе отзывается тот же иностранец о торговых людях других городов, особенно Москвы. Они, говорит Герберштейн, ведут торговлю с величайшим лукавством и обманом. Покупая иностранные товары, они всегда понижают цену их на половину, и этим поставляют иностранных купцов в затруднение и недоумение, а некоторых доводят до отчаяния; но кто, зная их обычаи и любовь к проволочке, не теряет присутствия духа и умеет выждать время, тот сбывает свой товар без убытка. Иностранцам они все продают дороже, так что иная вещь стоит им самим 1 дукат, а они продают ее за 5, 10, даже за 20 дукатов, хотя случается, что и сами покупают у иностранцев за 10 или 15 флоринов какую-нибудь редкую вещь, которая не стоит и одного флорина. Если при сделке неосторожно обмолвишься, обещаешь что-нибудь, они в точности припомнят это и настойчиво будут требовать исполнения обещания, а сами очень редко исполняют то, что обещают. Если они начнут клясться и божиться, – знай, что здесь скрывается обман, ибо они клянутся с целью обмануть. Я просил одного боярина, разсказывает Герберштейн, помочь мне при покупке мехов, чтобы купцы не обманули меня; тот сейчас обещал мне свое содействие, но потом поставил меня в большое затруднение: он хотел навязать мне свои собственные меха, а тут еще начали приставать к нему другие продавцы, обещая заплатить за труд, если он спустит мне их товар по хорошей цене. Есть у них обычай ставить себя посредниками между продавцом и покупателем и, взяв подарки особо и с той и с другой стороны, обеим обещать свое верное содействие. Есть у них обширный двор недалеко от Кремля, называемый Гостинным двором (Curia dominorum mercatorum), в котором купцы складывают свои товары; здесь перец, шафран, шелковыя материи и т. п. товары продаются гораздо дешевле, чем в Германии. Причину этого надобно полагать в преобладании меновой торговли. Если московские купцы назначают очень высокия цены своим мехам, приобретенным ими очень дешево, то и иностранные купцы, чтобы не быть в убытке, дают им в обмен на эти меха дешевые товары, назначая им высокия цены; но в этой мене московский купец выигрывает столько, что может продавать иностранные товары, вымененные на меха, по такой низкой цене, по какой не мог бы продавать их иностранный купец, привезший их в Москву. Из всех этих известий видно, что торговля московских купцов с иностранцами носила на себе в сильной степени характер игры. Олеарий указывает на другия операции московских купцов, которыя еще лучше характеризуют дело: я изумлялся, – пишет он, – видя, что московские купцы продавали по 3 ? экю аршин сукна, которое они сами покупали у англичан по 4 экю; но мне сказывали, что это им очень выгодно, потому что, купив у англичан сукно в долг и продавая его за наличныя деньги, хотя и дешевле своей цены, они обращают вырученныя деньги на другия предприятия, которыя не только покрывают потери, понесенныя ими при продаже сукна, но и доставляют сверх того значительные барыши. Московские купцы, по словам Олеария, высоко ставили в купце ловкость и изворотливость, говоря, что это – дар Божий, без котораго не следует и приниматься за торговлю; один голландский купец, самым грубым образом обманувший многих из московских торговых людей, приобрел между ними такое уважение за свое искусство, что они, нисколько не обижаясь, просили его принять их к себе в товарищи, в надежде поучиться его искусству.[419] Один Герберштейн оставил нам известие о росте; он называет его невыносимо большим, именно брали, по его словам, обыкновенно не менее 20 процентов, и только церкви соглашались давать ссуды по 10 процентов.[420]