Изменить стиль страницы

Поэтому Максим особенно не парился и не думал о смысле жизни, скорее он думал о средствах достижения своей цели – как сделать карьеру и как заработать пять миллионов?

Сейчас, в этот самый момент его жизни, сумма в пять миллионов долларов представлялась Максиму самой значительной и самой универсальной, что могла бы его сделать счастливым. Как того самого Шуру Балаганова сумма в сто сорок четыре рубля сорок восемь копеек, когда Остап Бендер спросил его, сколько ему надо для счастья?

Итак, Максимка задумался о средствах достижения.

В детстве Тушникова всегда восхищало умение шпионов выкручиваться – выворачиваться из любой ситуации. Максим обожал кино про войну и любимым его фильмом в детстве было кино про советского разведчика Йогана Вайса, которого играл Станислав Любшин.

Максимка уже тогда, уже в свои неполные шестнадцать, глядя на экран, понимал, что идеальный шпион – это артист, так превосходно играющий свою ложь, что к нему не придерется ни один Станиславский и с криком -"не верю!" не выгонит, не прогонит со сцены. Ведь если Мюллер не поверит Штирлицу, то он его арестует и расстреляет, и если штандартенфюрер Вили Шварцкопф не поверит Йогану Вайсу, он тоже арестует русского шпиона и расстреляет его… а посему – играть ложь, играть свою роль разведчику надо натурально правдиво, и при этом в голове нужно еще иметь такой компьютер, чтобы не запутаться в своей лжи, вроде того, – где я был, где я не был, что я делал, чего не делал, что я говорил, чего не говорил…

Будучи непрофессиональным лгуном, Максимка знал, как легко попасться на враках, когда вдруг мама поймает на противоречиях – а ведь ты говорил, что в прошлую пятницу в гостях у Сережи был, а теперь говоришь, что в школе был вечер поэзии?

Мама бывало разоблачала Максимовы враки получше любого Мюллера.

Да, идеалом лгуна-приспособленца, по советскому кино своей молодости Максим представлял именно Йогана Вайса – Сашу Белова из фильма Щит и меч. Тушникова восхищало, как тот ластился ко всем, всем лгал, говорил всем только приятные вещи, только то, что те хотели слышать – всем своим начальникам и всем тем, от кого что-то зависело, и шефу разведшколы лгал, что восхищен его умом, и девушке Ангелике Бюхер лгал, что считает ее красивой… и вот этот лгун и льстец Вайс так стремительно из простого солдатика, из простого шофера за четыре года стал офицером гестапо и чуть ли не заместителем самого Шелленберга…

Эх, как Максим восхищался умением Йогана Вайса приластиться к любому начальнику, умением пролезть в любую душу, и этим самым умением карабкаться и карабкаться наверх к своей цели. Только у Йогана Вайса цель была выведать немецкие военные секреты и передать их на Родину, а вот кабы Максимка так научился, как Вайс, он бы поставил это искусство на служение иной цели. Ведь кто по сути этот Йоган Вайс? Он лгун и приспособленец, но только его ложь оправдана тем, что он лгал врагам и извлекал из этой лжи пользу для своих товарищей разведчиков. Но тем не менее – умение ластиться к нужным людям и начальству, завоёвывать любовь и авторитет окружающих – это ли не то самое искусство жить, которому так хотят научиться все те, кто теперь читает американские книжки Карнеги?

Так думал Максим, рассеянно глядя на то, как Гриша Золотников ненатурально улыбается Зурабу Ахметовичу, ненатурально подхохатывая его явно несмешным шуточкам.

Максимке так и хотелось крикнуть по Станиславски, по Немирович-Данчески: "не верю, долой со сцены".

И когда вдруг вспомнив про Максима, Зураб Ахметович обратился к нему и спросил, что он – Максим думает по поводу обсуждаемого вопроса, Тушников, хотя и не был в теме, потому как замечтался и прослушал о чем говорили, но тем не менее сказал, как по нотам, как по написанному спичрайтером, – я вообще восхищаюсь вашим умом, Зураб Ахметович, – без запинки, с пафосом исполненным искреннего достоинства, сказал Максим, – восхищаюсь и вашим удивительно тонким вкусом с каким вы обставили этот дом. Я достаточно много интересовался архитектурой питерских дворцов и их внутренним убранством, даже немного изучал искусство дворцового интерьера, и поэтому я теперь могу с уверенностью сказать, что ваш дом не уступает по изяществу и красоте убранства лучшим памятникам дворцовой архитектуры, таким как восстановленный теперь Строгановский дворец, или дворец Юсуповых на Мойке, или дворец Белосельских-Белозерских.

***

– Я дам денег на это новое шоу, – сказал Зураб Ахметович, подводя итоги его вчерашней встречи с Лагутиным и Золотниковым.

Племянники Магомет, Тимур, Аслан и Аджинджал с подобающим почтением внимали дяде.

– Вы приглядите за этим, за новым моим компаньоном, за Гришей Золотниковым, пусть Аджинджал с Магометом поедут в Питер и там присмотрятся к его бизнесу, нам надо знать, чем располагает этот человек.

Дядя перебирал четки и глядел поверх племянников в окно, где в сером осеннем небе летала серо-черная ворона.

– А Аслан с Тимуром помогите этой нашей новой телезвезде, этому Максиму Тушникову устроиться здесь на Москве, квартиру ему снимите, мебель там, машина-дрезина, шашлык-машлык, сами понимаете.

Племянники молча кивали.

– Он мне понравился этот Максим, из него толк будет, хороший парень, – подытожил Зураб Ахметович. Он хорошо в архитектуре и в людях разбирается.

Ворона за окном сделала еще один круг в сером небе и скрылась из виду.

***

Кира Моритс три недели ходила с загипсованной челюстью. Жизнь её на эти три недели превратилась в пытку. Ни покушать, ни попить. Говорить получалось тоже с огромным трудом, а особенно невозможно было смеяться. А не смеяться по жизни Кира вообще не могла. Жизнь без смеха, без улыбки у нее просто не вытанцовывалась.

Потому что Кира была хорошей девушкой.

На отделение лицевой хирургии Кира попала по скорой.

Просто ужас, и страшно и смешно было вспоминать. Избитая едва стоя на ногах, доползла до квартиры, три раза ключи на пол роняла, никак не могла двери открыть.

Бедненький, больше хозяйки своей напуганный пес Мультик без конца лаял и терся, суетился под ногами, мешая подбирать все выпадавшие и выпадавшие из Кириных рук ключи.

Ввалилась в квартиру, добралась до телефона, стала набирать "ноль один", а сказать то в трубку ничего и не может, только мычит…

Это уже потом, когда переломы стали срастаться, Кира смеялась, рассказывая, а тогда? А тогда страх и ужас чего натерпелась.

Вышла снова на лестницу, принялась в соседние по площадке квартиры звонить, тут не открывают, и тут не открывают… Наконец, открыли в шестьдесят четвертой, открывает старушка, увидала лицо Кирочки все в синяках, да в ссадинах, да перекошенное начинающимся отёком, и тут же захлопнула дверь, испугавшись, что это бомжиха какая-то…

Кира на другую площадку, звонит в квартиры, там из-за двери спрашивают, чего мол надо, да кто такая, а Кира только мычит в ответ сказать не может ничего, ей и не открывают…

Кира и не помнила уже, сколько времени прошло, пока спускавшийся по лестнице мужчина – сосед не узнал ее, да быстро поняв, что с ней произошло, не дошел с нею до квартиры и не вызвал скорую.

Скорая отвезла Киру в больницу на Авангардной в отделение лицевой хирургии. Вот тут-то насмотрелась Кира на все те стороны жизни, которые до этого, покуда миловал Бог, были скрыты от ее глаз и сознания.

Бомжи, уличные драчуны-хулиганы и несчастные жены-жертвы изуверов-супругов, вот контингент отделения, на которое угодила домашняя интеллигентная девочка. Ну, разве что разбавляли эту веселую компанию еще и аварийщицы, водительши и пассажирки, попавшие в ДТП, которые тоже поломали себе носы и челюсти от ударов об рули или о жестко надувшиеся подушки безопасности.

Кстати, добрая сердцем дежурившая в тот день старшая медсестра не стала определять бедную Киру в палату к бомжихам и к избитым их сутенерами проституткам, а разобравшись в том, что Кира – девушка порядочная, положила ее в палату к аварийщицам. Но и тут, лежала у них одна деваха совсем не из благополучных. Палата была шестиместной, и кроме Киры, тут лежала молодая предпринимательница, которая разбила свое красивое лицо об руль своей тойоты, домохозяйка, упавшая со стремянки и ударившаяся подбородком прямо о край плиты, девушка-спортсменка- гребчиха, которой на тренировке так въехали по зубам вальком весла, что челюсть ее раскололась на шесть мелких частей и ее пришлось буквально собирать на титановых штырях.