Дважды обормот. Не знал, куда позвонить? Тоже мне кумовство-приятельство!

При этих словах дверь открылась, и на пороге нарисовался сам кузен Зорайды, капитан Мартин Васкес. Я тогда подумал, что он использовал телепортацию или одолжил у какой-нибудь местной ведьмы помело. Второе оказалось ближе к действительности: прилетел на военном самолете. Смуглый, как и кузина, красавчик успел на сладкое: обсуждать, что нам дальше с этим всем делать.

– Господа, если уж вы сами решили сотрудничать с нами против наших террористов, мы можем рассчитывать на дальнейшую вашу помощь?

Итог было спрогнозировать так же легко, как ежедневный тропический ливень. Нас брали под плотный колпак. Передвижения не стеснялись, но согласовывались. И кто бы куда бы ни направлялся, за каждым незримо следовало наблюдение, даже если Кольке вздумалось сбегать в "Коппелию" за мороженым. То, что пытались достать дважды, могут попытаться достать и в третий раз. Прохлопали? Поможем, Маурисио с Максом предписали пару раз навестить донью Лауру. Хеновеве, так и быть, простят отсутствие регистрации на нас, но в ее квартире будет недремлющий пост.

Где будет еще минимум десяток, нам, понятно, докладывать никто не собирался. Но любому ежику понятно, что они будут, и я хихикал про себя. Ау, Марик, где ты со своей оравой? Ни один криминальный авторитет не может тягаться со спецслужбой, если, конечно, она не коррумпирована. Но к данному случаю это не относится.

Терроризм с политической подкладкой – не проституция и не наркотрафик. И уж задницы нам прикроют на совесть.

А ответственным за это дело назначался капитан Мартин Васкес. Из Сантьяго, куда капитана перевели из столицы в ходе "планомерной ротации кадров" и где он тосковал безмерно, его вернули в столицу пока что в порядке прикомандирования. С шансом вновь вернуться в столицу. Если, конечно, отличится. Можно было не сомневаться, кузен прекрасной Зорайды станет копытом землю рыть.

К маменьке Маурисио сходил в компании с Максом. Сирил беседовал и с капитаном Мартином, и с майором Педро… Безуспешно. Ну, выяснили, что трое было мужчин с замотанными в платки лицами, два низкорослых, один повыше. Все трое должны были на лицах носить следы побоев в виде синяков.

– Пол-Гаваны арестовывать можно по этим приметам! – ругался майор Педро. – Синяки! Еще бы месяц спустя про них вспомнили!

Конечно, занимались этим делом и гораздо более высокие чины и инстанции. Как пить дать, сводки с нашими именами лежали на столах полковников и генералов. Но уже не касалось это нас непосредственно, и наше дел оставалось телячье – проводить время как ни в чем не бывало.

И снова потянулась вечная сиеста, блаженное ничегонеделание. Мы проводили время как примерные отпускники, дни проводя по большей части у моря, а вечера – или в гостях по старым знакомым Марии, или чаще – где-нибудь в кафешке с живой музыкой.

Только не Кувалда и Макс. Как только кончалось "детское" время, после одиннадцати примерно, они испарялись. Не могу сказать, что в направлении вовсе неизвестном. "Тропикана", "Ла Руэда", – да мало ли в городе было злачных мест!

Появлялись под утро и со следами помады. А с пятницы по воскресенье, когда бурлила толпа на набережной и прилегающих улицах, могли и вовсе не прийти домой, несмотря на мои внушения.

Карнавальный климат расслаблял и лишал осторожности. Пожалуй, из всей компании один я вспоминал об опасности, которая еще нависала. Но и я поддался общему поветрию. Прошел месяц со времени вашего приезда на Кубу, и кроме приключения с бомбой, ничто не нарушало спокойствия. Все реже я смотрел по сторонам и все чаще – на Марию.

А она расцвела и посвежела, она напоминала розу, пересаженную из вазона в открытую почву. Как она танцевала! Кумбия, сальса, меренге – танцы, про какие в Москве и не слыхивали и про которые я сам давно позабыл, в суете, заботе о деньгах, мелькании цифр, наслоении иных языков. И теперь вспоминал, что сам я тех же корней, что бамба и кумпарсита требуют тех же широких юбок с оборками и звонких каблуков, что суть их одна. Суть их – любовный призыв, взаимное заманивание и противоборство, дикарская ясность чувств и желаний, то, что никакое образование, никакой космополитизм не смоет, не отменят никакие правила хорошего тона. Тот не мужчина, которому не кружит голову вызов древний, как мир.

И я старался не оплошать. Когда заносило нас вечером на Малекон, знаменитую набережную, где танцы кипели, как суп в котле, я снимал очки, засовывал их в карман рубашки и нырял с головой в общий водоворот.

Без очков я вижу плоховато, признаюсь, близорук. Не настолько, чтоб быть беспомощным, но эти три с половиной диоптрия смазывают контуры окружающего мира, особенно вечером, при электрическом свете или вовсе в потемках. Но танцевать они мешали, норовя слететь, и вообще, как говорят, темнота – друг молодежи.

Зачем я их тогда достал? По толпе проталкивался негритенок с корзинкой, он продавал кулечки-фунтики с соленым арахисом. Я собрался расплатиться и не вспомнил, в каком кармане у меня песо, а в каком – доллары. Достал очки и посмотрел. При этом все равно продолжал пританцовывать – музыка дергала за ноги, и случайно посмотрел на Марию.

Наверно, я отдал мальчишке монетку не из того кармана, судя по его скорости испарения. Мария танцевала с закрытыми глазами, и по щекам катились слезы. Она не видела, как я надевал очки и как снимал их. А я не стал спрашивать, что за рану растревожил карнавал. И не моя вина, что это выяснилось довольно скоро.

Если Кувалда и Макс вовсю кобелировали по ночной Гаване, и им никуда не хотелось, то об остальных такого сказать было нельзя. Колька ныл и просился в Ольгин к друзьям, нам с Марией надоел город. И я надавил на компаньонов: девчонки везде хороши, а тут нам пора и честь знать.

Согласились нехотя, но назначили дату отъезда в Ольгин.

И тут, как холодный душ, звонок от Ивана Иваныча:

– Ваня, эти морды лазят по Архангельску! Я видел тут и Марика самого. Он меня, правда, не видел, иначе я бы я с тобой не разговаривал. Знаешь, что я думаю? Что они обломались с тобой, поскольку там вам не тут. А тут они у себя дома, и ко мне могут подобраться в любой момент.

Я подумал примерно так же.

– Иван Иваныч, загранпаспорт у вас есть?

– А вот тут проруха на старуху вышла… Нету у нас загранпаспортов с Натальей.

– Напрасно не позаботились. Теперь вот что: машина у вас там есть?

– Новехонькая! Купил себе "бобика", дороги тут плохи.

– Я понимаю, что долго и тяжеловато вам будет, но постарайтесь для себя: до Москвы поезжайте на машине.

– Чтоб не светить ни в аэропорту, ни на вокзале?

– Именно так. Приезжайте в Кучино, найдите Штеренгорца. Он в два счета спроворит вам паспорта. И давайте-ка к нам в компанию. И встретим, и устроим, и ягод послаще клюквы найдем. Только жену предупредите, чтоб не ревновала к здешним вертихвосткам.

Побольше полутора тысяч километров на "Уазике" для человека за семьдесят – не шутка, однако ж за двое суток добрались старики до Кучина, по-прежнему избегая заезжать в свою городскую квартиру. В Кучино и остановились, благо мерзости запустения в нашем обиталище не наблюдалось. Там плотно прижился Миша. И хоть обитал он в основном в мастерской и Колькиной комнате, хоть выветрился запах кофе, вытесненный ароматами стружки, лака и прочего, грязью и пылью жилище не зарастало.

Старика с женой тесть встретил по-приятельски, все три дня развлекал их разговорами, которые Иван Иваныч уже очень хорошо понимал. Три дня, потому что ровно столько понадобилось шустрому французу Штеренгорцу на оформление заграничных паспортов.

Не двух, а трех: на наше удивление, с ними попросился и сам Миша… С ним я, понятное дело, по телефону пообщаться не мог. Мне Иван Иваныч перетолмачивал: мол, захотелось посмотреть, что за места, где его ребятишки столько лет прожили, и вообще отдохнуть, отпуск устроить.

Я ничего не имел против того, чтоб Мишаня провел отпуск с нами, и ничего такого не заподозрил. Это Мария помрачнела и сказала: